Вячеслав Малежик - Снег идет 100 лет…
– А что это?
– Это взрывпакет, ну тот, что используют на ученьях и при съемках в кино. А это… Мы запустим ракету! Помнишь песню: «Светилась, падая, ракета, как догоревшая звезда…»
– Песню помню. А где ты это все взяла?
– Да в N-ской дивизии. Мы там сюжет снимали, Патрушев им песни пел, а я дружбу водила с ихними командирами…
– А как ты все это достала? – не унимался Тургенев, опасаясь за целостность своей квартиры…
– Как-как… Объяснила, что нужно для подсъемки. Как миленькие все выдали.
Это сейчас все привыкли к самодеятельным салютам и к китайской пиротехнике. А тогда… Все компоненты вынесли на балкон квартиры, волнуясь, чиркали спичками о коробок, наконец пакет громко рванул, и почти одновременно ракета взяла старт. Так не бывает, но так было… Ракета взмыла ввысь и, вы не поверите, влетела в форточку окна на последнем этаже шестнадцатиэтажного дома, что стоял рядом с нашей «штаб-квартирой». Что-то в окне полыхнуло, судя по всему, загорелась шторка.
– Ложись, – крикнул хозяин дома.
Полупьяная компания со смехом рухнула на пол.
– Воздушная тревога, светомаскировка.
Погасили свет, и кто-то сказал:
– Если нагрянет полиция, мы друг друга не знаем, встретились случайно, расходимся по одному.
Кто-то нестройно затянул:
Смело мы в бой пойдем
За власть советов…
Все дружно, но сдержанно, чтобы не услышали на улице, подхватили:
И, как один, умрем
В борьбе за это.
Судя по тому, что из окна обстрелянной нами квартиры не валил дым, шторку погасили. Но тем не менее, следуя законам конспирации, расходились по одному. Может, и правильно. Ирина Сергеевна, у которой связи распространялись ого-го куда, потом рассказала, что ракета влетела в окно греческого дипработника и что греки накатали какую-то жуткую предъяву о том, что был совершен практически террористический акт. Советско-греческие отношения могли зайти в тупик, назревал политический кризис.
– Меня сегодня, как бы случайно, один тип в штатском спрашивал, не видел ли я, не слышал ли я… – рассказал Тургеша Ирке через пару дней.
– Надо пока завязать с посиделками, а то нас заметут.
– Я сказал, что меня вообще в городе не было.
– Это они проверят на раз.
Но, наверное, грекам от нас, то есть от страны, чего-то надо было, и все это дело спустили на тормозах. Ирке не пришлось даже звонить своим высокопоставленным друганам.
III
А перестройка шествовала по стране. Ее тяжелый топот подмял под себя многих из тех, кто не успел «перестроиться». Кто увернулся от одной ноги, мог попасть под вторую, под двадцать пятую. Не перестройка, а какая-то сороконожка. И все уворачивались и пытались выжить, часто теряя человеческое достоинство. Как все было, описывать не стоит, хотя это была среда обитания наших героев, которая формирует и характеры, и поступки.
А у наших героев Маслаковой Ирки (опять почему-то написал ее первой) и Володи Бушневского родился сын Сашка. Очаровательный рыжий бутуз, которым хвасталась мать и гордился отец.
И в это время подвернулась творческая командировка в Венгрию, и наши «молодые» уехали в Будапешт. После окончания съемок они неожиданно решили остаться по делам бизнеса в уже «не братской» Венгрии. Был организован «колбасный бизнес», и Вова преуспел в нем, резко превратившись из человека, ничего не смыслящего в «колбасных обрезках», в креативного специалиста, фонтанирующего идеями и энергией. Судя по фотографиям, жизнь у молодой семьи складывалась достаточно успешно и «жемчужина» Хунгарии и вообще центральной Европы – озеро Балатон было обласкано их вниманием.
А потом они решили вернуться, дабы дать сыну Сашке достойное образование на Родине. Но Родина жила в каком-то другом ритме и танцевала иной танец, и поймать нужную волну ни Ирке, ни Бушневскому не удавалось. На телевидении были другие герои, которые несильно обрадовались возвращению очень приличных специалистов в свои пенаты. Но Вова и Ирка не унывали, тем более что наели себе на русско-венгерской колбасе некоторый запас жира… «Все не так, ребята», хотелось спеть за Высоцким, да и если не петь, все было понятно. Тургенев со своим клубом сдулся, и после пары вечеров, которые своей неукротимой энергией организовала Маслакова, все по-тихому свернулось. Мы разъехались по разным концам Москвы на новое жилье, и редкие перезвоны обычно заканчивались фразой: «Надо встретиться, а то что-то мы…»
Иногда, правда, встречались, если кто-то построил дачу и предстояло торжественное открытие. Хотя все были в курсе жизни каждого: знали, когда у меня концерт, знали, что Тургеша сменил работу, а у Наташки мама приехала погостить и достала зятя так, что… Знали, что Смогул прилетел из Германии и что у него новая жена. В общем, такое неспешное чтение доски объявлений на фоне мелькающих дней быстротечной жизни.
