Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 1
— Ступайте къ капитану!..
— Даетъ? Онъ радостно вскочилъ со стула.
— Еще бы смѣлъ не дать! отвѣчали приподнявшіяся плечи Ольги.
— Ахъ, ты моя разумница!.. Сейчасъ?…
— Идите, говорю вамъ…
Онъ поспѣшно заковылялъ на своихъ коротенькихъ ножкахъ. Она за нимъ…
— Ольга Елпидифоровна! остановилъ ее Свищовъ.
— Чего вамъ? спросила она его черезъ плечо: она его терпѣть не могла.
— Спектакль сей изволили видѣть? И онъ осторожно повелъ глазами но направленію княжны и Гундурова.
— Какой-же тутъ спектакль?
— Воркуютъ-то какъ! хихикнулъ онъ.
— А вамъ до этого что?
— А мнѣ ничего; какъ другимъ, а мнѣ даже пріятно, нагло посмѣивался Свищовъ, — даже поучительно: вотъ оно, значитъ, иностранное воспитаніе…
— А у васъ языкъ слишкомъ, длиненъ, отрѣзала ему на это Ольга; — Лина мой другъ, и вы не смѣйте!.. А то я разскажу княгинѣ, что вы ея дочь браните, и васъ попросятъ отсюда вонъ… Можете къ вашему Волжинскому отправляться!..
Она повернула ему спину и ушла.
— А чортъ бы ихъ побралъ всѣхъ! рѣшилъ послѣ такой неудачи Свищовъ;- хоть бы съ кѣмъ-нибудь по маленькой въ пикетецъ сразиться…
Но замѣчаніе его не прошло мимо ушей смышленой особы. Она пристально, на ходу, воззрилась на забывавшаго весь міръ въ эту минуту Гундурова, на „друга своего Лину“, и довольная улыбка пробѣжала по ея губамъ:
— Вотъ оно чѣмъ тебя допечъ, противный старикашка! послала она мысленно по адрессу князя Ларіона.
XXII
А голосъ самого князя послышался въ это время въ дверяхъ гостиной.
— Господинъ Акулинъ? Елпидифоръ Павлычъ?
— Здѣсь! отвѣчалъ исправникъ, торопливо засовывая подъ мундиръ деньги, только что полученныя имъ отъ «капитанши.»
Князь Ларіонъ отдалъ ему написанное имъ къ графу письмо. Исправникъ тотчасъ же собрался ѣхать и, откланявшись княгинѣ, вышелъ изъ гостинной.
Свищовъ побѣжалъ за нимъ:
— Что, батенька, не заѣдемъ ли по пути? подмигнулъ онъ ему, разумѣя усадьбу Волжинскаго, въ которой съ утра до вечера велась игра.
— Что вы, что вы! Толстый Елпидифоръ отмахнулся отъ него обѣими руками;- и васъ съ собою не возьму… отъ соблазна подальше! Тысячу дѣловъ, графъ, Полонія учить надо, а онъ съ чѣмъ подъѣхалъ!.. Сидите, сударикъ, здѣсь, да рольку проглядите, а я завтра сюда къ репетиціи… Ранѣе полудня, полагаю, не начнется…
И онъ поспѣшно спустился съ лѣстницы.
— Вотъ поди-на! подумалъ Свищовъ, — хапуга вѣдь завзятый, а тоже себя артистомъ мнитъ… И артистъ, дѣйствительно, чортъ его возьми! злобно хихикнулъ онъ въ заключеніе.
За отъѣздомъ Акулина продолженіе репетиціи Гамлета, предполагавшееся въ тотъ же вечеръ, отложено было на завтра. Кромѣ Вальковскаго, который, услыхавъ о такомъ рѣшеніи, воспылалъ негодованіемъ, и ушелъ со злости пить чай въ пустой театръ, захвативъ съ собою туда пріятеля своего, режиссера, никто изъ молодежи на это не ропталъ…
— Не поѣхать ли намъ кататься? предложила Лина, прерывая бесѣду свою съ Гундуровымъ, и подымаясь съ мѣста.
— Поѣдемъ, поѣдемъ! вскинулись разомъ всѣ.
— Дождь сейчасъ пойдетъ! сказалъ кто-то.
— Что вы, откуда? запищали пулярки.
— Откуда онъ всегда идетъ, сверху! загаерничалъ Шигаревъ, принимаясь подражать языкомъ звуку барабанивпіихъ уже по ступенькамъ лѣстницы дождевыхъ капель…
Черезъ минуту крупный весенній дождь полилъ какъ изъ ведра.
— Ай, ай, ай! Съ визгомъ и хохотомъ побѣжало молодое общество съ балкона въ гостинную.
— Mon управляющій sera très content, объявила своимъ партнерамъ княгиня Аглая Константиновна, — онъ говоритъ что дождь c'est excellent pour les посѣвы.
— Et pour! исправникъ, котораго теперь мочитъ до костей, подшутилъ, бригантъ, которому ужасно везло въ преферансъ.
— Вы такой злой всегда, такой злой! такъ-же шутливо погрозила она ему толстымъ своимъ пальцемъ.
Онъ нѣжно покосился на нее…
— Я очень радъ этому случаю заполонить васъ, молодая особа, весело молвилъ, подходя къ бойкой барышнѣ, князь Ларіонъ:- вы противъ соловья имѣете то преимущество что можете пѣть и въ ненастье. А мы вотъ ужъ третій день какъ не слышали васъ…
— Ah, oui, Olga, faites nous delа musique! крикнула ей, въ свою очередь, княгиня.
