Вячеслав Малежик - Снег идет 100 лет…
– Грибанов?
– Ты все уже знаешь?
– Час назад здесь была Вика, она мне все рассказала. А где Саша?
– У Щелчка, пьет. Надо спасать друга.
– А как?
– Сначала приехать к нему, поговорить, а потом по ситуации.
– А можно я с вами пойду? Саша мне тоже не чужой человек. Потом я – пьющий, причем, иногда пьющий серьезно, и женщины меня не раз бросали, – к нашему разговору подключился Петрович.
– Хорошо, жду вас у своего дома. Ты же живешь в «Ростове»? Потом к Щелчку.
– А ты что, на концерт не останешься?
– Нет, я попробую еще кого-то из наших подтянуть. Я на твоих концертах был не раз… Договорились? – спросил Стрижев.
– Серега, мы у твоего дома будем в половине десятого.
Серега Стрижев, подняв на прощанье руку, пошел в сторону гостиницы «Ростов».
– Андрюша, нам надо к Саше, ты подождешь меня? – обратился Юрий Петрович к своему товарищу.
– Какие проблемы? Надо так надо, – ответил Андрей.
– Петрович, а если хочешь, можешь у меня заночевать, у меня есть где кинуть кости, – сказал я.
Где-то около десяти мы были в квартире у Щелчка. Грибанова спасали всем миром. Саша, судя «по клиническим показателям», был пьян, и вся компания ждала его пробуждения. Какого-то осмысленного плана действий не существовало. Ситуация была неординарная, все хотели помочь, но как, не знали. Но вот Грибанов открыл глаза и обвел комнату уставшим и опустошенным взглядом. Он словно перелистывал своих друзей и как бы извинялся за причиненные собой неудобства. Наконец его взгляд уткнулся в меня.
– И ты здесь? Две половинки, говоришь? – через паузу спросил он, хотя однозначно трактовать его интонацию я не смог. Может быть, он утверждал.
– Да, Саш, половинки.
– Петрович, а ты что скажешь? – обратился он к Ремеснику. – Ты же мудрый…
– А что, Саш, скажу, главное, чтобы Любочке было хорошо, – ответил мой соавтор.
– На том и порешим. Вроде как пожил, отца повидал, детей родил, друзей приобрел, а бабы?.. Да вроде тоже иногда любили… Щелчок, ну-ка налей мне, хочу за гостей дорогих выпить.
Кто-то налил водки, мгновенно нарисовалась несложная закуска.
– Ребята, я хочу сказать, что обычно столько друзей и сослуживцев сразу собирается на похороны, – начал Саша, поднявшись со стаканом с дивана, – а я при жизни увидел, как ко мне относятся мои друзья.
Шум одобрения, кто-то говорил: «Да ты чего, Грибаныч».
– А насчет Вики? Так это у меня не в первый раз, это стало доброй традицией, что в момент наивысшего расцвета моей любви – раз… Помните, у Славы есть песня «Расставайтесь, любя»? Так это про меня. И должен сказать, мне сейчас полегче, чем когда Берлинскую стену рушили. Наверное, иммунитет у меня выработался… Хотя кто Любаню-то будет любить так, как я? В общем, мужики, за вас! Всем спасибо. Я все-таки напьюсь…
Он одним глотком выпил содержимое стакана. Сел, лицо его обмякло, и все вышли из комнаты, боясь увидеть слезы Грибанова. Он продержался еще минут пять и снова заснул.
Мы ушли. На сердце было тоскливо, но почему-то казалось, что Саша все-таки справится со своей бедой.
XIII
В Москву прилетел Стрижев. Прямо из аэропорта он заскочил ко мне. Великосветского приема не получилось. Естественно, разговор зашел о Грибанове. Серега сказал, что Сашка держится, хотя у него какие-то проблемы со здоровьем.
– А что у него? – спросила моя жена.
– Не говорит, хотя очень сильно похудел.
– Да он и так-то был не толстый.
– Я тоже ему говорил об этом, а он твердит, что на нервной почве.
– А что Вика? – спросил я.
– Я не знаю, он меня, да и никого из наших, не подпускает к этой теме.
– А у ее матери не спрашивали?
– Да она с матерью не общается. Как поругались с ней из-за Сашки, так словно топором отрубило.
– А Саша на обследование ходил? – опять спросила Татьяна.
– А он говорит? Он врач, и я думаю, сам понимает, что с ним. Во всяком случае то, что он похудел, это не здорово.
XIV
У меня в одном из альбомов есть фотография, сделанная фотоаппаратом «Полароид». Помните – щелчок, и из фотика вылезает карточка, которая проявляется через две минуты. Так вот – пожелтевшая, даже не от времени, а от качества снимка, фотография, где мы с Сашей на фоне храма в Новочеркасске. Эта наша последняя с ним совместная фотография и последняя наша встреча. Он приехал со мной на концерт. А перед концертом мы гуляли по городу, вспоминали былые времена. Я ждал, когда же он заговорит про Вику. И наконец он произнес:
– Я хочу тебе показать фотографии…
– Какие? Наши?
