Олег Северюхин - Я вас поглажу мягкой лапой

Лаура нежному Петрарке
Писала странные стихи,
О том, что мерзнет, когда жарко,
И про свершенные грехи.

Назвать стихами это трудно,
Ее никто не научил,
А поиск рифм ужасно нудный,
А белый стих и прост, и мил.

Писал Петрарка для Луры
Как для принцессы-чужестранки,
А во дворе гуляли куры,
В земле копаясь спозаранку.

Сейчас нас утешает, что сонеты
Писать умели лишь поэты.

Мне снился дивный сон в стихах,
Ходил по лестнице из мрамора,
Катался на ритмических ухабах,
И тайно все снимала кинокамера.
Вот статный римский император
На трон из яшмы обратил свой взор
И древний с золотой иглой собор.
Дацана добрый дух угнал туман,
И грусть связал в затейливый узор,
Старушек всех отправил по домам.
Разгладил крылья мокрым бабочкам,
И мед разлил по винным бочкам,
Смахнул слезу с ресниц у дам,
И сено накосил гуляющим коням.
Поэты длинным черным клином
Отправились на юг за вдохновеньем,
И ветер чудный, легким дуновеньем
Им помахал из печки шедшим дымом.
Потом приснился целый склад ума,
И здесь не обошлось без кумовства,
Ум раздают к блестящим орденам.
Все двери распахнулись настежь,
И вышел пьяный главный канонир
Стоящей на сносях в порту «Авроры»
И как в копейку вдарил в спящий мир
Музея-корабля проснувшийся калибр.
Вновь на трибуне Маяковский, поэт,
Бунтарь и хулиган, и Блока свет
Мигает ровно нам «Двенадцать».
И в череде людей на фоне света
С бородкою и сущностью черта
Шагает муза в гости к нам…
Проснулся я, открыл свои глаза,
Смотрю по сторонам – такая проза,
Не по душе мне в жизни тормоза,
Мне весело, когда гремит гроза.

Снова старые храмы мы строим
Будто мир повернуть хотим вспять,
Может, так восстановим и Трою
И царей, чтобы всем управлять.

Мы не станем от этого лучше,
Свет свечи не зажжет свет в душе,
И ковчег наш рассохся на суше
И все твари не твари уже.

Нам еще бы устроить Россию,
Каждый в ней гражданин, патриот,
Мы людскую разбудим стихию
И заснувший в том веке народ.

С натугой читал этикетку,
Искусство, изящная рифма,
Нашел бы кто от похмелья таблетку,
Не снять мне остатки вчерашнего грима.

Орлам для полета кровавое мясо,
Без бензина не едет машина,
И не бывает веселья без пляса,
И смотрит на нас издали образина.

Мы мчимся, плывем и парим в облаках,
Плюем мы на все заботы,
Мы держим мир в своих руках,
И нет дня прекрасней субботы.

Посадка не скоро, налей-ка, товарищ,
За тебя, мой друг у мангала,
Хороший шашлык нам прожаришь,
Чтобы душа от счастья визжала.

Нам завтра в земную грязь
Залезать по колено, по грудь, по уши,
Запомни стихов моих пьяную вязь
Или просто не слушай.

Я стихи вам пером нацарапаю
О деревне в глуши старорусской,
Стеарин с моей свечки капает,
День остался полоскою узкой.

Раньше жил в городах боярских,
На балах танцевал и пиры пировал,
И служил я в полках гусарских,
И мундир на себя голубой одевал.

Только кончилось все в одночасье
Из-за первой любви безответной,
Я увидел ее на причастье
В храме царском на месте заветном.

И была она рода царского,
И красива, как ангел небесный,
И не пара корнета гусарского,
Хоть и был человек я известный.

Я покинул свой полк Павлоградский
И уехал в деревню старинную,
Здесь устроил я личное царство:
Обвенчался с царицей – с Ариною.

Растянулись гитарные струны,
Позабыт нашей песни аккорд,
И на море осеннем буруны
Не устроят для нас хоровод.

Затаились все чувства под шубами
И замерзли цветы на щеках,
Дымом письма летают над трубами
И теряются где-то в снегах.

Вот и сердце готово для радости
И тебе подпевает весна,
Словно нет юбилея по старости
И вся площадь для пляски тесна.

