Александр Филиппов - Аномальная зона
Тем временем вохровцы привычно и равнодушно взметнули вверх руки.
– Теперь персонально, – покосившись на лежащий перед ним листок бумаги, строго сообщил замполит. – Предлагаю избрать в президиум начальника особлага капитана Марципанова, заместителя по политико-воспитательной работе подполковника Клямкина и…
Эдуард Аркадьевич исподтишка не без злорадства наблюдал, как с готовностью дёрнулся Иванюта – он, как зам по режиму и оперработе, традиционно входил в триумвират высшего лагерного начальства. Но не на этот раз.
– И… – сделав невольную паузу, продолжил Клямкин, – старшину Паламарчука, нашего прославленного следопыта!
В зале загудели оживлённо: виданное ли дело – старшину в президиум?
– Как будем голосовать – поимённо или списком? – обратился к залу развивающий успех Ку-клукс-клан.
– Списком! – крикнула подученная заранее Октябрина.
– Кто за то, чтобы голосовать списком? Против? Воздержался? Единогласно! – объявил Клямкин.
Иванюта застыл, набычившись, в кресле, кровянил замполита исподлобья белками глаз. Потом шепнул что-то сидевшему рядом седому капитану Конорушкину. Тот вскочил, крикнул в сторону сцены:
– Предлагаю в президиум подполковника Иванюту!
– Хорошо, – вспомнив наставления Марципанова, легко согласился Клямкин. – Но мы уже определили состав президиума в количестве трёх человек. Но сперва, в порядке поступления, проголосуем за первое предложение. Кто за то, чтобы в президиум вошли Марципанов, Клямкин, Паламарчук, прошу поднять руки! Против? Воздержался? Единогласно. Увы, – улыбнулся он со сцены, – президиум избран. Таким образом, предложение капитана Конорушкина отпадает…
Иванюта сидел как оплёванный, потел и багровел яростно.
– Прошу избранный состав занять места! – объявил замполит и первым встал навстречу неторопливо шествующему к столу Марципанову, захлопал в ладоши.
Зал вскочил с грохотом и тоже зааплодировал дружно.
Так Эдуард Аркадьевич и взошёл на сцену, словно актёр – любимец публики.
По-отечески усадив сперва на стул зардевшегося от смущения Паламарчука, беспрестанно плевавшего на ладонь и пытавшегося пригладить ею вздыбленный чуб, Марципанов сам остался стоять и провозгласил громко:
– Слово, таким образом, предоставляется мне. Думаю, возражений со стороны президиума по этому поводу не последует? – и растянул губы в добродушной улыбке.
Замполит замахал заполошно руками, застучал карандашом о графин:
– Конечно, конечно… Прошу тишины! Слово для основного доклада предоставляется начальнику особлага нашему дорогому товарищу Марципанову Эдуарду Аркадьевичу.
Тот благодарно прижал к сердцу руку, кивнул:
– Спасибо. – А потом, повернувшись к залу, начал проникновенно: – Товарищи, сослуживцы, дорогие друзья! В этот нелёгкий для нашего общего дела час решил обратиться я к вам за советом и помощью…
Зал затих, затаил дыхание, внимал напряжённо. А бывший правозащитник продолжил с воодушевлением:
– Партия, большевики, как вы знаете, в трудные времена всегда искали опору в массах. И сегодня я буду предельно откровенен с вами. Наше коммунистическое отечество, завещанное нам отцами и дедами, в опасности! Костлявая рука голода всё крепче сжимает горло… э-э… – запнулся он, подыскивая слова, и продолжил, не найдя, с надрывом: – чтобы уничтожить наши завоевания. Продуктов питания на складах осталось от силы на месяц-полтора…
В зале загудели возбуждённо, зашептались.
– Я не буду вдаваться сейчас в причины этого, называть виновных, – с трагическими нотками в голосе продолжил Эдуард Аркадьевич.
– А почему нет? Назовите! А мы в глаза этим людям посмотрим! – выкрикнула с места, следуя ранее разработанному сценарию, Октябрина.
Марципанов сделал вид, что раздосадован такой просьбой:
– Я, знаете ли, не сторонник жёстких мер, и не принадлежу к тем, кто беспощаден к чужим ошибкам… Хотя, конечно, ошибка ошибке рознь. Бывают и непростительные… Подполковник Иванюта! Встаньте, объясните собранию, почему не выполнен мой приказ и продовольствие не поступило в лагерь в установленные сроки? Давайте, не стесняйтесь. От этой аудитории у нас с вами секретов быть не должно. Куда подевался курьер с грузом золота? Почему не были разработаны запасные, страховочные в случае провала, варианты снабжения лагеря? Скажите об этом сослуживцам честно и откровенно. Что мы намерены делать, когда их жены и дети, они сами начнут умирать с голоду? Как вы собираетесь успокоить спецконтингент, который находится сейчас на грани бунта и восстания?
