Мирза Ибрагимов - Наступит день
Тот с удивлением оглядел его и, в нескольких словах рассказав о последних событиях, спросил:
- Откуда ты, братец?
- Из крепости Гасри-Каджар.
- Скоро, бог даст, она будет снесена! - уверенно сказал прохожий.
Волнение Фридуна усилилось, когда он приблизился к дому Ризы Гахрамани. Время, прошедшее после той ночи, когда его бросили в темницу, показалось ему равным десятилетию.
Фридун быстро взбежал по лестнице знакомого дома. Открыла ему старая хозяйка. Не веря глазам, она застыла на месте; но после минутного оцепенения бросилась к нему и стала целовать.
- Слава богу! Слава богу! - бормотала она, вытирая слезы. - Вернулся живой! Дай бог, чтобы отворились двери всех тюрем, чтобы радость стала общим уделом!
Расспросив хозяйку о ее житье-бытье, Фридун справился о Ризе Гахрамани. Женщина сказала, что дома он бывает редко - все занят.
- Ни дня, ни ночи не разбирает, - махнула она рукой. - Говорит, шаха скоро прогонят и для всех будет свобода. Вот тогда народ будет избавлен от полицейских и жандармов. Немцы, какие были все сбежали. Из наших господ тоже многие уезжают туда, - она показала на юг. - Народ боится только одного как бы англичане опять не замутили все. Никак не дадут людям спокойно заняться своим делом.
Затем добрая женщина согрела воды, дала Фридуну смену белья и костюм Ризы Гахрамани и Фридун поспешил к Курд Ахмеду.
Он шел, с любопытством озираясь вокруг. И улицы и люди казались ему какими-то новыми, особенными. В движениях, в голосе, в глазах людей он угадывал предвестие чего-то важного, большого; казалось, все ожидали только призыва, сигнала к бою, чтобы пойти на приступ против гнета и деспотии.
Эти наблюдения еще более воодушевили Фридуна. У него было одно желание - организовать, сплотить тысячи и миллионы обездоленных, но мужественных людей, готовых, как он, к смертельной схватке с шахской деспотией, с засильем империалистических держав.
Курд Ахмед был в кабинете Хикмата Исфагани и информировал его о торговых делах, когда в дверях появился Фридун. Курд Ахмед с трудом скрыл от Хикмата Исфагани охватившую его радость.
- Будьте любезны подождать немного, сударь! - обратился он к Фридуну, как к незнакомому посетителю.
Но Хикмат Исфагани неожиданно сам поднялся навстречу Фридуну.
- О, господин Фридун! Рад видеть тебя. Садись, садись! Оба мы сидели в тюрьме этого подлеца, сына собаки. Я приму тебя, компаньоном в мое дело. Мы должны быть друзьями и работать совместно. Ты - демократ, и я - демократ. Мы не должны более выпускать из рук знамя свободы. Присаживайся, друг!
Фридун сел, но не мог скрыть презрительно-насмешливой улыбки.
- Знаю, чему ты улыбаешься, - сказал Хикмат Исфагани. - Мы коммерсанты, и ничто не ускользает от нашего острого взгляда. Уж, верно, думаешь про меня, что и этот мерзавец суется в ряды демократов? Но, клянусь аллахом, что за все двадцать лет пехлевийской деспотии я был в душе демократом. В стране должна быть полная свобода. Мы должны свободно закупать товары в Америке, Англии, Франции, - тут он остановился на мгновение и продолжил: - и в Советской стране. Нет, что ни говори, но сладость свободы ни с чем не сравнить!
- Но вот о земле вы ничего не говорите, господин Хикмат Исфагани, рассмеялся Фридун. - А ведь первое условие демократизма - это скорейшая передача помещичьей земли крестьянам.
- Ну что же, - с полным хладнокровием ответил Хикмат Исфагани, рассмеялся Фридун. - А ведь первое условие де - и поставим вопрос о земле. Мы найдем законные способы разрешить и этот вопрос.
- С самого начала хочу предупредить вас, сударь, что за подлинную демократию у нас еще будет с вами война, - заметил Фридун.
- Милый друг, зачем нам война? Присмотримся к Америке, к Англии и постепенно будем вводить такую же демократию у себя.
- Но имеется ведь и другая демократия! О ней вы не упомянули, господин Исфагани.
- Знаю, знаю, о какой демократии ты говоришь. Советская демократия? Нет, мой дорогой, она у нас не пройдет. В нашей стране такая крайняя демократия невозможна. Нам больше всего подходит английская, американская демократия...
- А разве не английская и американская демократии довели Иран до края пропасти? Сорок лет народ изнывает под тяжестью этой "демократии".
- В будущем меджлисе обсудим и это, сударь. Пока всего хорошего! Дай бог вам здоровья.
- До свидания! - усмехнувшись, ответил Фридун и вышел вслед за Курд Ахмедом.
Пройдя два шага, Курд Ахмед остановил Фридуна.
- Постой-ка! Дай поглядеть на тебя! Ведь ты вырвался из рук палачей. Спасся из-под ножа мясника! Как я счастлив! - И Курд Ахмед, не выдержав, бросился обнимать товарища.
