Алексей Апухтин - Архив графини Д **
твою бедную Мери.
P. S. Петербург пустеет, почти все разъехались. Послезавтра мы переезжаем в Петергоф. Я все надеялась, что Ипполит Николаич сделается расточителен и возьмет большую дачу возле твоей; но, увы! пока он размышлял и взвешивал, ее наняли. Кончилось тем, что я буду жить очень далеко от тебя — в старом Петергофе, а платить мы будем тремястами рублей дороже. Вот что значат принципы благоразумной экономии.
12. ОТ ГРАФА Д.(Получ. 18 мая.)
Милая Китти. Сейчас за мной присылала княгиня Кривобокая и объявила, что она соглашается быть председательницей Общества спасания погибающих девиц. Вместе с тем она предлагает тебе быть вице-председательницей. Я отвечал, что напишу тебе об этом и что, вероятно, ты не откажешься. Впрочем, я дал ей твой адрес, и она сама тебе напишет завтра, после выборов. По моему мнению, отказываться тебе нельзя. Уж если княгиня согласилась быть председательницей, значит, на это Общество смотрят благосклонно. Хотя княгиня и слывет придурковатой, но на этот счет, не беспокойся, не ошибется. Положим, это вовлечет тебя в кое-какие издержки, но мы эти расходы вернем с избытком. В нашем большом доме бельэтаж всю зиму стоял пустой, я уже ввернул княгине словечко: нельзя ли взять для Общества эту квартиру? Она отвечала: «Отчего же не взять, особенно если ваша жена будет моей помощницей».
Надеюсь, милая Китти, что это мое последнее письмо в Красные Хрящи. Будет с тебя этих Хрящей, лучше поехать как-нибудь в другой раз. Дети здоровы и целуют тебя.
Твой муж и друг Д.
(Получ. 19 мая.)
Милая графиня. Извещаю Вас, что сегодня в заседании Общества спасания погибающих девиц я предложила Вас в вице-председательницы, и Вы были выбраны через восклицание[26], без всякой баллотировки. Я люблю думать, что после такого лестного избрания Вы отказываться не будете. А я одна с этим делом никак справиться не могу; у меня от одних домашних забот голова кругом идет.
Как Вы счастливы, милая графиня, что у Вас только двое детей, да и те сыновья, а меня бог наградил пятью дочерьми, с которыми приходится всю жизнь возиться. Есть такая старинная сказка о пяти дурах;[27] я думаю, что она про меня написана. Вы скажете, что мне роптать — грех, потому что четверых я разместила по хорошим людям, но поверьте, что с Наденькой хлопот у меня больше, чем со всеми остальными. Ведь ей пошел уже двадцать четвертый год... Кажется, отчего бы ей не найти жениха? И невеста богатая, и собой недурна, а вот, подите же, не выходит, да и только! Я думаю, это оттого, что воспитана она слишком хорошо, а нынешние молодые люди этого не любят. Вот графиня Анна Михайловна это очень понимает. Устроила она в позапрошлом году у себя живые картины и поставила свою Катю изображать Орлеанскую Деву. Поднимается занавес, и вижу я Катю почти что совсем раздетую. Ну, думаю себе, какая же это Орлеанская Дева? Это, напротив того, Прекрасная Елена! А Анна Михайловна при этом еще поясняет мне: «Костюм Катин — вполне исторический; вы видите: и шлем, и латы лежат на земле; но только моя Катя выбрала такой момент, когда Орлеанская Дева хочет прилечь и отдохнуть». Вот и не удивительно, что после этого ее Катя оставалась недолго Орлеанской Девой, и в тот же вечер за ужином этот дурачок Федя Вараксин, который до того ухаживал за Наденькой, сделал предложение Кате. Что значит удачно выбрать момент.
До свидания, милая графиня, я через неделю еду в деревню, а мне хотелось бы до отъезда лично переговорить с Вами обо многом. Приезжайте поскорее, а пока заставьте играть телеграф[28] о Вашем согласии.
Преданная Вам Е. Кривобокая
(Получ. 21 мая.)
Буду ждать в Москве; где остановлюсь — не знаю; об адресе справиться у цыган в Стрельне[29].
Кудряшин
(Получ. в Петербурге 1 июня.)
Я только что узнала от твоего мужа, что ты приезжаешь завтра. Наконец-то! Я надеюсь, что ты завтра же переедешь в Петергоф,— теперь в городе делать нечего. Вели людям все перевозить, а сама с мужем и детьми приезжай обедать к нам. Как я счастлива, что ты приезжаешь,— сколько мне нужно рассказать тебе.
