Александр Филиппов - Аномальная зона
А потом, когда рывками, повизгивая ржавым тросом, закрылся занавес, на сцену вышел с гитарой через плечо Студейкин, а за его спиной выстроились в ряд все участники спектакля.
– Изгиб гитары жёлтой ты обнимешь нежно, – извлёк первый аккорд Александр Яковлевич, и актёры подхватили с энтузиазмом: – Струна осколком эха рванёт тугую высь…
– Все вместе, разом! – вскочил со своего места Богомолов, обращаясь к зрителям. И те рявкнули воодушевлённо, поднявшись со скамеек:
– Качнётся купол неба – большой и звёздно-снежный. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!
Представление для заключённых закончилось триумфом авторов и актёров. И долго ещё в лагерной тиши то там, то сям раздавалось хрипло-задушевное: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».
9
Жизнь лагеря, почти семь десятилетий кряду катившуюся по наезженной, подневольным кайлом и лопатами проложенной колее, вынесло вдруг на целину, бездорожье и поволокло по колдобинам, швыряя из стороны в сторону на кочках и ямах.
Марципанов-младший, бледный от страха и беспрестанно подкатывающих приступов тошноты, крепко сжимал, тем не менее, руль пошедшего вразнос механизма, управлял им, как мог, не имея возможности затормозить, сбавить скорость, ибо понимал, что терять ему всё равно нечего. Оставаться на месте – значит, наверняка пропасть, сгнить в лагерном болоте заживо, а то и пасть жертвой интриг кого-то рвущегося к власти – того же Иванюты, к примеру. А так, летя сломя голову, глядишь, куда-то кривая и выведет.
Хватив для храбрости стакан крепкой «кедровки», уняв дрожь в коленях, Эдуард Аркадьевич в сопровождении лейтенанта Подкидышева зашагал в поселковый клуб, где через четверть часа должно было состояться офицерское собрание, на которое пригласили весь личный состав лагерной вохры.
Ничего подобного раньше здесь не было. Собирали, конечно, всех сотрудников на праздничные вечера 1 мая и 7 ноября, торжественная часть сопровождалась докладом хозяина, перечислением достижений и награждением отличившихся, но никакой дискуссии по этому поводу, само собой, не предполагалось.
Марципанов-младший, став хозяином лагеря, решился на невиданный шаг. Мотивируя хорошо известным его подчинённым сталинским тезисом о возрастании активности вражеского окружения одновременно с успехами режимного коммунизма на вверенной им территории, Эдуард Аркадьевич приказал собраться всем, кто носит погоны. С тем, чтобы совместно выработать меры защиты от новых угроз.
Накануне собрания он плохо спал. Ему снились кошмары – кадры фильма «Ленин в Октябре» Михаила Ромма, злобные Акимыч с Трофимычем, тачка, наполненная до краёв золотыми самородками, и он сам – прикованный цепью к этой тачке…
«Шлёпнут меня, как контрика, – тоскливо думал бывший правозащитник, косясь на лейтенанта Подкидышева, – какой-нибудь психопат-вохровец выхватит из кобуры пистолет – и на вскидку, не целясь, в лоб. И телохранитель хрен защитит. А может быть, сам телохранитель как раз и пристрелит…»
– И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной….
– Что? – спросил у Эдуарда Аркадьевича Подкидышев.
Тот недоуменно глянул на телохранителя, и лишь потом понял, что невзначай вслух пропел строчку из Окуджавы.
– Ничего, – подавлено сказал капитан Марципанов, – это я так…
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, но задрал голову и принялся смотреть в тёмное, снеговое уже, небо. Вдохнул полной грудью морозный воздух поздней таёжной осени, пахнущий перепрелой хвоей и павшим листом, но опять вздрогнул, вспомнив, что именно так ведут себя перед расстрелом приговорённые – в книгах, конечно, здесь, в лагере, им ничего такого не позволяется – нахлобучат на голову грязный мешок из дерюги, провонявший пылью, привяжут к столбу – и бабах! Никакого тебе неба, лесных ароматов, последнего вдоха…
Ещё на подступах к клубу он увидел суровых бойцов комендантского взвода в полной боевой готовности, в касках, с автоматами ППШ на груди, выстроившихся в шеренгу при входе и не пропускающих внутрь офицеров и вохровцев с оружием. Изъятые винтовки они ставили в пирамиду, а пистолеты клали в железный ящик.
У Марципанова отлегло от сердца. Он с готовностью расстегнул кобуру и протянул часовым свой тяжёлый ТТ.
– Смир-р-р-на! – заорал истерично кто-то, завидев начальника лагеря, но Эдуард Аркадьевич благосклонно бросил:
– Вольно, вольно, товарищи! Как настроение? Боевое? То-то же! Враг не пройдёт!
