Влас Дорошевич - По Европе
Кто вспомнит хотя бы прошлогодние ужасы, происходившие в Бельгии, тот составит себе понятие о «счастии и процветании» бельгийского народа…
«Тронная речь» переходит к Регане.
Испания.
В классической стране инквизиции патеры должны переодеваться в штатское платье, чтоб безбоязненно пройти по улице. Церковные процессии могут происходить только под охраной батальонов солдат.
Парламент вотирует против духовных конгрегаций.
И в это самое время король посылает особое, блестящее посольство, чтоб принести «к стопам папы» поздравление с 25-летним юбилеем.
Перед великолепным мадридским дворцом день и ночь стоит призрак Дон-Карлоса.
Как Бибиков про Пугачёва, про Дон Карлоса можно сказать:
— Страшен не Дон Карлос, страшно общее негодование.
Как пушкинский Самозванец, Дон Карлос может сказать про себя:
«Я предлог раздоров и войны».
Всё, что есть недовольного, зовёт Дон Карлоса под свои знамёна.
Если армия, в которой приходится безо всякой надобности держать на хорошем жалованье бесчисленное количество офицеров, по большей части за короля, то духовенство, недовольное «слабостью теперешнего правительства», пользуется в Испании славой «карлистов в чёрных и коричневых сутанах».
И забота королевского дома — привлечь духовенство на свою сторону.
Когда пролетает мимо призрак Дон Карлоса, дрожит и колеблется испанский трон.
И юноша-король в испуге хватается за Ватикан.
Это экстренное блестящее посольство в Рим — мольба за то, что вотирует парламент, мольба за то, что вся страна против духовенства.
И Ватикан снисходительно принимает эту мольбу о помощи. Отвечает на неё надменно и бесчисленными «если».
«— Если испанцы и те, кто правит её судьбами, будут иметь счастие следовать благородным и всеобъемлющим советам, которые им будут преподаваться Ватиканом; если они будут приводить в исполнение указания Ватикана, указания на то, как достигать истинного единения, согласия в стране плодоносного процветания труда, истинного прогресса, настоящей свободы, развития искреннего и просвещённого патриотизма; указания, самые высшие, какие только могут быть им даны, потому что эти указания нисходят с высоты апостольского престола! Тогда мы, ни на минуту не сомневаясь, сможем утверждать, что новая эра процветания могущества, величия начнётся для Испании, и Испания снова займёт то место среди других наций Европы, какое она занимала когда-то в иные, чем теперь. времена».
Позволяю себе думать, что после такого утверждения папского престола испанские пезеты не поднялись на бирже ни на один сантим.
Ватикан продолжает победоносно:
«— Несомненно, эти самые мысли и эти надежды внушили молодому королю тот прекрасный акт, который он выполнил с таким великолепием, послав к святому отцу знатнейшее и блестящее посольство, уполномоченное представлять его на великолепных торжествах, и передать папе, с изъявлением благоговения крёстного сына, собственноручное письмо юного короля. Почесть, которая вполне достойна глубокой и признательной почтительности короля».
Так Ватикан, недовольный Испанией, ответил на «знатнейшее блестящее посольство».
— Почести принимаем, как должное. Они делают честь вам, а не нам. Это хорошо, что вы такой почтительный. Если будете во всём слушаться, всё будет хорошо.
Ватикан переходит к Франции.
— E tu, mia bella Cordelia.
И нежностью и глубокою грустью «за любимую дочь» звучат слова римской церкви.
Это почти поэтическая часть «тронной речи».
Так грусть располагает к поэзии!
«Отеческие взоры Льва XIII давно уже направлены на Францию, которая кажется забывшею свою роль и свою миссию любимой дочери церкви»…
E tu, mia bella Cordelia…
А, может быть, вернее.
— E tu, Desdemona?!
«Печальные события, беспрерывные огорчения, непримиримая ненависть, — всё это не уменьшает ни доброты ни терпения и кротости старца, который не только наместник, но и олицетворение (sic!) Христа на земле. Он рассеял сокровища своего сердца, чтоб спасти дело церкви во Франции, и, несмотря на чёрную неблагодарность, которую получал в ответ, он всё ещё хочет надеяться. История скажет, потомство оценит, — какое великое дело справедливости, согласия, умитворения умов и истинного процветания было предпринято и велось папой во Франции, чтоб обеспечить ей полное славы грядущее и первенствующее значение в мире».
E tu, Desdemona?!?!..
