Инна Тронина - Удар отложенной смерти
Андрей положил трубку и взглянул на своего гостя.
– Присаживайтесь, босс. А я, извините, лягу. Вам не нужно объяснять, в чём дело.
Озирский устроился на тахте, натянув до подбородка плед в жёлто-коричневую клетку. Филипп ещё успел отметить, что дорогие фиолетовые шторы висят лишь на половине колец. Капроновый тюль зацепился за кактусы, и через проём открылся вид зимней вечерней Ульянки с видом на лесопарк, за которым проходил проспект Народного Ополчения. Потом гость поспешно сел в кресло, поёрзал и вытащил из-под себя игрушечный танк.
– Женька в такие игрушки не играет, – грустно усмехнулся Андрей, протянул руку и взял танк у Филиппа. – Мальчишка, называется… Это я лично купил, когда он родился. Думал, человеком вырастет. Так что же привело вас ко мне, босс?
Андрей говорил высокопарно, явно рисуясь. Он вытащил из-под подушки пачку сигарет «Кольт», протянул Оберу. – Угощайтесь.
– Благодарю. – Тот сообразил, что снова хочет курить. Странно, ведь Озирский говорил, что мысленно звал его. А теперь спрашивает, что привело. – Давайте сразу окончательно познакомимся. Или в том нет нужды? Вы меня знаете?
Андрей, выпустив из своих аристократических ноздрей две изящные струйки дыма, улыбнулся наивности этого вопроса.
– Если бы я не узнал вас сегодня в крематории, меня нужно было бы выгнать из органов. Вашу фотографию я видел, и не раз…
Филипп буквально прилип к креслу. Значит, всё верно, идёт слежка. Его фотография имеется в отделе Горбовского. Правильно он сделал, что примчался сюда, иначе уже завтра мог быть задержан. Знают ли они про золото? Надо попытаться выяснить, но только чуть позже. Главное сейчас – заинтересовать Озирского. Доказать ему, то в качестве агента Обер может быть полезней, чем в качестве арестанта.
Готтхильф боялся даже не тюрьмы, а позора – перед семьей, перед знакомыми, которые считают его приличным человеком…
* * *– Ваша кличка – Обергруппенфюрер? – Андрей смотрел теперь требовательно, даже настырно, и у Филиппа почему-то вспотели ладони.
– Можно просто – Обер, так короче. И давайте назовём это псевдонимом.
– Мне всё равно. Хотя в слове «кличка» для уважающего себя блатного ничего оскорбительного нет.
Андрей улёгся на подушки – ему явно было трудно сидеть.
– Капитан, вы должны знать, что я – не блатной. Мои родители были честнейшими людьми. История семей Готтхильфов и Штольцев известна мне примерно с пятнадцатого века. Ни один из моих предков никогда не нарушал закона. И я неимоверно страдаю, когда приходится это делать…
– Не с вашим интеллектом, Филипп Адольфович, обслуживать бандюков по части наркоты и отравы. Тем не менее, вы почему-то это делаете. Почему – я примерно знаю. Но сейчас главное не это…
– Не это? – Филипп стиснул между пальцами дотлевающую сигарету. – Да, не это. Главное, чтобы вы вошли в моё положение в обмен на кое-какую информацию. Я очень попросил бы вас не сообщать ни своему начальству, ни журналистам о том, что сегодня с вами приключилось в крематории. Я несказанно рад тому, что всё кончилось хорошо. Надеюсь, вы поняли, что я в меру сил этому поспособствовал. Вы живы, а что касается здоровья, то не волнуйтесь. Я практикую как травник. Могу составить препараты, помогающие очень быстро и качественно. Вы ведь человек тренированный, здоровый – так что, думаю, особых проблем не будет. – Филипп помолчал немного, ожидая реакции Андрея. Но тот просто смотрел прямо в глаза и тяжело, часто дышал. – Да, я прошу меня простить. Повинную голову меч не сечёт, хотя я понимаю, что раньше сделал вам много зла. Вам сейчас очень плохо, невыносимо больно – можете не отрицать, я всё вижу. И Кисляков, свинья, своё непременно получит. Я не приказывал ему вас бить хотя бы потому, что знал – это не поможет. Если вы сообщите обо всём Горбовскому, подведёте только меня. Кисляков и его ханурики не считаются по законам бандой – ведь при них не было даже ножей. Тем более что Валера работает на Сеню Уссера и Веталя Холодаева – их вы тоже должны знать. У последнего в кулаке вся «золотая пятёрка» адвокатов. Кислякова оправдают в два счёта. Вам это нужно? Может, лучше предоставить мне возможность разделаться с ним? Для этого, будем откровенны, все средства хороши. – Филипп вместе с креслом придвинулся к Андрею. – Вы вникаете в положение бомжей и попрошаек, всякой прочей человеческой мрази. Значит, видите в их россказнях и оправданиях хотя бы крупицу правды. А почему бы вам поближе не познакомиться со мной? Тем более, как я понял, вам такой вариант тоже пришёл в голову. Мы встретились, и это прекрасно. От меня можно получить больше, чем от всей агентуры, вместе взятой. И если я перед вами виноват, то долг отдам с процентами. Я не предлагаю взятку, не угрожаю, хотя мог бы. Я пришёл к вам, как человек к человеку. Признаться, таких людей я не видел, хотя жизненный опыт у меня богатый. Наверное, и не поверил бы, что такие существуют. Думал, что всё осталось в прошлом, в античности, в средневековье. Не знаю, читали ли вы Луция Аннея Сенеку, его письма к Луцилию. Но, с моей точки зрения, вы и есть живая добродетель. «Всё, к чему ни прикоснётся, она окрашивает, и делает похожим на себя: и поступки, и дружеские связи, и целые дома, которые она украшает, вступив в них и устроив. Всё, за что она ни возьмётся, получается замечательным и достойным любви и удивления…»
– У вас отличная память, Обер. – Озирский смотрел мимо Филиппа на дверь, и лицо его постепенно скучнело. И это несмотря на то, что ему было приятно выслушивать комплименты.