Иванюта вскочил, сопя яростно:
– Это… это я виноват?! Да это ты… вы… с дедом твоим…. Развели, понимаешь, демократию, распустили личный состав…. Зеки – и те оборзели…
– Вот видите! – укоризненно покачал головой, указывая на него пальцем, Эдуард Аркадьевич. – Вот как мы воспринимаем дружескую, товарищескую критику! Я знаю, друзья, – обратился Марципанов уже ко всему залу, – что слово «демократия» у нас не в чести, что мы с вами, прямо скажем, не любим эту самую демократию! И в то же время совершенно естественно, по уставу, обращаемся друг к другу: товарищ. А что, товарищ для нас – это тот, которым только помыкают, командуют, кому затыкают рот и не дают слова сказать? Нет. Товарищ – это друг. А с другом и поспорить, и посоветоваться можно! Вот как понимаю я слово «товарищ». Вот как понимаю я, друзья мои, демократию, – он победно оглядел зал. – Надо различать их демократию, буржуазную, упадническую и продажную. И нашу, коммунистическую, большевистскую демократию. Крепкую, сплочённую, основанную на взаимовыручке и пролетарском сознании масс. Конечно, – пренебрежительно махнул он рукой в сторону опального подполковника, – иванютам разного рода хотелось бы, чтобы мы тянулись перед ними по стойке смирно, маршировали под их команды, не думая и не размышляя, не смея критиковать. Но демократия – это власть народа, нас с вами, товарищи, а не одного Иванюты! Тем более что один человек может и ошибиться. Крупно ошибиться, товарищи. Так, что поставит под угрозу дело всей нашей с вами жизни! – добил он подполковника.
Таким образом, разгром оппозиции оказался прилюдным и полным. Багровый, задыхающийся от злости Иванюта с грохотом поднялся и вышел из зала. Возможно, были среди вохровцев и сочувствующие ему, и даже наверняка, но большинство усмехались злорадно, радуясь, что нещадно гонявший их по делу и без дела службист низложен.
– Ну что ж. Те, кому с нами не по пути, – пусть уходят! – прокомментировал со сцены случившееся Марципанов. – Ну а нам с вами, товарищи, следует жить дальше. А посему предлагаю вспомнить старый большевистский лозунг: «Вся власть советам». Зачем я всех вас пригласил в этот зал? За советом. А советы состоят, как известно, из депутатов. Понятно, что все мы, как говорится, чохом депутатами быть не можем. Нам надо выбрать самых достойных, тех, кому мы с вами доверяем, как самому себе. Мы тут посоветовались… Слово для предложения по персональному составу депутатов из числа сотрудников особлага я предоставляю своему заместителю подполковнику Клямкину. Прошу вас, Кузьма Клавдиевич. Огласите список…
Так в лагере проклюнулись первые ростки демократии.
Глава шестнадцатая
1
Расконвоированного Богомолова с благословения Мацрипанова назначили редактором лагерной многотиражной газеты. Старое название «За честный труд» поменяли на более соответствующее духу времени – «К новой жизни».
Почти всю её Иван Михайлович заполнял собственными материалами. Перемена в образе жизни – он теперь мог покидать пределы охраняемой территории, бродить по посёлку и даже ненадолго забредать в сумрачную, застывшую в суровом предзимье тайгу, – самым благотворным образом сказалась на творчестве. Если не литературном, то хотя бы публицистическом. Ночи напролёт он трещал пишущей машинкой в помещении библиотеки, а утром с кипой листов, заполненных напечатанными через один интервал из-за экономии бумаги текстами, нёсся в типографию. Располагалась она за пределами зоны, в глубоко и криво осевшем в земле срубе. Управлялся там старый зек-поселенец из бывших полиграфистов. В его распоряжении была касса со шрифтами для ручного набора и машина, которая печатала, хлопая чугунной пастью, сначала одну сторону двухполосной газетки, потом вторую.
Неожиданно издание, предназначенное для заключённых, стало пользоваться успехом и у вохровцев. Газету буквально рвали из рук, взахлёб читая статьи Богомолова, которые выдавала его тарахтящая, как крупнокалиберный пулемёт, пишущая машинка. Например, «Конвой устал, кто придёт на смену?», где поднимались вопросы самоохраны и самоокарауливания, «Двести тачек – не самоцель», в которой критиковались качество кирпича, рукоприкладство бригадиров, завышение норм выработки, «Лес рубим – куда щепки летят?», затрагивающую вопросы экологии, и даже «Однополая любовь: патология или норма?».