Протяжный колокольный звон
Прервал волшебный детский сон,
И сразу я увидел шумный город,
Бежит спешащий по делам народ,
На площади у церкви шум и гомон,
Там кто-то в полотенца наряжён,
Зашли в церковный мрак и холод,
Остепенился и затих честной народ.
В огромных окнах разноцвет стекла,
В них солнце слепит и во все цвета:
Вот красное лицо, видно, кто-то пьян,
А, может, просто у лица изъян,
Вот желтое лицо и красная рука,
И бьет в глаза у шляпы позолота,
У старика с огромной бородой,
Со всех картин, висящих надо мной.
Заминка в церемонии, и главная рука
Указывает на рюмку в центре храма.
И дева молодая, сняв фату, пошла туда,
Встала у купели, святая чистота,
А главный чародей в одежде золотой
Помазал лоб, чело полил святой водой,
И Мужа с Девой вел с собой за аналой,
И каждый гордо шел в короне золотой.
Затем они, веселые, ушли со всей толпой,
А старец с бородой уже пришел за мной:
Иди, сынок, сюда для таинства крещенья,
Что силу даст тебе для своего спасения.
Сказал и в руки взял и в воду с головой,
И был я, правда, мал, но парень не простой,
Своею пятерней схватил за бороду попа,
Намокла борода, вокруг была вода.
Смеялись все, а я орал, обида от обмана,
Елеем поп меня помазал и спала пелена,
Я вновь увидел свет, картинок добрые глаза,
И мама молодая, меня на руки забрала.
Тут с мокрой бородой священник местный,
С улыбкой мне повесил крестик медный,
Я что-то ел, и что-то пил, не помню вкуса,
И только в подсознанье голос – от Иисуса.
И так легко, почти в стихах,
Я это ярко описал уже в годах,
Когда приехал офицером в отпуск
В отчий дом. Собрался праздник
В честь приезда дорогого гостя,
И вдруг родная городская тетя,
Мои младые мысли-откровенья
Подвергла сильному сомненью.
Хотя, похоже, – отметила она,
Была погода больно хороша,
И в храме был цветной дурман,
С венчанием случился балаган:
Невеста у венца и без креста,
За что ругались сваты, два отца,
Потом крестили девку молодую,
А я стою, ни ног, ни рук не чую.
Не больно легкий ты младенец,
Пытался вывернуться из полотенец,
А было мне всего шестнадцать лет.
Жара, и ладан, просто мочи нет,
Невесту, что крестили, знаю я,
Меня постарше, хорошая семья.
А ты схватил за бороду попа,
И он с тобой крестил и сам себя.
Посидели, помолчали гости,
Выпили, отдали закуске честь,
Наперебой полились вести,
Кто я такой на свете есть.
Как был в гостях у деда,
К кому я приходил обедать,
Как свалился с стога сена,
Как с девками ходил гулять.
Я улыбался им и слушал всё,
Но в мыслях был я далеко,
Людей я помню в тишине,
Стоявших, будто бы во сне,
Ребячьих криков резкий звон:
Берия шпион, Берия шпион.
Отец мешком меня несет,
Свой рукою затыкая рот.
Ремнем пороли в этот день
Меня и всех моих друзей,
За то, что мы, как Левитан,
Сказали сводку новостей.
Сидит отец, обнял меня,
У мамы на глазах слеза,
Была в опасности семья.
Пройдет ли стороной гроза?

Я на базаре сумасшедший,
Играю на гармошке из картона,
И женщине, меня нашедшей,
Дарю себя и половину дома.

Мой дом в коробке «Индезита»,
Есть новый дом на каждый день,
И дверь моя всегда открыта,
И можно сдвинуть домик в тень.

Я тоже был нормальным человеком,
Влюблялся, ошибался и страдал,
Но предан был любимым человеком
И опустился в жизненный подвал.

Мы все живем в стеклянных клетках,
Дорога вниз удобна и легка,
И звякают бутылки в старых сетках —
Удел безумного от горя старика.

Сосед играет на «тальянке»,
Давно уже совсем старик,
И он женат на итальянке,
И о любви ей говорит;

Моя мадонна, Белла мио,
И он, советский партизан,
Не мог пройти девчонки мимо,
И сдался в плен ее глазам.

Она с ним рядом, тетя Белла,
Глаза ее огнем горят,
Их свадьба в маленькой капелле,
Как веселился весь отряд.

Совсем недавно это было,
Прошло всего полсотни лет,
И серебром главу покрыло,
И куплен в прошлое билет.

Давай, терзай меха гармошки,
А, ну-ка, в круг иди печаль,
И пусть стучат твои сапожки,
Ты посмотри с надеждой вдаль.