— Слушаю-съ. Барышня присѣла передъ ней танцмейстерскимъ присѣданіемъ, и обернувшись къ князю:
— И пѣть все тоже опять? спросила она, лукаво глядя на него.
— Непремѣнно! засмѣялся онъ.
— «Я помню чудное мгновенье?»
— Само собою.
— Вы это очень любите, ваше сіятельство?
— Чрезвычайно!
— И что именно: музыку, или слова?
— И то и другое. Я нахожу что мысль поэта передается здѣсь музыкою въ такомъ совершенствѣ, что иной и нельзя написать на это стихотвореніе…
— А сами вы?…
— Что «самъ?»
— Сами вы при этомъ не вспоминаете какого нибудь «чуднаго мгновенья?»
Онъ засмѣялся опять:
— Непремѣнно вспоминаю:- то когда вы мнѣ это въ первый разъ пропѣли.
— Ни, ни, ни! Она. медленно закачала головой, — меня провести не легко! Что вы вспоминаете — это я знаю; что вспоминать вамъ сладко — оттого вы такъ часто заставляете меня это пѣть… Но что не я, а кто-то другой тотъ «геній чистой красоты», о которомъ вы вспоминаете, подчеркнула Ольга, — я тоже знаю…
Она подняла на него глаза — и обомлѣла… Онъ былъ блѣденъ какъ холстъ, судорога кривила его губы…
— Про кого это вы говорите? еле слышнымъ голосомъ промолвилъ онъ.
Бойкая барышня страшно перепугалась: слова отца про глиняный горшокъ пришли ей на память: она полѣзла въ бой, не справившись со своими силами, и только теперь поняла какимъ разгромомъ могло это кончится для такихъ горшка и горшечка, каковы были отецъ ея и сама она сравнительно съ людьми какъ Шастуновы…
Но она была находчива:
— Сказать? Она смѣло взглянула на него еще разъ.
— Говорите! пропустилъ онъ сквозь стиснутые зубы.
— Далеко отсюда это воспоминаніе, молвила она, сопровождая эти слова соотвѣтствующимъ движеніемъ руки, — къ Сампсону, въ Петергофъ надо бѣжать…
— Въ Петергофъ? повторилъ онъ не доумѣло впился въ нее глазами…. вспомнилъ, — и вздохнулъ, вздохнулъ всей грудью, какъ вздыхаетъ человѣкъ котораго только что миновала смертельная опасность…
— Отгадала? спрашивала его между тѣмъ смышленая особа.
— Вы что объ этомъ можете знать? сказалъ онъ, хмуря брови.
— Мало-ль что я знаю! уже свободно расхохоталась она.
— Это я вижу, съ язвительною усмѣшкою вымолвилъ ей на это князь Ларіонъ, — и, къ сожалѣнію, не могу васъ никакъ къ этимъ поздравить!
Онъ нагнулся въ знакъ поклона, и отошелъ отъ нея.
Она нѣсколько растерянно глянула ему вслѣдъ: «глупость» ея совсѣмъ не такъ удачно сходила ей съ рукъ какъ она вообразила себѣ это въ первую минуту.
— Eh bien, Olga? раздался снова голосъ княгини.
Она побѣжала къ фортепіано, на которомъ съ пріѣзда ея въ Сицкое лежала папка съ ея нотами.
— А Надежда Ѳедоровна гдѣ-же? спросила она обведя кругомъ глазами, — я не могу сама себѣ акомпанировать…
— Если позволите, вызвался подбѣгая Чижевскій, — я музицирую довольно порядочно…
Онъ сѣлъ за фортепіано. Она запѣла «я помню чудное мгновенье.»
Пѣла она, дѣйствительно, такъ, что, какъ говорилъ про глаза ея Ашанинъ «мертваго могла бы воскресить.» Неутихшее еще въ ней волненіе сказывалось въ ея слегка дрожавшемъ, но никогда еще, можетъ быть, такою проницательною силою не звучавшемъ, густомъ и яркомъ контръ-альтовомъ голосѣ. Онъ, казалось, звенѣлъ въ молодой шири своей, изо всѣхъ концевъ пространной гостинной, лился неотразимымъ обаяніемъ въ ухо каждаго изъ слушателей….. Пѣла она по своему, какъ поютъ иныя, чисто русскія пѣвицы, какъ пѣла знаменитая въ то время исполнительница Глинки и Даргомыжскаго, Марья Васильевна Ш-ая, съ тою сладко-томительною, неотступною, насквозь прожигающею страстностью, тѣмъ особымъ, капризнымъ, полуцыганскимъ пошибомъ, что прямо хватаетъ и бьетъ по всѣмъ живымъ струнамъ русской души…
— «И сердце бьется въ упоеньи,
И для него настали вновь
И божество-о… и вдохно-венье,
И жизнь, и слезы, и — и любовь!..
Все примолкло, все слушало… У акомпанировавшаго ее Чижевскаго дрожали отъ волненья руки. Ашанина — когда-то женившагося изъ за Варламовскаго романса — била лихорадка…
Онъ первый кинулся къ ней когда она кончила:
— Что хотите, то и дѣлайте со мною! бормоталъ онъ, самъ себя не помня… Никогда еще такъ всевластно не говорили въ немъ восторгъ — и желаніе!..
Но ее уже обступали всѣ… Образованная окружная душила ее въ своихъ жирныхъ объятіяхъ. Чижевскій безъ словъ жалъ ея руки
— Charmant, charmant! словно ходъ фагота въ визгѣ маленькихъ флейтъ слышался поощрительный голосъ княгини Аглаи въ хорѣ возгласовъ восхищенныхъ пулярокъ.
