Вячеслав Малежик - Снег идет 100 лет…
– Ой, ребята, что-то страшно мне за вас.
– Малежичек, а ты не бойся, – подвел итог Серега.
И Димка остался в Нью-Йорке. У него появился хороший английский, а в точных науках его американские друзья так и не постигли знаний наших восьми классов. А потом наступило время, чтобы определиться. И при всем бардаке, что творился у нас в стране, Димка, да и его родители в России поняли, что аттестата зрелости у сына нет, завтра-послезавтра маячит армия, и Димка решает не возвращаться домой, перейдя на нелегальное положение. Из симпатичного подростка он превратился в такого крепенького, с обильной щетиной на щеках мужичка среднего роста.
Его приемные родители отказали ему в доме, и вот уже двадцать два года Дима перебивается отдельными заработками, переходя с одной съемной квартиры на другую и меняя женщин не от того что, а потому что…
Я его встречал в Нью-Йорке на Брайтоне… Он с подружкой приезжал на мой концерт в «Миллениум». Я его свел со своим товарищем, обещавшим помочь ему обзавестись официальными документами, но в очередной раз не получилось. Он даже не смог прилететь в Москву на похороны своего отца. Это, правда, случилось чуть позже. Не знаю, то ли не было документов, то ли денег…
А пока Серега Соколов жил в кайфе, что коль ему не удалось по пути Колумба открыть Америку, то уж следующие поколения Соколовых будут счастливо жить на земле обетованной.
Кстати последняя новость от Димки – его новая женщина на сносях и вот-вот Ленек станет бабкой…
А Серега ушел рано. Инсульт… Я думаю, непосильный режим работы, когда зачем-то надо было ехать проводить дискотеку, не приносившую в общем-то денег, на другой конец Москвы. Это после тяжелого трудового дня… Выпивка… А главное, я думаю, самоедство! Невозможность примирить рок-н-ролл и «Modern Talking», понимание, что негде сыграть любимую музыку в современных «реалиях» и что «все они – козлы».
XI
Как это водится, на похороны и поминки собрались ВСЕ. Было много слов, много тостов. Ленек превзошла себя и собственноручно накормила несколько смен музыкантов, которые пришли поклониться Сереге Соколову – неплохому барабанщику и замечательному мужику. Как водится, говорилось, какие мы крутые, ругали беспринципность и дилетантизм молодых.
А потом решили собраться и сыграть концерт памяти Соколова. Кто-то сказал, что он сможет договориться с клубом, кто-то пообещал, что подгонит репортеров, кто-то сказал, что мы им покажем, как надо играть.
Все, кто поминал Серегу, пришли… Пришли с инструментами, прихватив еще и своих друзей. Было (ищу слово) невесело… Большинство выходивших на сцену были вне профессии, быстро это понимали и уходили в зал. Иногда повисала затяжная пауза. Но все-таки в кругу друзей Сереги Соколова были люди, которые состоялись как музыканты… И они прикрыли… Заполночь все разошлись по домам, в общем-то понимая, что сделали что-то хорошее для Сереги, Ленька, а главное – для себя.
В этом году Ленек всю зиму провела в Египте. Вернувшись в Москву, она изъявила желание сгонять к нам на дачу.
– Я теперь лицо заинтересованное, – трещала она в машине. – События на площади Тахрир меня интересуют даже больше, чем сражения в нашей Думе. Славка, ну-ка, включи мне последние известия. Что там у нас в Шарм-Эль-Шейхах?
Я нажал на ручку автомобильного радиоприемника, и мы услышали голос диктора: «По просьбе наших радиослушателей исполняется симфоническая пьеса из спектакля „Пер Гюнт“ „В пещере горного короля“»…
Трудно быть первым…
– Знаешь, Ир, я хочу написать про Бушневского, – обратился я к своей старинной приятельнице Ирке Маслаковой, с которой нас (и наши семьи) связывала уже почти тридцатилетняя дружба.
– Да сейчас никто не читает.
– Да это и неважно. Напишу для себя, для тебя, для Тургеши, а там вдруг…
– А зачем ты хочешь это сделать? – спросила Ирка.
– Он для меня открылся как-то по-новому, с того момента, как всем сообщил о своей болезни. До этого была ты… Царица, барыня, красавица, творческая личность, взрывающая художественные и моральные устои. А Вовка?.. Он был как бы при тебе, в тени твоей кипучей натуры. Он позволял тебе солировать, был этаким Менакером в дуэте с Марией Мироновой. Помнишь советскую эстраду?
– Да нет, ты не прав…
– Чего я не прав? Конечно, в компании, где были Тургеша и Смогул…
– Да и ты, мил мой человек…
– Ну, в общем… Нетрудно было потеряться.
– А что теряться – не теряться. Он был мой человек, и как мы жили-были, вот о чем надо говорить. Ты удивишься, а я ведь тоже хочу о нем написать.
– А может, нам объединиться? Будет такой дуэт Ильф и Петров? – предложил я.
