Андрей Зарин - Кровавый пир
Накануне страшного дня ей как‑то особенно было неспокойно. Она весь день не находила себе места, плакала и молилась, а когда легла спать, ей приснился ужасный сон. Был он и страшен и дивен.
Идет она будто по своему саду в тихую, лунную ночь и думает: сейчас Василий будет! А кругом чудно как‑то: по саду‑то звери все гуляют разные, невиданные, да такие ли страшенные, а меж тем сама она тех зверей не боится ни чуточки, гладит их, за ушами щекотит, и они ее не трогают. Ходит она по саду и думает: «Что же Василий не идет?«Вдруг раздается страшный крик. Кто‑то плачет, кто‑то вопит о помощи и зовет ее. Ноженьки у нее подкосились, хочет бежать она и не может. «Василий!» – кричит она, и вдруг он ей в ответ: «Иду, голубонька, только умоюся!«Тут к ней силы вернулись, и она бегом на его голос побежала. Выбежала на двор и обмерла. Стоит чан, полный крови, и в той крови ее Василий умывается. «Зарезал я, – говорит, – твово отца и брата, в их крови моюсь и, смотри, какой ладный стану». Оглянулась она: лежат отец и брат ее у самого чана, и головы напрочь у них. Подкосились снова ноженьки у Наташи, а Василий уже идет к ней, идет – весь красный, как огонь, от крови, глаза горят у него, как костры в темной ночи, – и он к ней руки тянет. «Иди, иди!«Отпрянула она от него и побежала с криком, а тут все звери на нее набросились, укусить хотят, зубами щелкают, чуть не за горло берут; бежит она, сил уже не хватает, задыхается, а Василий вот сейчас нагонит ее, руки тянет, страшным голосом вопит. Совсем обессилела Наташа, на землю падает, и вдруг – словно свет разлился вокруг. Подняла она голову, смотрит: идет к ней витязь и от него, как от солнца, лучи. «Спаси!» – кричит ему Наташа. Он поднял меч – и все сразу сгинуло прочь. Плачет и бьется на его груди Наташа, а он тихо гладит ее по голове, и ей так тепло, так сладко, так радостно. «Кто ты?» – шепчет она. «Узнай!«Он наклонил над нею свое лицо, она взглянула и сразу узнала его: князь, что к Сергею в гости приезжал!«Князь, – говорит он, – что к тебе сватался. Люб ли?..» – «Люб, люб!«А тут кругом поют птицы, цветы качают головками, и кажется, весь мир вокруг разделяет ее тихую, светлую радость.
Она проснулась с улыбкою на лице, и ей жалко было своего сна, но едва она вспомнила его первую половину, как побледнела от страха. «Ох, не к добру он!» – подумала она и опять задремала. Виделся ей свадебный поезд, слышался кругом колокольный звон.
Что это? Она проснулась и села на постели, испуганно прислушиваясь. И впрямь гудят колокола. Только не радостен звон их: словно кричат они о помощи, зовут беспорядочно, торопливо. «Набат!» – мелькнуло у нее в голове, и она вскочила. До нее донеслись вопли, крики, выстрелы. Она наскоро оделась и выбежала из светелки. Кругом пустынно, только откуда‑то издалека доносятся до нее визгливые крики женщин. Господи, что же это?
Страх охватил ее. Она подбежала к своему оконцу, распахнула его, но в саду было все тихо, только из‑за тына кто‑то громко кричал: «Нечай, нечай!»
Она бросилась из светелки и, охваченная неясным страхом, пустилась бежать по горницам. «Батюшка!» – изредка выкрикивала она и бежала снова. Она бежала из горницы в горницу, по узким переходам, по лесенкам, то вверх, то вниз, не зная дороги и плутая наудачу. Вот галерейка – она в нее, впереди лесенка – она по ней, выше, выше. Она вбежала в маленькую каморочку и остановилась, прижав руки к сердцу, задыхаясь от бега. Дальше бежать было некуда. В крошечной каморке не было других дверей, над головой ее виднелись почерневшие стропила, перед нею было вырезано круглое оконце, ничем не заслоненное.
Она перевела дух и хотела бежать назад, как вдруг до нее донеслись голоса, крики и стоны. Она встала на носки и высунулась из оконца. Под нею расстилался воеводский двор.
Она затаила дух, замерла и уже не могла отвести глаз от страшного зрелища.
Посреди двора у колодца стоит воевода, исступленный, растрепанный, с саблей в руке, подле него другие бояре, дворяне, помещики, дворянские дети. Вот отец ее схоронился под развесистой липой, и видит она, как трясется его борода.
Что‑то кричит воевода, на ворота указывает, и вдруг словно поток хлынули на двор какие‑то люди в высоких лохматых шапках, с исступленными лицами. Звучали сабли, раздавались крики, лилась кровь и валялись люди, как подрезанные снопы.
Наташа взглянула в сторону, где притаился ее отец, и вскрикнула, но никто не слыхал ее крика. Какой‑то рослый мужик тащил ее отца за бороду, а он барахтался на земле и что‑то кричал.
