Александр Филиппов - Аномальная зона
– Мятеж, товарищ капитан! Иванюта захватил штаб. Мой караул разоружён. Сейчас они выдвигаются к вашему дому…
– Сколько у них людей? – сбрасывая вместе с одеялом сонную одурь, спросил Эдуард Аркадьевич.
– Человек пятьдесят. Те, кто стоял в караулах сегодня. С жилзоны, с шахты… Там в основном старая гвардия, ветераны, вот Иванюта и сумел их взбаламутить, на свою сторону перетащить…
– А на нашей стороне сколько?
– Не густо пока. Я комендантский взвод по тревоге поднял, они вокруг дома рассредоточились. На крыше пулемётчик. Всего два десятка штыков. Оборону держать сможем. Но, боюсь, Иванюта из посёлка подкрепление получит. Он, я видел, в ярости с пистолетом в руках бегает, орёт: «Смерть предателям и контрреволюционерам! Отберём власть у шпиона капиталистов Марципанова-младшего!» Что делать будем, товарищ капитан? Они нас гранатами закидают и сожгут к чёртовой матери…
– А наши сторонники? Верные нам бойцы? – с надеждой, одеваясь судорожно, допытывался Эдуард Аркадьевич. Непослушные пальцы путались в петлях и пуговицах мундира, а ремень портупеи никак не пролезал под погон кителя.
– Сторонники у тех, у кого сила, – рассудительно изрёк Подкидышев. – А если мы будем здесь в глухой обороне сидеть, хрен кто нам на помощь придёт. Иванюту народ боится. Не любят, конечно, многие, и радовались, когда вы его с должности сняли. Но сейчас, увидев, что его берёт, мигом к нему перекинутся!
– А депутаты?
– Те первые и перебегут. Но ни вас, ни меня Иванюта точно не пощадит. Приговорит, как врагов народа, до конца дней тачку на карьере катать. А скорее всего, кокнет сейчас, прямо здесь, как сопротивлявшихся аресту.
Будто подтверждая его слова, где-то в отдалении щёлкнул сухо пистолетный выстрел, потом забабахали винтовки, а из палисадника под окнами частым кашлем зашлись автоматы бойцов комендантского взвода.
– Началось! – в отчаянье прохрипел Подкидышев, выхватывая из кобуры тяжёлый ТТ и передёргивая с лязгом затвор.
В этот миг Марципанова осенило.
– Слушай, если караул с жилзоны с Иванютой мой дом штурмуют, то кто ж тогда периметр охраняет, на вышках стоит?
– Стрелки из самоохраны.
– Превосходно! Дай команду своим бойцам держать оборону здесь. А мы с тобой – в мой автомобиль, и в лагерь! Уж там-то все мои сторонники наверняка. Быстро в гараж, заводи мотор!
– Есть! – козырнул Подкидышев и метнулся из спальни.
Эдуард Аркадьевич задержался, потрогал опасливо кобуру с пистолетом на правом боку, но оружие доставать не стал. Вместо этого он взял с прикроватного столика початую бутылку дедова коньяку, налил половину стакана и медленно, с трудом глотая, выпил до дна. Прихватил колёсико резаного лимона, бросил в рот и, кривясь от кислого привкуса, поспешил вслед за телохранителем.
В гараж можно было попасть прямо из дома через дверь на первом этаже. Спускаясь по лестнице, Марципанов успокоил полуодетую, переполошившуюся челядь:
– Спокойствие! Всё будет хорошо! – понимая, что хорошо так, как прежде, для всех этих потомков недобитых бериевцев не будет уже никогда.
Внезапно погас, будто умер, сражённый пулей, электрический свет. Натыкаясь впотьмах на кого-то и чертыхаясь, Эдуард Аркадьевич наощупь брёл к двери в гараж. Где-то за стеной рванула граната, а из слухового окна чердака залаял злобно на подступавших из тьмы крупнокалиберный пулемёт. Опят забухали отрывисто винтовки, застучали звонко автоматные очереди. Под градом пуль посыпались оконные стёкла. Невидимая челядь взвыла, заметалась по комнатам. Со стен, посечённые свинцом, с грохотом валились картины в массивных багетах, разлетались вдребезги вазы и зеркала, сыпался градом битый хрусталь с огромной люстры под потолком.
– Товарищ капитан! – услышал подрастерявшийся в этом хаосе Марципанов голос Подкидышева, а потом и увидел его. Тот сигналил ему фонариком. – Сюда, сюда! Электростанцию, видать, захватили, сволочи, по всему посёлку свет отрубили…
В гараже Эдуард Аркадьевич бросился открывать створки ворот, а телохранитель сел за руль, взревев двигателем антикварного автомобиля. Дед, наверное, в гробу перевернулся от того, как резво его любимец вылетел из стойла, снёс никелированным рылом звено штакетника так, что рейки веером во все стороны разлетелись, и, подгоняемый зачастившей стрельбой вслед, помчался, прыгая и скрипя рессорами по бревенчатой мостовой в направлении к лагерю.