– Ну, во-первых, я – Маслакова, а потом, ты послушай: картина первая…
– Ты что, спектакль затеваешь?
– Ну я еще не решила про жанр своего творения… Короче, выпускной вечер в моей школе, и мальчик Паша во время танца, а потом и во время совместного «заплыва» на Красную площадь пытается объясниться мне в любви. Но не хватает ему смелости. А мне это, ну ты сам понимаешь, все до фонаря… Потом взрослая, вернее, студенческая жизнь, и я, полная дура, вылетаю замуж за этого малахольного Маслакова.
– Подожди-подожди… Это за Пашу?
– За какого Пашу? Я же тебе говорю – за Маслакова, а у Паши фамилия была Голиков. За Мас-ла-ко-ва. Ты же понимаешь, я – дитя, он – дитя… Слава богу, что еще никого не смастерили…
– Наверное, не умели… – съехидничал я.
– Э-э-э, парень, с этим было все в порядке… Во всяком случае, нам так казалось… А потом раз…
– И в глаз.
– Хорошо, не пид…с. Чегой-то я, право?
– Ну что, не срослось? – вернул я Ирку в ее рассказ.
– И слава тебе, господи… Молодо-зелено…
– А что же Паша? Раз ты его заявила в начале своего повествования, не мог он так просто уйти из твоей жизни, – решил я дать редактора.
– А он и не ушел… Трагедь там была, самая настоящая трагедь… Не мог утешиться парень, в петлю хотел лезть… А потом я его как-то потеряла. Он перестал искать со мной встреч. Да и я, разбежавшись с Маслаковым, такого дрозда дала, что… Ну ты же помнишь, я огонь была.
– Что значит – была?
– А то и значит, что была… Не вешай мне лапшу на уши, а то растаю… Так о чем я? Не сбивай меня с мысли…
– Ты о романе про Володю, – подсказал я.
– Ага… Знаешь, как в кино – гонг, и надпись на экране: «Прошло пятнадцать лет». Я уже замужем за Фомушкиным, у нас Машка в школу пошла… И вот однажды мы с Зиночкой Плисовой решили зайти в церковь. Зинка хотела свечки за упокой поставить. Ты же знаешь, я убежденная коммуняка, в церковь, как правило, не хожу, а тут за компанию. И мы зашли в храм, купили свечек, написали записочек и решили отстоять службу, больно здорово пели певчие. Голос батюшки мне показался знакомым, но я не придала этому значения. А когда он с кадилом пошел по храму, я так и обомлела: с седыми длинными не очень густыми волосами, с реденькой бороденкой, ко мне приближался мой старый ухажер.
– Пашка?! – невольно вырвалось у меня.
– Ира, – сказал он, а я не поняла смысла его интонации.
После окончания службы я подождала его. Он рассказал, как вера его спасла от разных глупостей, когда он был влюблен в меня. Я тогда первый раз исповедовалась. И он отпустил мне грехи.
– Просто какой-то Распутин. Ты грешишь, желательно с ним, а он же тебе эти грехи отпускает.
– Дурак ты, Малежик.
– Ну хорошо, отец Сергий Льва Толстого тебе больше нравится? Ты посмотрела, все пальцы у него на руке были на месте?
– Тьфу на тебя… Еще раз тьфу…
– Ирка, я только не пойму – этот роман-то про Володю будет или про тебя?
– Думаю, что Володю спроецирую, описывая себя.
– А-а-а… Это как в анекдоте: на выставке, посвященной юбилею Ленина, картина, на которой изображен шалаш и из него торчат две женских и две мужских ноги. Название картины «Ленин в Польше». Вопрос посетителя: «А чьи это ноги?» Ответ: «Дзержинского и Надежды Константиновны». – «А где же Ленин?» – «А Ленин в Польше».
– Малежик, с тобой нельзя серьезно разговаривать.
– Да, Ирка… Гонг… и надпись про 15 лет тебе удалась.
I
Квартира Тургеневых – Володи, Наташи и их маленькой дочки Машки – была точкой нашей постоянной дислокации. Во-первых, она располагалась недалеко от метро «Проспект Вернадского», вокруг которого по счастливой случайности жили основные двигатели нашего коллектива (Смогул, мы, Маслакова со своим); во-вторых, Тургеневы не были обременены сожительством с родителями, а это очень важное обстоятельство. В-третьих, соседи Володи и Наташи были молоды и приучены к полуночным застольям, более того, они зачастую принимали в них деятельное участие. Причем квартира Тургеши открывала свои объятия не только взрослым, но и детям.
А случилось так, что мы, Маслакова и Тургенева отправили 1 сентября 1984 года Никиту и двух Машек в сорок первую школу в первый класс. И где-то часа в три пополудни родители и дети собрались отметить это радостное событие. Для моего повествования о Володе Бушневском важно, что я в первый раз увидел Ирку на наших сборищах без Фомушкина, ее второго мужа и отца Машки.