Папа даже не надеется, папа только «хочет надеяться».
Этой элегической, полной почти отчаянья «за Францию» нотой заканчивается обращение к «верным» странам.
И как орган после Miserere — «Te, Deum», — «тронная речь» гремит в финале великолепными аккордами в честь папства.
«— По лицу всей земли распространяется духовное владычество папы. Ему нет границ, оно не знает пределов. Папство льёт на всю землю лучи христианской культуры, христианского прогресса. И нет места на земле, куда бы теперь не проникали его благодетельные лучи. Юбилей славного, победоносного для церкви 25-летия владычества над миром Льва XIII, Великого, наполнил радостью весь христианский мир и открывает для церкви новые горизонты. Изумлённые народы поднимаются и идут к этому несравненному источнику путеводного света, который Бог возжёг на престоле Петра 25 лет тому назад. Куда стремятся эти тысячи и тысячи пилигримов всех сословий, всех возрастов, всех общественных положений, всех языков и говоров, всех, стран, — куда? В Ватикан! В Ватикан, чтоб лицезреть и славить великого старца, который сближает небо с землёй. Они идут в этот дворец, откуда папа не может выйти и который сделался центром мира. Оракулы Дельф и Эфеса, которые привлекали к себе толпы в древности, бледнеют пред этой святыней — Ватиканом, откуда сияют лучи света и тепла, несущие жизнь и истинный прогресс всем христианским нациям».
Это античное сравнение папы с дельфийским оракулом я перевёл только дословно.
Так заканчивается «тронная речь».
— А Италия? — быть может, спросите вы.
Где ж она?
Её нет ни среди верных ни среди неверных.
Италии, — «безбожной» Италии, Италии Гарибальди и Виктора-Эммануила, — не существует вовсе на свете.
Ватикан её не видит со своего холма.
Всё, что известно относительно Италии, это — то, что объявили католические газеты.
— Папа заплакал, услышав весть о проекте закона о разводе.
— Папа заплакал! Папа заплакал! — кричат, истерически визжат, скулят теперь все субсидированные Ватиканом газеты. — Это правительство нарочно! Это сделано нарочно! Нарочно такой богопротивный закон в юбилейный год великого старца! Старца не пощадили!
И на этой почве изо всех сил стараются подготовить провал закону о разводе.
— Папа заплакал!
В Ватикане об Италии могут только плакать.
Даже не молиться.
Папа
«Профессор Лаппони с минуты на минуту ожидает агонии».
Из телеграмм.«Здоровье папы вполне удовлетворительно».
Тоже из телеграмм.«У папы начали пухнуть ноги. Один из кардиналов сказал, что это начало конца».
Опять-таки из телеграмм.«Папа возобновляет приём поклонников».
Снова из телеграмм.Одно близкое к Ватикану лицо говорило мне:
— Папа погаснет, как гаснет свеча, в которой больше нечему гореть. Однажды из комнаты папы долго не раздастся утреннего звонка. Войдут в спальню и найдут папу бездыханным.
Как старики, папа капризен.
Он не желает, чтоб камердинер дежурил рядом с его спальней.
Дежурный камердинер спит, вернее, всю ночь не спит, — в комнате, находящейся как раз под папской спальней.
Как старики, папа спит мало и плохо.
Он просыпается страшно рано, почти с зарёю. В 7 часов утра папа уже завтракает.
И каждое раннее утро Ватикан с замиранием ждёт:
— Раздастся ли папский звонок?
Время тянется медленно и тревожно.
Но в комнате камердинера дребезжит электрический звонок.
И Ватикан принимается за обычную жизнь.
— Не сегодня.
Когда это случится?
На это лучший ответ дал сам папа год тому назад, принимая французских паломников:
— Когда человек прожил 90 лет, — он не может знать, есть ли у него завтрашний день?
Папа поражает всех своей феноменальной памятью.
Принимая этой весной короля Эдуарда VII, он рассказал старику-королю, как был, тогда ещё епископом, с посольством в Лондоне.
— Вы были тогда прелестным ребёнком. Вам было в это время?
— Четыре года.
У папы есть «подруга детства».
Синьора Анна Морони Туски, 101 года.
Она родилась в 1802 году в городе Кори и воспитывалась в монастыре «Buon Consilio», где настоятельницей была тётка Джакомо Печчи. Маленького Джакомо, двух, трёх, четырёх лет, часто привозили гостить к тётке, и воспитанницы с ним играли.