– Нет, Вика прислала из Анкориджа.
Он открыл свою папку и достал альбом, в который были вложены фотографии Вики и Любы. Нарядные, смеющиеся, красивые мама и дочь, снявшиеся, судя по всему, в каком-то парке. Они на лыжах, они на собачьей упряжке, они около своего дома. С фотографий брызгали достаток и похвальба. Зная психологию эмигрантов, а, как ни крути, Вика была эмигранткой, я понимал, что эти фотки делались не только для Саши и его друзей, но и для себя, чтобы еще раз увидеть, что выбор был сделан правильный. Слава богу, что на снимках не было ее нового мужа. А может, Саша не включил его в свой альбом, считая, что этот альбом семейный…
– Ну как? – спросил Грибанов.
Он ожидал от меня одобрения и восхищения увиденным. Я растерялся.
– Знаешь, на юге, на море есть такая услуга: стоит большая фотография, например человек в бурке, а тебе надо засунуть голову в дырку… Ну понимаешь?.. И подпись: «Привет из Анкориджа».
– Хорошо, но лица-то у девчонок счастливые…
– Дай бог, Саш… Скажи, а ты поедешь со мной в станицу Вешенскую завтра?
– Да, нет… Я погано себя чувствую, я сюда-то приехал на морально-волевых.
– А что с тобой?
– Думаю гастрит, вот мы не поели вовремя, и меня винтит.
– Ты проверялся?
– А зачем?
– Ну чего ты, как еврей, на вопрос вопросом отвечаешь?
– Я через неделю лечу в Канаду. Отец умирает, оставляет наследство, меня включил.
– Вот бы и поправил здоровье, чтоб папкино наследство прогулять.
– Нет, это наследство я к ногам Вики и Любы сложу, – и, чуть улыбнувшись, продолжил: – Вдруг половинки снова склеятся? Как ты думаешь?
– Поезжай, там – отец, Люба – родная кровь. А половинки?..
Как я сочинял детектив
I
Три года назад как-то вечером позвонила моя старая приятельница Ирка Городня, с которой у нас когда-то намечался (но так и не состоялся) роман. Хотя в подобных случаях обычно все складывалось, а в тот раз что-то не совпало. Ну и ладушки… У нас сохранились теплые отношения, которые, как говорят, невозможны между мужчиной и женщиной. И порой такая некрупная, в общем-то, случайная искра проскакивает между нами, и вдруг загораются глаза, но чувство долга, ответственности и еще черт знает чего в очередной раз не позволяет перейти нам в атаку, чтобы в рукопашной повергнуть друг друга.
Мы видимся чаще вчетвером. Наши супруги знакомы, но, несмотря на то что давным-давно расставлены все точки над i, у нас с Городней есть частные секреты, которыми мы не делимся со своими. Я считаю, что Ирке повезло с мужиком. Он неплохо зарабатывает, в меру крут, сделал какие-то нереальные бабки, поставляя накладные ногти в Россию. Ирка меняет раз в два-три года машину, наезжая на каждой из них не более двадцати трех тысяч километров. Из ее гардероба можно бы составить неплохую коллекцию «Весна-Лето», а также «Осень-Зима», в которой преобладали бы известные фирмы. На вопрос Валеры, мужа своего:
– Зачем тебе столько?
Она кокетливо отвечает:
– На черный день… Милый, вдруг ты обанкротишься, тогда мы сможем неплохо жить, потихоньку продавая это.
Она хороша собой, хотя рубеж сорокалетия был взят с первой попытки. Стараясь себя не грузить проблемами возраста, она не «надула свои губки», в очередной раз взглянув на себя в зеркало, и, имея рельефные формы, считает, что это ей очень даже идет.
– Привет, как ты? – ответил я, услышав ее голос в трубке.
– Погано, если можешь, давай где-нибудь смитингуемся. – Городня говорила без своего обычного напора.
Мне даже показалось, что она, набирая мой номер, еще плакала.
– А где ты?
– Я почти рядом с твоим домом.
– Может, у меня?
– Нет, я не хочу, чтобы твои видели меня в таком состоянии, – ответила Ирка.
– Хорошо, в начале улицы Удальцова открыли новое кафе, там мало бывает народа, приезжай.
– «В начале» – это со стороны Ленинского?
– Да-да, второй или третий дом слева.
– Хорошо, через полчаса там. – И она нажала отбой.
Ирина ждала меня у входа в кафе, и было видно, что у нее проблемы. Лицо не накрашено и было заметны следы слез.
– Что случилось?
– Сейчас, сядем за столик, и я тебе все расскажу.
Мы вошли в кафе, и все официанты изготовились выполнить наши желания. Я тактично усмирил их излишнюю предупредительность, и мы сели в дальнем углу, где, наверное, обосновались бы, будучи влюбленными.