- Слышал? - спросил Фридун, кивнув в сторону кабинета Хикмата Исфагани. - Борьба еще впереди. Низложением Реза-шаха страна еще не получит действительной свободы.
- Конечно! - ответил Курд Ахмед. - Настоящая борьба только начинается. Это будет трудная и жестокая борьба.
Курд Ахмед подробно рассказал Фридуну о международном и внутреннем положении, о ходе военных действий, о работе организации и, наконец, о людях - Хавер, Араме, Ризе Гахрамани, Фериде и многих других.
Затем разговор зашел об арестованных товарищах. Фридун рассказал обо всем, что видел и пережил в заключении.
- Ничего, брат! - проговорил Курд Ахмед. - Наступают последние дни деспотии, они несут возмездие всем насильникам. Кровь павших товарищей не пропала даром: все ближе весна свободы!
- Ты знаешь, друг, даже в мрачной темнице я жил надеждой на эту весну. Я знал, что вы работаете не покладая рук. Значит, ряды наши не расстроены. Эта мысль придавала мне силу и стойкость. Я не падал духом даже в самые страшные дни, когда ко мне втолкнули моего несчастного дядю, доведенного до сумасшествия.
- Как? - радостно вскрикнул Курд Ахмед, останавливаясь. - Ты нашел дядю Мусу?
- Нашел и тут же потерял, - с грустью проговорил Фридун и, рассказав о трагической судьбе старика Мусы, опустил голову.
- Ну, за все твои мучения я приготовил тебе приятный сюрприз, - сказал Курд Ахмед, чтобы рассеять тяжелые мысли друга.
Фридун поднял голову и вопросительно посмотрел на Курд Ахмеда.
- Нет, не скажу, - проговорил Курд Ахмед. - Пойдем домой, сам увидишь.
Войдя во двор Курд Ахмеда, Фридун у самых ворот столкнулся с Аязом. Мальчик при виде Фридуна на минуту остановился, пораженный, потом с радостным криком бросился к нему. Тот приподнял его на руках и прижал к груди.
- Аяз, милый! - только и смог выговорить Фридун и стал осыпать лицо мальчика горячими поцелуями.
- А я не стал уличным, хотя и остался на улице! - поспешил сообщить Фридуну мальчик как самую радостную весть, когда тот опустил его на землю.
Лицо мальчика покрылось легким румянцем. Оно сияло и улыбалось. В его словах Фридун уловил глубокое значение и сказал серьезно:
- Знаю, Аяз! Ты всегда был хорошим мальчиком и таким будешь впредь.
Когда они вошли в комнату и уселись, Фридун засыпал Аяза бесконечными вопросами, но из взволнованного, несвязного рассказа мальчика он не смог узнать что-нибудь достоверное о судьбе тети Сарии и Гюльназ. Увидя помрачневшее лицо друга, Курд Ахмед рассказал ему все, что знал о Гюльназ от Хавер,
- Хавер и Ферида обещали сегодня узнать адрес этой женщины, и завтра мы пойдем туда за Гюльназ, - закончил он.
Подали чай. Подавляя в себе волнение, Фридун снова заговорил об общих вопросах. Курд Ахмед рассказал о последних событиях в жизни организации.
- Через час будет митинг, - добавил он, посмотрев на часы.
- Пойдем?
- Обязательно пойдем! - согласился Фридун.
Вскоре они вышли из дому, Фридун хотел до митинга пройтись по городу. Солнце клонилось к закату.
- Ты видел Судабу? - спросил Курд Ахмед, когда они вышли на проспект Лалезар.
- Нет. Из тюрьмы зашел домой, а оттуда прямо к тебе.
- В таком случае зайдем к ней, а оттуда вместе отправимся на митинг... Славная девушка и всей душой предана нашему делу. Она будет тебе очень рада. Пойдем!
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Смерть матери тяжко обрушилась на Гюльназ. В первые дни девушка впала в полное отчаяние. Казалось, в ней были уничтожены все чувства, поддерживавшие волю к борьбе_ и ее существом овладело сознание безнадежного одиночества; на всем обширном свете у нее не осталось ни одного близкого человека. Она была одна, совсем одна, и ей неоткуда было ждать поддержки. Ее удивляло, как это она не убила себя, не легла в могилу вместе с матерью, примирилась с жизнью в этом аду. Но для кого она будет жить дальше, ради чего, ради кого будет переносить новые муки? Фридун был казнен, бог весть где кончил жизнь отец!
Однако все эти горькие мысли оказались не в силах до конца убить в ее молодом, здоровом организме жажду жизни, погасить неясные мечты. Надо было жить, жить, жить!.. Она никому не дала бы счастья своей смертью. Умереть было легко и возможно в любую минуту. И, наконец, разве уж в самом деле ей не для кого жить? А маленькая Алмас, которую они оставили по дороге в Тегеран в бедной крестьянской семье? А потерявшийся в тесных, кривых переулках большого города Аяз?