И прошествовал важно в клуб, отметив мимолётно, что и с внутренней стороны помещения у входа застыли два автоматчика, отрешённо глядящие поверх голов собравшихся в зале.
«Молодец, Подкидышев, – подумал с удовлетворением Марципанов. – Надо будет после собрания его своим заместителем по режиму и оперработе назначить. А Иванюту – в шею».
В актовом зале на триста мест яблоку негде было упасть. Все кресла, обитые когда-то, в лучшие времена, красным бархатом, вытершимся до серых проплешин, были заняты. Люди стояли, сидели на извлечённых из запасников табуретах и лавках в проходах, жались по стенам, украшенным картинами местных художников. На полотнах изображались часовые на вышках, вохровцы, стреляющие в побегушников, таёжные пейзажи и портреты пролетарских вождей. Крепко пахло махоркой, одеколоном «Красная Москва», сапожным кремом и нестираными портянками.
Кто-то подал зычно команду.
– Встать! Смир-р-на!
Эдуард Аркадьевич, сняв синюю фуражку, кивнул:
– Товарищи офицеры… Прошу садиться.
Загремели откидные сиденья кресел, в зале засверкало от эмблем в петлицах и звёзд на погонах.
Марципанов скромно занял специально для него оставленное свободным крайнее место во втором ряду и, сидя вполоборота, принялся украдкой рассматривать собравшихся.
Здесь были и молодые, и совсем старые, едва ли не дряхлые, нелепо выглядевшие в солдатской форме, словно ветераны второй мировой, пришедшие на последний парад, вохровцы. Форма тоже была разномастной: кто-то вырядился в синие гимнастёрки образца тридцатых годов, кто-то в белёсовато-песочные, с медными пуговицами, какие носили в сороковых. Офицеры щеголяли в защитного цвета кителях и тёмно-синих галифе.
Глядя на них, Эдуард Аркадьевич в который раз подумал о том, что дед, конечно, был незаурядной личностью. Шесть десятилетий держать здесь, в тайге, полторы тысячи мужиков по обе стороны лагерного забора, управлять ими железной рукой, полностью подчинив своей воле, – на такое способен далеко не каждый.
«Не-ет, мы, Марципановы, народ особого склада, – размышлял с гордостью бывший правозащитник. – Способны вести за собой массы. Аум сёнрикё с её лидером Асахарой в сравнении с нами отдыхают. Куда им, ничтожным и глупым сектантам. У нас – идеология, размах! Вот что значит наследственность…»
Как договорились заранее, место в президиуме за столом, покрытым зелёной скатертью, занял Клямкин. Он сидел, неестественно выпрямившись, будто спинной сухоткой страдал, и бесстрастно взирал на рассаживающихся шумно по местам вохровцев. Из-за кулис, пригибаясь от подобострастия, выскочил облачённый в синюю униформу бесконвойник и водрузил в центр стола пузатый графин с водой и два гранёных стакана.
Краем глаза Эдуард Аркадьевич заметил, что в зал вошёл Иванюта – красномордый, сердитый. Не глядя по сторонам, прошёл в первый ряд, где ему заботливо придержал место кто-то из подчинённых.
Только сейчас Марципанов обратил внимание на то, что публика в зале стихийно разделилась на две примерно равные части. По правую сторону от центрального прохода, если смотреть из президиума, оказались в основном старые конвойники – кряжистые, седые или лысоватые мужики с грубыми обветренными на постах лицами. Слева разместились вохровцы помоложе. Вертелись, шептались, то и дело прыскали смехом в кулак.
Наконец зал наполнился до отказа. Возвышавшийся на сцене Клямкин вопросительно посмотрел на Марципанов. Тот кивнул утвердительно. Замполит постучал карандашом по тонкому горлышку графина:
– Начинаем, товарищи… Прошу тишины!
Потом, откашлявшись, заявил:
– Наше сегодняшнее собрание… э-э… несколько необычно по форме. Оно не партийное и даже не производственное, хотя говорить мы будем… э-э… о важных проблемах, и о производственных в том числе. Мы назвали наше сегодняшнее мероприятие офицерским собранием, хотя на нём с правом голоса присутствует и рядовой, и сержантский состав. Для ведения собрания нам необходимо избрать рабочий президиум. Предлагаю ввести в его состав трёх человек. Кто «за» – прошу голосовать.
Накануне Эдуарду Аркадьевичу пришлось долго и терпеливо учить замполита основам демократии, изрядно подзабытой лагерным руководством. И вот поди ж ты – забыл-таки Клямкин поинтересоваться, нет ли других предложений по количественному составу президиума.