– Р-р-рули к вахте! – лязгая зубами от страха и тряски, приказал Марципанов.
Подкидышев, проделывавший прежде с дедом этот путь тысячи, наверное, раз, не включая фар, уверенно крутил баранку.
Погружённый в непривычную тьму лагерный забор, частоколом опутанных колючей проволокой бревён, возник неожиданно впереди. Чёрное небо над ним озарялось редкими сполохами сигнальных ракет – это самоохрана постреливала из пистолетов-ракетниц, подсвечивая то красными, то зелёными, то белыми ослепительными огнями пространство запретной зоны.
– Вот гады! – ругнулся Подкидышев, давя на тормоза. – Демаскируют лагерь к чёртовой матери! Есть же запасной генератор на эти случаи! Нет, палят и палят, на сто вёрст вокруг тайгу переполошили.
Марципанову представилось вдруг некстати, как смотрят сейчас на эти разноцветные огни в глухих безлюдных местах какие-нибудь туристы-экстремалы, забредшие сюда невзначай, и наверняка склоняются к версии инопланетного происхождения этих загадочно парящих в небе, светящихся объектов…
Из караульного помещения, заслышав шум автомобиля, вышел самоохранник. Зековскую робу он сменил на мешковатую гимнастёрку без погон, но выглядел всё равно каторжанином. Пилотка без красной звёздочки (ни звёзды, ни воинские знаки различия самоохране не полагались) сидела поперёк его лысой башки. Пряжка ремня болталась на уровне ширинки. На плече, прикладом вверх, держа за ствол, он нёс, как дубину, однозарядную берданку. Неторопливо, вразвалочку, подошёл к машине, склонился к лобовому стеклу:
– Гы! Хто, блин, такие?
Подкидышев, хлопнув дверцей, встал перед ним:
– Начальник лагеря прибыл, твою мать! Как службу несёшь, недоумок?!
– А чё её, гы-гы, нести-то? – осклабился зек. – Пущай, блин, лежит. Не я клал, не мне поднимать… А охранять велено тех, кто по ту сторону забора. А про энту, где вы, ничё не сказано…
– Начкар где? – наседал на него телохранитель.
– А я, в натуре, знаю? Он с чекистами в посёлок подался. Вон, слышь, стрельба. Воюет с кем-то…
– А ты что ж? – полюбопытствовал, выбравшись из машины, Марципанов.
– Да нам, командир, ваши разборки без разницы. Велели забор сторожить – вот мы с пацанами и сторожим. Муха, бля, не проскочит!
– Молодцы! – похвалил Эдуард Аркадьевич. – А в лагерь меня пропустите?
– Дык… – зек поскрёб в задумчивости лысину под пилоткой. – Чё ж не пропустить-то? Валяй. У нас же, блин, система ниппель. Туда дуй, а оттуда…
– Открывай калитку, воин! Треплешься здесь! – прикрикнул на него раздражённо Подкидышев.
Зек, волоча берданку, вернулся на вахту, сел в свою сторожку и выдернул с грохотом запирающий входную дверь стальной штырь.
– Проходьте!
– Останься здесь! – приказал Марципанов телохранителю. – Один я с ними лучше договорюсь.
3
Жилзона в этот час не спала. Погружённый в непривычную тьму из-за отсутствия электричества лагерь роптал глухо. Толпа зеков, белея призрачно во мраке полосатыми бушлатами, кучковалась у бараков. Головы всех были повёрнуты в сторону посёлка, откуда неслась частая пальба и уже поднималось зарево первых пожаров.
Эдуард Аркадьевич быстрым шагом прошёл на плац, где обычно проводились общие построения заключённых, поднялся по крутой металлической лестнице на помост в центре. Выпитый второпях коньяк ударил в голову, и капитан, выхватив из кобуры пистолет, трижды выстрелил вверх, привлекая к себе внимание, крикнул:
– Граждане осуждённые! Я начальник лагеря Марципанов! Прошу подойти ко мне!
Зеки загудели, стадом потревоженных зебр качнулись к плацу. С внешней стороны забора самоохрана как раз запустила в небо очередную ракету, которая со змеиным шипением осветила зелёным пламенем Эдуарда Аркадьевича, бесстрашно стоящего в одиночестве перед надвигающейся на него толпой заключённых.
– Ба-а! Какие люди, и без охраны! – визгливо поприветствовал его кто-то.
Марципанов сунул пистолет в кобуру и звенящим от напряжения голосом продолжил с пафосом:
– Я, капитан Марципанов, пришёл дать вам волю!
Толпа молчала угрюмо и настороженно, никак не реагируя на сказанное.
– Вы, наверное, не поняли, друзья мои! – в отчаянье крикнул он, тушуясь перед тысячей насупленных, перекошенных, особо зловещих в загробном свете падающей ракеты физиономий каторжан. – Сегодня вечером я подписал указ о всеобщей амнистии всех заключённых лагеря! Вы свободны, друзья мои! Особлаг закрыт! Он больше не существует!
