Сергей Семенов - Бабы
– - А где будете пахать-то?
– - На дорожном огорке, а ежели там спашем, приходи к лесу.
Иринье показались ненавистными все ее домашние работы. Ненависть ее стала еще жгучей, когда она вспомнила., как, бывало, за каждым следом шла за Власом, как они всюду были в паре, этот обед в поле, отдых где-нибудь под кустом, а теперь это миновалось для нее; пользуется этим незнамо кто, а она сиди дома, Ерема, точи веретена.
Яровой сев был кончен. Ранние овсы взошли так, что в них мог спрятаться цыпленок. Выкинули листочки льны. Рожь давно выколосилась, и на ней висели светло-зеленые сережки цвета. От легкого ветерка над ржаными полосами поднималась пыль, и ребятишки, не понимая этого, в недоумении спрашивали: что это? Полевой работы не было до навозницы, а навозница должна была наступить не раньше как через две недели.
Пользуясь свободным временем, в Хохлове разделили поляну березняку на дрова. На другой день после дележки Влас стал собираться рубить березняк. Он предполагал взять с собой и Сидору, но Иринья запротестовала:
– - Что ж ты Сидору возьмешь, а с кем я буду гряды поливать, лук полоть? Возьми вон Мишутку.
– - А что я с Мишуткой там сделаю?
– - Ну, а я тут одна что сделаю?
– - Как же матушка, бывало, оставалась и управлялась?
– - Как она управлялась-то, знаем мы это; от того-то, бывало, одно выгорит, другое зарастет.
– - Будет грешить, у ней все чередом шло.
– - Чередом, когда, бывало, урвешься да пособишь ей. В одной избе сколько долов!
Власа это раздражало.
– - Ты уж дела стала считать, как же постарше-то тебя управляются?..
– - И я немолода: молодая-то, та с тобой во всякий след ходит, а я уж на старушечье место поступила.
В голосе Ириньи зазвучали слезы. Влас с недоумением глядел на нее.
– - Кабы я на ее месте-то была, я бы, може, не так летала: там одно дело, а у меня сотни, все их управь, ко всякому поспей; легко ей краску-то, наводить.
– - Да чего ты локочешь-то, полоумная, образумься!..
– - Я знаю чего; тебе уж жалко с нею расстаться. Жена тут, как лошадь, вези, а он с ней пойдет.
Иринья больше не могла сдержать себя и расплакалась.
– - А чтоб тебе типун на язык, окаянной! -- крикнул Влас, плюнул и вышел из избы.
VII
Лесок, где разделили дрова, находился за полем и был раскинут на небольшом огорке. С этого огорка открывался красивый вид на село, на ближайшие деревни, на пестревшую такими же лесами даль. Прежде Влас, особенно в середине лета, когда поспевали грибы, любил ходить в этот лес. Теперь лесок был красивее, чем летом: свежая листва была еще ярко-зеленою. В траве горели разноцветными головками цветы. Носились в воздухе птички, хохловская колокольня резко белела в синеве воздуха, и совсем на горизонте, на юго-востоке и к западу, виднелись еще две колокольни.
Влас подошел к своей полосе. Полоса стояла еще непочатая. Другие полосы уже пестрели работавшими; слышался стук топоров, визг пил, шум падавших подрубленных деревьев; изредка доносились отдаленные восклицания, говор. Влас "подал" бог помочь тем работавшим, мимо которых проходил, положил на землю топор, оправился, поднял топор, перехватил его из руки в руку, поплевал в ладони и, подойдя к одной березе, наискось ударил ее топором. Острие врезалось в сочный ствол березы; береза дрогнула, из раны брызнул сок, но Влас стал наносить молодому, только что пробудившемуся к жизни деревцу удар за ударом.
Береза вздрагивала все сильнее и сильнее. Вдруг она, скрипнув в надрубленном месте, как немазаная ось в колесе, пошла на землю. Она с шумом ударилась о землю, покрытую редкими листьями лесной травы, подпрыгнула и тотчас же съежилась и замерла. Влас отрубил уцелевшие нити и, отступив к соседнему дереву, принялся подрубать. Одновременно с работою рук работала и голова Власа. Он все старался разъяснить себе, что стало с его женой, почему она взводит на него такие подозрения. Он тяжело вздохнул и вслух проговорил:
– - Блажь в голову пришла, больше ничего; взяла зависть, что та лучше ее, и подумала бог знает что.
Что работница лучше его жены, Влас теперь был уверен как нельзя более. Это была первая баба, которая казалась лучше его Ириньи. До сих пор всякая встречавшаяся женщина была хуже его жены; пусть она моложе, здоровее, красивее, но в них не было того, что было в Иринье для Власа, и он никогда ни взором, ни мыслями не останавливался долго на них. Сидора первая была из баб, при взгляде на которую он стал делать сравнения со своей женой и чем дальше, тем больше открывать в ней такие качества, каких не было в Иринье, и теперь уж у него была полная уверенность, что Сидора далеко превосходит его жену. Он ясно представлял себе все ее превосходства и не без удовольствия делал эти сравнения.
