Инна Тронина - Удар отложенной смерти
Мощная казахстанская «малина» пригрела сироток-немчиков. Филипп окончил медицинское училище, Тим шоферил даже без прав, с шестнадцати лет. Бандиты и воры пользовали их в качестве «лепилы» и «водилы». А спустя совсем немного времени оба стали «стрелками». Точнее, палачами, исполнителями приговоров уголовных «правилок», так как далеко не всегда они стреляли. Сказать честно, стреляли гораздо реже, чем резали, душили, травили, топили в нужниках. Просто их называли так – красиво, романтично. А потом пришло с Запада и прижилось на родных просторах короткое и ёмкое слово, заменившее все прочие – киллер…
Самое главное, думал Филипп, перехватить Озирского как можно скорее. Куда он поедет – домой или в травмпункт? Если второе, то плохо – составят акт, сообщат опять-таки в милицию. Но почему-то Готтхильф был уверен, что Озирский так не поступит. Он переносил на ногах разные напасти. Единственное, что могло произойти – внезапная потеря сознания, шок. Обер не знал, как долго и сильно били Андрея до его прихода. Тут может не выдержать и каратист, тем более что Ременюк тоже имеет пояс.
Готтхильф включил приёмник, чтобы отвлечься, и наткнулся в первой программе на песню «Дикие лебеди». На «Маяке» важный болтун, многозначительно экая, давал советы насчёт вывода страны из кризиса. Мимолётный анализ его выкладок позволил Готтхильфу понять, что таким макаром страну в кризис можно завести ещё глубже.
Странно, но необходимость тратить время, силы, даже рисковать жизнью и свободой не взбесила, не огорчила. Филипп обрадовался случаю поближе познакомиться с Озирским и понять, чем тот воздействует на людей, каким образом их вербует. Нужно было встать на место тех, кто уже поплатился жизнью, не сумев справиться с обаянием Андрея, и те, кто ещё только готовится ответить за своё предательство.
Контакты с человеком, держащим в руках агентурную сеть отдела борьбы с организованной преступностью, всегда могли пригодиться. Если Озирский не выгонит его сейчас, не врежет в челюсть и не сдаст в ментовку, будет совсем здорово. Готтхильф подумал об этом и криво усмехнулся, согревая заледеневшие руки на мягком ворсе руля.
Остались позади новостройки, пошли кварталы, застроенные «сталинками». Филипп сквозь внезапно поваливший снег пробился по Свердловской и Арсенальной набережным до Литейного моста. По горбатой набережной Кутузова, мимо Летнего сада, он благополучно добрался до Марсова поля. Вроде бы, никто его сейчас не вёл. Но всё-таки следовало соблюдать осторожность – чисто на всякий случай.
Ещё у Финляндского вокзала привязался гаишник, потребовав объясниться из-за превышения скорости в черте города. Пришлось достать довольно-таки крупную купюру, плюнуть на неё и приклеить докучливому «мусору» ко лбу – чтобы не лез со своими глупостями. Гаишник всё понял, быстренько отошёл прочь, да ещё, наверное, про себя сотворил молитву из-за того, что благополучно отделался.
Рядом с «Волгой» громыхали трамваи. Остановки казались слишком частыми и долгими, особенно в центре, где вечером пропускная способность падала почти до нуля. Выходившие пассажиры раздражали своей медлительностью. Филипп выкурил лишнюю пачку сигарет и едва не изгрыз свои пальцы, пытаясь сдержаться и не переехать кого-нибудь особенно неторопливого. Он жалел, что поехал по Садовой улице, а не по Фонтанке. Хотя и там была не идеальная трасса, и могло случиться всякое.
Здесь же, ко всему прочему, «Волгу» то и дело пытались остановить, неизвестно почему принимая Готтхильфа за «бомбилу».
– Я вам, б…, не таксёр! – рычал Филипп, выталкивая из салона подвыпивших бонвиванов и лощёных интердевочек, которые желали следовать к клиенту именно в этом шикарном автомобиле.
Какую-то золотозубую провинциальную мадам он просто выбросил из машины, потому что она ничего не желала слушать и уже собралась втиснуться к Филиппу под бок со всеми своими чемоданами.
– Какой злой мужик, девочки!.. – со смехом сказала она кому-то в темноте. А потом попыталась остановить следующий автомобиль, откуда её тоже выгнали.
Готтхильф всё же вырулил на Фонтанку по проспекту Майорова, и там опять его попытались «нанять». Отбиваться от потенциальных пассажиров пришлось у пересечения с Лермонтовским, на проспекте Газа и на Стачках.
Готтхильф старался, по возможности, выбирать самый короткий маршрут. После того, как Центр остался за багажником, остановок стало меньше. Филипп петлял по проходным дворам, потому что знал Ленинград действительно как таксист. За Обводным каналом началась Нарвская, рабоче-шпанский район города. В свете фар запрыгали помойные баки, гуляющие кошки, припаркованные «Москвичи» и «Жигули». Очень часто прямо под колёсами или около стены дома мирно дрых пьяный. Один мужик, испугавшись вынырнувшей из-за угла белой машины с ослепительными фарами, вскочил на четвереньки и удрал во двор, к гаражам.