А потом и дети пошли в институт. Это старшие, а младшие делают определенные успехи… Ничего интересного…
IV
Где-то в начале нулевых мы с женой летом решили отдохнуть и подлечиться, вернее, провести профилактику организма в санатории «Белые ночи» под Питером. Финский залив, с погодой повезло, красота Подленинградья поразила и сразила… Какая Рублевка?! Какая Николина Гора?! А мы еще рванули в Питер на своей машине… И нарисовалась куча друзей. Помимо медицинских процедур еще этакий психологический расслабон. Я и моя гитара в центре внимания – о чем еще можно мечтать. И на второй или третий день нас находят Бушневский и Маслакова. Нам не нужно было настраиваться друг на друга. Мы не могли наговориться. Причем это был обычный треп про своих товарищей, про детей, которые нас не понимают, про то, как вкусно сегодня пообедали. Мы ходили в гости, к нам кто-то приезжал, но наша четверка была, по сути, неразлучна. А где-то на пятый или шестой день нашего кайфа Ирка (а Володя вернулся за чем-то в отель) завела этот разговор:
– А знаете, у нас не все в порядке…
– Что ты имеешь в виду? – спросил я.
– Вова…
– Что «Вова»?
– Он еще в Москве прошел обследование. У него неоперабельный рак…
– Как??
– А вот так… рак легких… славу богу, метастазы не задели еще позвоночник.
– Вова знает?
– Да… Он сам настоял, чтобы ему сообщили диагноз. Врачи отпустили ему три месяца жизни.
– И как нам быть? Как вести себя с ним?
– А так, будто ничего не знаете. Чем ему будет веселее с нами, тем лучше. Так что будем устраивать ему праздник…
– А он что говорит?
– Вова-то? А он говорит, что никто не знает, когда за ним придет тетка с косой, поэтому и нечего себя грузить.
– Слушай, а боли у него как?
– Пока никак… Я думаю, что вопрос времени. Но я все сделаю, чтобы он за этот месяц, год, два получил от жизни столько, сколько другой не видит и за целую жизнь.
– Да…
– Ну ладно, он возвращается.
И мы быстро сменили тему разговора. Поначалу это было несколько натянуто, а потом мы вошли в роль и общались с ним и с Иркой как в далекие годы торжества тургеневской квартиры.
А Бушневский был мужчина. Даже зная о страшном диагнозе, мы не могли заметить каких-то отклонений от его обычного поведения. Он был ровен, остроумен, не грузил размышлениями о жизни. Не заметил я и стремления алкоголем заглушить свои переживания.
Месяц пролетел незаметно, и я могу сказать, что это был один из лучших моих отпусков. Хотя, кто меня в этот отпуск отпускает? В общем, вы поняли… Мы проводили Вову и Ирку на самолет, а сами через три дня рванули в Москву на машине. Перед отъездом мы договорились встречаться почаще. Ребята жили в Фаустово под Зеленоградом, но вдруг (слово «благодаря» здесь будет неуместно) все осознали, насколько быстротечна жизнь, и их дом наполнился гостями и успешно заменил тургеневский флэтарий. Ирка, которая раньше не была замечена на кухне, теперь кашеварила, не отходя от плиты. Ей помогали дети – Машка и Саша и сестра Вовы Ирэна.
А Володя был бенефициантом. Он мастерски принимал гостей, находя нужные слова и интонации. Ни разу за все время борьбы с болезнью он ни единым словом не упомянул о своем здоровье. Он с нами выпивал, пел песни, травил анекдоты. Ирка – героическая женщина – подняла все свои связи, а она многих знала и многие к ней хорошо относились. Все медицинские светила, если только до них можно было докричаться, побывали в доме Бушневского.
Да-да, я сказал Бушневского, потому что Володя, чья скромность путалась с застенчивостью, однозначно превратился в главу семейства, который несмотря на недуг проявлял свой мужицкий характер и способность быть лидером. А Ирина Сергеевна вдруг поняла, что все ее штучки не стоят одного доброго и мудрого взгляда мужа. И она стала простой русской Бабой. Бабой с большой буквы. И это увидели все. И ее новая роль затмила всякие прошлые победы на сцене Жизни. Она выиграла, вернее, отвоевала для себя, для детей, для нас три года жизни с Володей. Сравните три месяца, обещанные врачами, и три года, которые она его продержала на плаву. Мы все видели, как он сдает. Я не буду описывать этапы этого разрушения физического здоровья. Но мы еще видели, как в нем крепнул дух, как он, понимая глубину своей болезни, отдавал распоряжения по телефону, решая проблемы, которые, как он считал, должен решить только он.