Наташа в ужасе отвернулась. Господи, да что же будет еще? Еще что будет?
А картина на дворе уже изменилась. Бой кончился. В крови на земле валялись обезображенные трупы; в стороне сидели с скрученными за спину руками и Паук, и Жиров с сыновьями, и другие помещики, между ними женщины – и впереди всех воевода и Сергей с отцом.
Сергей стоит строго нахмурившись, без шапки, в изодранном кафтане, и руки у него завязаны в локтях за спину, а у ног его лежит батюшка и не движется…
Господи, что же еще будет?
Наташа совсем перевесилась из оконца.
Вдруг разбойники что‑то зашевелились и обернулись к воротам. В ворота на сером коне въехал кто‑то стройный, высокий, в лохматой шапке, в красном кафтане. Лица только не видать, потому что едет он опустив голову.
И Наташе стало жутко, жутко. Верно, сам Стенька Разин, подумала она.
Человек в красном жупане подъехал к колодцу, слез с коня и по ряду подошел к Сергею. Вот они говорят о чем‑то, вот отец словно бы очнулся, поднялся, всплеснул руками и упал снова.
Что говорит этот человек? Верно, что‑то больно страшное! Отошел от Сергея, подошел к воеводе. Воевода только головой тряхнул, и вдруг на них, на воеводу, Сергея и батюшку, набросились люди, а страшный человек отошел к колодцу и сел на сруб.
Господи, что они хотят! В стороне разбойники огонь разводят, длинный шест тащат, длинные прутья готовят.
Вот воеводу бросили на землю, раздели и бить прутьями стали.
До Наташи донесся хриплый крик и грубый смех.
Вот разбойники раздели Сергея и отца. Что они делают? Положили они их друг на друга и связали им головы к ногам друг друга. Седая борода отца высунулась между ног Сергея… шест продели… подняли и понесли… Да неужели можно такое над людьми делать?..
А воеводу бьют, бьют… А страшный человек сидит на срубе и рукой что‑то приказывает…
Вот несут отца ее и брата к костру. Вот подымают… О, Господи! Они жгут сперва отца, потом брата, потом опять отца… Мало!.. Вот идут разбойники с прутьями и бьют их обгорелые спины.
Глаза Наташи расширились от ужаса, думала она, что рвется сердце, что отнимается язык, ноги, хочет бежать, кричать и не может шевельнуться, не может отвести глаз от ужасной казни, от страшного человека.
Господи, да человек ли это? Может, это антихрист?!
А воеводу все бьют, а брата и отца ее все ворочают над костром и тоже бьют, и какие‑то нечеловеческие вопли несутся к ней наверх, выше, еще выше, к самому престолу Господнему!..
Наташа вся дрожала мелкою дрожью и все‑таки не могла отвести глаз от ужасной картины. Вдруг страшный человек снял лохматую шапку с головы и обернул свое лицо.
Наташа увидела его, и ей показалось, что сердце ее сразу разлетелось на мелкие кусочки.
– Василий!.. – закричала она нечеловеческим голосом и, как подрезанный колос, упала с оконца на пол каморки…
В окаменелом ужасе смотрели несчастные пленники на мучительную кончину своих друзей и защитников. Только сатанинский ум, питаемый кровавою местью, мог придумать такие муки. Даже казаки качали головами, даже Гришка Савельев, подойдя к Василию, сказал:
– Ах, нех тоби дьяблы! И удумал! Чертюки в аду теперь с тебя пример возьмут!
А Кривой, Кострыга, Пасынков и Дубовый с благоговейным ужасом смотрели на Василия, который подходил к самому костру и, смотря, как с треском лопается кожа на спине старика или сына Лукоперова, говорил с усмешкой:
– Это чертовы дети, моя усадьбишка горит! Пошутили со мной, теперь мой черед. Поверни‑ка, Аким, молодца наверх да прутом его! Ну! Жги!
Жар костра распалил его. Он снял шапку, отер пот с лица и вдруг услыхал крик:
– Василий!..
Он задрожал как лист.
– Наташа! – ответил он безумным воплем и рванулся к воеводскому дому. – Всех убейте! – крикнул он на ходу и скрылся в высоком крыльце.
На дворе поднялись вопли. Казаки, посадские, голытьба разом бросились на безоружных пленников, и кровь полилась по двору, залив даже костер.
Гришка Савельев ударом сабли прикончил воеводу и потом Лукоперовых.
– Будя с них! – сказал он добродушно. – Попомнят на том свете Ваську – атамана!..
VIII
Василий вбежал в пустые горницы воеводского дома и бросился по ним искать Наташу. В то время дома строились без определенного плана. К основному дому, в котором, может быть, поначалу было всего пять, шесть горниц, по мере надобности пристраивались горницы, а большею частью другие срубы. Их подгоняли не особенно тщательно, и потому приходилось их соединять друг с другом переходами, галерейками, лесенками то вверх, то вниз. В воеводском доме пережил свой срок не один воевода, и каждый делал какое‑либо прибавление, так что потом. Он уже представлял собою лабиринт горниц, коридоров, лесенок, причем про иные горенки не знал и сам хозяин.