После Автово снова пошли «спальные» кварталы, Ульянка и Дачное. На высоких трамвайных рельсах вагоны постукивали, как электричка. Филипп знал только номер дома Озирского, но там оказалось три корпуса – одинаковые «кораблики». Во дворе же, как на грех, не было никого.
Пройдя мимо светящихся подъездов, Готтхильф вернулся к своей «Волге» и тяжело вздохнул. Хлопья снега падали на его шапку и дублёнку, прямо на глазах становясь сухими и блестящими. Мороз быстро крепчал; из парка «Александрино» тянуло зимним нетронутым лесом, отчего сладкая тоска на мгновение защемила сердце. Очень хотелось найти Андрея, который, конечно же, находится рядом. Только бы выяснить, в какой корпус, в какую квартиру нужно сейчас войти!
Выручила кстати появившаяся старуха с болонкой – пришло время вечернего выгула. Готтхильф рассчитал правильно. Озирский – личность заметная, и потому пенсионерки должны знать его. Это ж для них высший кайф – наблюдать за соседом со скамеек и из окон, а потом обсуждать увиденное за чашкой чая.
– Добрый вечер! – Широко улыбнувшись, Филипп подошёл к старухе. – Скажите, пожалуйста, живёт ли у вас во дворе такой красивый молодой человек? Его зовут Андрей. Обычно он ходит в кожаной куртке, Сейчас, может быть, и дублёнку надел. Этакий плейбой… Он мне срочно нужен по работе!
Болонка деловито обнюхивала брюки Готтхильфа. Бабка же, возрадовавшись, не заставила себя упрашивать. Она была всегда рада пообщаться с новым человеком.
– Знаю, знаю! Андрюшка Озирский это, во втором корпусе живёт. Двести шестьдесят четвёртая квартира. Только, знаете, он дома редко бывает. Ночует раз в год по обещанию – Алёнка, жена его, жаловалась. А сейчас она в дородовом лежит. Её на «скорой» увезли. Судороги были, пена на губах – представляете, какой ужас? Мы же почти соседи. Озирские – на седьмом этаже. А я – на пятом, в такой же квартире. Вы тоже из милиции? – вдруг опомнилась старуха.
– Да, из другого района. Мне по телефону сказали адрес, но как-то неразборчиво. Человек торопился, да и связь была не ахти. Я понял только до номера дома. Значит. Андрей сейчас живёт один?
– Да, один. Сына Женю матери своей отдал. Только такой бабушке ребёнка-то и доверять нельзя, я вам точно говорю! Она же аэробику преподаёт. Сыроежка, понимаете? Овощи ест свежие, неотваренную крупу. Согласитесь, что так мальчишку на пятом году кормить нельзя. Красивая, конечно, женщина. Выглядит моложе Алёнки. Ходит в джинсах, вы же понимаете… Пани Мария. Ей недавно пятьдесят три исполнилось, а на вид не больше тридцати пяти можно дать. И сын такой же – совсем мальчишка. На мотоцикле носится, как ошпаренный. А ходят к нему такие типы уголовные – страшно на лестницу нос высунуть… Сейчас, сейчас, Гуля! – Высокая, костлявая старуха очень уж легко повлеклась за поводком. – Извините, заговорила вас. Значит, седьмой этаж, вон в тот подъезд идите. Хм, Андрей, вроде бы, сейчас дома! – Старуха привстала на цыпочки, взглянула на окна. – Видите, окно с лоджией? У меня погашено. Надо мной, на шестом этаже, Анна Михайловна Быкова. Ой, бедная! Под Андреем жить врагу не пожелаешь. Он штангой балуется, на пол её бросает. А потолочки у нас сами видите какие. Всё, всё, доченька, пойдём гулять! Идите, гражданин, вам повезло. Андрея дома застать очень сложно. Наверное, завёл кого-нибудь, и живёт там. Сюда-то баб не водит – мы Алёнке сразу передадим. А где-то в другом месте он всегда готовый – сразу видно…
– Огромное вам спасибо!
Филипп на протяжении всего разговора стоял так, чтобы бабуля не разглядела его лицо. Тайне способствовал и снежный туман, окутавший «кораблики». Все корпуса, кроме второго, около которого они стояли, постепенно растворялись в метели.
Лифт оказался занят. Красный глазок горел так долго, что Филипп решил подниматься пешком. Едва он взошёл на один марш к мусоропроводу, увидел неописуемую картину. Все стены были обезображены огромными кривыми буквами, оскаленными рожами, черепами с костями – как в «булгаковском подъезде», в Москве. Надписи содержали угрозы и восторги, в соотношении примерно один к одному. Попадались, правда, и другие лозунги. Например, «Долой КПСС!» или «Карабах – армянам».