А Готтхильф, поймав этот отсутствующий взгляд, похолодел, потому что вспомнил. В бытность свою медбратом, в Рудном, в Казахстане, он вот так же сидел около мальчишки, умирающего от полученных в драке травм. Парнишка, с огромным кровоподтёком на животе, не стонал и не шевелился, не пытался привлечь к себе внимание. Он просто смотрел на беспомощного Филиппа, и глаза его всё грустнели. А потом застыли, остекленели, навеки сохранив выражение скорбного терпения, и Филиппу с трудом удалось отогнать от себя этот кошмар.
Сколько потом Филипп видел переломов, ножевых и огнестрельных ран, раскроенных черепов и выпущенных на землю кишок! Но ужаснее того взгляда, прощающегося с белым светом, Обер до сих пор не мог ничего припомнить. Чёрт, а вдруг будет летальный исход?.. Ведь Ременюк оттоптался на своей жертве по полной программе, ещё до приезда босса. Вполне мог повредить жизненно важный орган. И тогда уже не помочь ничем, даже травами. Может вызвать «скорую», настоять на срочной операции? Но врачи спросят, где получены травмы, и придётся или снова врать, или сознаваться…
Нечистая совесть словно сконцентрировалась в зудящих, липких ладонях. Филипп вспомнил, что мыл руки в последний раз ещё в институте, и сейчас не мешало бы немного ополоснуться.
– Я вот что хотел узнать у вас, Обер… – Андрей приподнял веки и тыльной стороной руки вытер с верхней губы капельки пота. – Вы ведь всегда играете по-крупному. Никогда не ввязываетесь в дела, сулящие хилые барыши. И во веки вечные к Валерке Кислякову, которому и умереть суждено «шестёркой», не приедете без веского повода. Сейчас вы тоже спасаете не его, а себя – к бабке не ходи. – Озирский немного помолчал, собираясь с силами, и зрачки его были широкими от боли. – Кисляков, по моим сведениям, человек Уссера. Он в числе прочих поставляет золото в «общак», откуда Семён Ильич платит нужным людям. Например, тому же Веталю Холодаеву. А тот контрабандой гонит золото за рубеж в обмен на новые партии оружия. Я так понимаю, что у них истощилась фантазия, и Семён с Веталем обратились к вам. Вы – специалист, который может предложить им оригинальный способ вывезти золото. Вы ведь с помощью своей химии хоть верблюда протащите через игольное ушко…
Бездонные глаза Озирского вновь стали нагловатыми. Из-под чёрных длинных ресниц стрельнуло солнечной искрой.
– Поэтому я очень хотел, чтобы вы пришли ко мне сегодня. И по дружбе рассказали, каким образом и когда из Союза уйдёт первая крупная партия золота. Первая после нашего с вами личного знакомства, естественно.
Филипп облился жаром. Щёки его заалели – наверное, впервые в жизни. «По дружбе…» Почему-то именно эти слова засели в мозгу. И побоку прошёл тот факт, что нахальный мент предлагает ему самому рассказать о способе провоза золота. Ему, угробившему столько времени и сил на подготовку тайного вывоза золота! Ему, теряющему в случае провала десятки тысяч долларов!
Филипп будто смотрел на самого себя откуда-то издалека. Всё происходило будто не с ним, а с очень похожим на него человеком. Да, налицо использование гипноза, внушения. Знает ли Озирский об этой своей способности? А майор Горбовский понимает, что его подчинённый и он сам нарушают закон? Но, с другой стороны, если гипнозом пользуются мошенники и воры, то почему ментовке хлопать ушами? Всё правильно, всё справедливо.