Твоя Мери
(Получ. 1 июня.)
Милая графиня. К сожалению, я никак не могу дождаться Вас и уезжаю в деревню. К Вам в Петергоф явится некто Иван Иваныч Оптин, мой бывший управляющий, которого я назначила секретарем нашего Общества. Церемоний с ним никаких соблюдать не нужно. Я его сажаю, но руки не даю. Он передаст Вам все бумаги и расскажет, что нужно. До моего возвращения Вы будете председательницей; впрочем, особенных хлопот Вам не будет. Летом общих собраний не будет, а к концу августа я уже возвращусь в Петербург, потому что Оля должна родить. Вот посудите из этого, милая графиня, какой крест я несу из-за моих дочерей. Покидать деревню в самое лучшее время,— и для чего? Кажется, не хитрое дело — рожать, а без меня и этого сделать не могут. Но это бы все ничего, если б только Наденька вышла замуж поскорее. Воспитания она, действительно, прекрасного, но характер у нее самый несносный. Вот теперь надо укладываться, голова кругом идет, а она так и жужжит надо мной! Напишите мне в Знаменское, милая графиня; ни с кем я так не люблю говорить, как с Вами. По крайней мере, душу отводишь.
Преданная Вам Е. Кривобокая
P. S. Вчера я получила очень радостное известие: мой старый духовник и друг, преосвященный Никодим, вызван в Синод и проведет зиму в Петербурге. Это человек такого ума и такой святой жизни, что Вам непременно нужно с ним познакомиться. Под его руководством наше Общество пойдет хорошо, я ничего не буду делать без его благословения.
17. ОТ А. В. МОЖАЙСКОГО.(Получ. в Петергофе 6 июня.)
Сейчас только получил я, милая Китти, твою депешу с извещением о благополучном прибытии в Петербург. Решительно не понимаю, что ты могла так долго делать в Москве. Уж не заболела ли ты там? Еще менее я могу понять, почему ты так решительно запретила мне проводить тебя до Москвы. Как бы я ухаживал за тобой, если ты была больна, и как бы мы повеселились, если ты была здорова! Но что делать! этого теперь не вернешь, как не вернешь и тех чудных майских дней, которые промелькнули, как сон, и о которых я могу повторить стихи Жуковского:
Не говори с тоской: их нет,
Но с благодарностию: были[30].
Проводив тебя, я вернулся в Гнездиловку и просидел там безвыездно все это время. Каждый день ходил я в нашу беседку. Та сирень, которая охватывала ее со всех сторон, врывалась в ее окна и всю ее наполняла своим благоуханием, теперь отцвела. Да и все кругом отцвело и поблекло для меня. Мою одинокую, темную жизнь нежданно озарил луч яркого солнца, но прошло мгновение,— и это солнце где-то далеко, освещает и греет других.
Вот проза жизни,— та не проходит, не дает отдохнуть. Вчера я получил ультиматум от Сапунопуло: или я должен сдаться на все его предложения, другими словами, сделаться его рабом, или он отказывается совершенно, и тогда все мое состояние улетает в трубу. Придется поехать в Одессу и сдаться. Выговорю только одно условие, чтобы мне можно было сейчас же ехать в Петербург и пробыть там хоть один последний год, а там — будь что будет! До свидания же, до скорого свидания, моя богиня, мое солнце, моя милая, несравненная Китти.
Твой до последнего дыхания А. М.
(Получ. 15 июня.)
Ваше Сиятельство матушка Графиня Екатерина Александровна. Сейчас Ваша тетушка и моя благодетельница получили Ваше письмецо, в котором Вы Их благодарите за оказанное Вам гостеприимство. Анна Ивановна приказали Вам ответить, что не Вам Их, а Им Вас благодарить следует за то, что Вы почти целый месяц Им пожертвовали и, можно сказать, усладили Их последние дни. А еще Тетушка приказали Вам написать, что Вы в этом добром деле не раскаетесь.
А какое уныние началось у нас после Вашего отъезда,— Вы себе и представить не можете! Если я как-нибудь нечаянно загляну в ту комнату, которую Вы занимали, слезы так и текут сами собою. Взгляну на платье, которое Вы мне подарили,— и опять плачу и не знаю, когда я эту прелесть надену. Разве в Светлый праздник. А Вы еще по своему великодушию обещали мне прислать шаль к Новому году. Не надо мне этого, ей-богу, не надо! Я до Нового года, может быть, и не доживу, а вот если бы Вы теперь прислали мне что-нибудь, что Сами носили, это был бы мне настоящий подарок.