Он видел, что Сидора, помимо своей красоты, превосходит его жену и характером. Иринья поистрепалась во всем, а в этой еще всего непочатый угол; и ему стало грустно. Он глубоко вздохнул, бросил рубить, лег на траву и, закинув руки за голову, долго лежал не ворохнувшись.
Он долго лежал. Воображение его совсем расстроилось, и в голову полезло такое несуразное, что ему стало стыдно и досадно. Он очувствовался, быстро вскочил на ноги, взял топор опять в руки и, поплевав в ладони, принимаясь снова рубить, проговорил:
– - Тьфу, паскудница, на что только навела; что никогда не думал -- подумаешь…
К обеду Влас вырубил половину полосы. Он устал и проголодался. Солнце поднялось высоко и жарило во всю мочь; кругом звенели комары, жужжали слепни и надоедали своей неотвязной прилипчивостью. Влас решил идти домой; возникшие было в нем чувства усилились, и он подумал:
"Куда нам об этом… Скора будешь еле ноги таскать, и года, и все… Нечего зря и голову забивать". Но когда он пообедал и лег в полог отдохнуть, его опять охватили те мысли, что давеча зародились у него в первый раз, и он уже не мог сдержать их.
Управившись после обеда, пришла Иринья, но Влас тотчас же отвернулся от нее и зажмурил глаза.
– - Что отвертываешься, аль не любо? -- грубо проговорила баба.
– - Я спать хочу! -- притворно-сонным голосом проговорил Влас.
– - Ишь ты, какой до сна-то стал!..
VIII
Иринья ясно видела, что Влас с каждым днем глядел на Сидору внимательней. Он любовался ею за работой, за обедом, и когда он останавливал на ней глаза, во взгляде его зажигался огонь страсти.
Чем дальше, тем огонь становился заметней. Иринью же жгло другим огнем, и она страшно мучилась. Сидора делала свое дело и не обращала внимания, что происходит кругом. Влас иногда закидывал ей какую-нибудь шутку, и Сидора беззаботно смеялась на нее. Она иногда пела песни и пела для себя, но Влас при звуке ее голоса делался сам не свой, и огонек, временами зажигавшийся в его глазах, разгорался все больше и больше. В первый праздник после навозницы Сидора ходила домой. Она воротилась оттуда очень веселая, оживленная. Влас, глядя на нее, сам сделался веселее и стал ждать, не заговорит ли она.
Сидора расправилась с дороги и, обращаясь к Власу, проговорила:
– - Ну, хозяин, я хочу у тебя деньжонок попросить…
– - На что это тебе? -- улыбаясь, сказал Влас.
– - Мужу послать: прислал письмо, пишет, что, если лагери нонче пройдут благополучно, осенью в побывку придет.
– - Ишь ты!.. -- сказал Влас, стараясь не менять голоса, но меняясь в лице. -- А ты рада небось?
– - Еще бы, мужу да не радоваться! Кому же мне и радоваться, как не мужу?
– - Какая ж он тебе родня? -- постарался пошутить Влас.
– - Какая ни на есть, а вот дороже его и человека на свете нет.
– - Что ж он, хорош у тебя очень?
– - Как кому, а по-моему, хорош.
– - Ну, что ж, пошли, а он там гульнет за твое здоровье.
– - Пущай, куда хочет, деет, это не мое дело.
– - А если он с другой прогуляет твои деньги?
– - Ну, так и с другой! -- усомнилась Сидора.
– - Очень просто, солдаты-то -- они какие!.. -- Ну, это дело темное.
Влас дал денег Сидоре; он казался очень спокойным. Но когда он вечером лег спать, то ему стало стыдно своих дум. "Что я думаю, дурак! -- стал сам себя ругать он. -- Она жена своего мужа; она так любит его, а я томлюсь по ней в грехах и хочу, чтобы она со мной на грех пошла, к чему же это поведет? Вон еще ничего не было, а Иринья-то уж в дугу свелась, а если на самом деле пойдет, тогда что ж ей делать?"
Ему стало жалко Иринью, детей, того безмятежного покоя, который был в их семье до этой весны, и он с удивлением начал думать, что это ему втемяшилось в голову при виде Сидоры. Ну, хороша она, красива, да мало ли что: хороша Маша, да не наша. Надо все это выкинуть из головы да на старый путь находить, пошалил в мыслях, да и баста.
На другой день Влас совершенно спокойно глядел на Сидору; прежние мысли уже не возникали в его голове. Власу чувствовать это было отрадно, и он с каждым днем делался довольнее собой и веселей.
Запахали навоз; стали подготовляться к покосу; бабы спешили до покосу еще раз выполоть гряды. Влас сидел в сарае и налаживал косы. Около него вертелись Мишутка и Дунька. Влас с любовью поглядывал на них и этим будто бы старался загладить тот недостаток отцовской ласки, который они испытывали за последнее время. Ребятишки пристали к нему, чтобы он сделал им грабли.
