Николай Каронин-Петропавловский - Снизу вверх
— Господи!… да никакъ это Миша! — прошептала она тихо, но ясно.
Михайло также былъ пораженъ и остановился неподвижно: его блѣдное лицо вспыхнуло, руки, державшія книги, задрожали. Но черезъ минуту онъ оправился и поздоровался съ дѣвушкой, когда то близкой ему.
Онъ закидалъ ее вопросами, но большая часть ихъ были нелѣпы, какъ и всякіе вопросы перваго свиданія. Впрочемъ, Паша была такъ взволнована встрѣчей и такъ поражена его наружностью, что чувствовала, вмѣсто радости, что-то вродѣ ужаса; она только слабо восклицала отъ времени до времени да смотрѣла широко раскрытыми глазами; Михайло былъ не менѣе взволнованъ встрѣчей, которая сразу воскресила его прошлое и это прошлое вдругъ всего заполонило его.
Такъ они стояли на лѣстницѣ нѣсколько минутъ, пока Mихайло не кончилъ. Онъ разспросилъ Пашу, гдѣ она живетъ, попросилъ ее собраться завтра и ждать его; онъ придетъ за ней и возьметъ ее. Онъ не зналъ еще, что намѣренъ дѣлать, но чувствовалъ, что долженъ взять дѣвушку. Послѣдняя безмолвно согласилась выполнить все, что онъ хочетъ. Михайло быстро спустился съ лѣстницы, вышелъ на улицу и здѣсь подождалъ, пока Паша вернется съ книгами. Она скоро вернулась и бѣжала къ двери, но, спускаясь, она инстинктивно оглянула себя, поправила передникъ, пригладила волосы и, очутившись опять возлѣ Михайлы, боялась поднять глаза.
— Господи!… какой вы сдѣлались, Михайло Григорьичъ! — замѣтила она.
— Какой?
— Такой, что и узнать нельзя… Господи! да кто же вы теперь будете?'
Михайло въ отвѣтъ на это торопливо простился, поцѣловавъ дѣвушку поблѣднѣвшими губами, и они разошлись, взволнованные и потрясенные.
Когда Михайло остался одинъ. то растерялся среди тысячи мыслей, которыя закружились у него въ головѣ и изъ которыхъ каждая приносила съ собой какой-то ужасъ, неопреодолимый ужасъ. Паша вдругъ возстановила его прошлое: онъ вдругъ вспомнилъ отца, мать, сестеръ, друзей, товарищей игръ, всѣхъ мужиковъ, всю деревню… И все это лѣзло къ нему съ укоромъ, съ нищетой, съ такою грустью. И онъ видѣлъ, что до сихъ поръ все это забылъ, помня лишь одного себя. И Пашу забылъ. А теперь она явилась, напомнила себя, напомнила все, а между прочимъ указала ему. что онъ сталъ баринъ, добился счастія, а она… Полный ужаса и чувствуя, что его какъ будто застали на мѣстѣ преступленія, онъ проходилъ одну улицу за другой и не могъ овладѣть собой. Ему казалось, что въ образѣ Паши пришла за нимъ жалкая деревня, изъ которой онъ вырвался, ухватила его за полу и тянетъ туда жъ себѣ, на мрачное дно. И ему кажется, что у него нѣтъ силъ сопротивляться, и онъ пойдетъ туда потому, что подло измѣнилъ, ушелъ, забылъ!… Онъ самъ достигъ счастья, добылъ его для одного себя, а тамъ… нищета, недоимки, скверный хлѣбъ, грязь… Онъ долженъ идти туда… За нимъ прислали!…
Михайло шелъ, какъ приговоренный преступникъ, въ полномъ смятеніи, убитый, раздавленный и потерявшій всякую силу… Но вдругъ его озарила молнія; онъ почти подпрыгнулъ, неподвижно остановился на тротуарѣ и вперилъ неподвижный взглядъ на идущаго человѣка, загородивъ ему дорогу.
— Вы что-нибудь хотите спросить у меня, милостивый государь? — тревожно освѣдомился баринъ, такъ внезапно остановленный неизвѣстнымъ.
Михайло захохоталъ, бросился въ сторону, чтобы дать дорогу барину, и пустился бѣжать по улицѣ, оставивъ барина въ жертву полнаго недоумѣнія. Миша бѣжалъ и лицо его теперь уже не отражало ужаса; оно было спокойно и твердо и глаза свѣтились радостно. Онъ нашелъ выходъ: жениться. Боже мой! какъ же это такая пустая мысль не могла ему придти въ голову, и онъ испугался бѣдной, робкой дѣвушки? И Миша сейчасъ же припомнилъ, какая это была простая, честная, работящая дѣвушка. Ему будетъ хорошо съ ней. И онъ загладитъ свою вину передъ ней.
Въ свою квартиру Миша пришелъ уже спокойно. Радость не переставала свѣтиться на его лицѣ. Любитъ-ли онъ? Нѣтъ, у него не было любви къ Пашѣ, но онъ чувствовалъ что-то такое, что не хуже любви… Озаренный этимъ внезапнымъ чувствомъ, онъ присѣлъ въ столу въ своей комнатѣ, и тихая грусть овладѣла имъ: онъ припомнилъ выраженіе лицъ отца, матери. сестеръ, ихъ слова, поступки, домъ ихъ, хозяйство, тысячу мелочей…
Немного погода, онъ придвинулъ къ себѣ чернилицу, бумагу, взялъ перо и принялся писать письмо къ забытымъ:
«Милые, родные мои!»…
Когда онъ оканчивалъ, по блѣдному лицу его катилась слеза, а когда онъ окончилъ, онъ обыскалъ всѣ свои карманы, вынулъ изъ бумажника всѣ деньги, бережно завернулъ ихъ и вложилъ въ конвертъ. Это онъ въ первый разъ платилъ дань своимъ деревенскимъ близкимъ.
Затѣмъ мысли его перешли къ Пашѣ, и онъ рѣшилъ окончательно пригрѣть бѣдную, бездомную и безродную дѣвушку. Она когда-то въ деревнѣ (какъ давно это было, хотя прошло не болѣе четырехъ лѣтъ!) говорила, что скажи онъ слово, она пойдетъ съ нимъ въ церковь, пойдетъ всюду, куда онъ хочетъ. Но онъ тогда все откладывалъ, а потомъ забылъ ее, когда пришелъ въ городъ. Теперь пришло время успокоить бѣдную…
На другой день рано утромъ Миша уже былъ возлѣ дома, гдѣ служила Паша, которая была готова. Онъ посадилъ ее на извозчика, взялъ изъ рукъ ея узелъ и привезъ къ себѣ на квартиру. Смотрѣлъ онъ спокойно, но задумчиво. Паша робко взглядывала на него. Она говорила ему «вы», всему, кажется, удивлялась, что онъ говорилъ, и молчала. Ему это, видимо, не нравилось, но онъ съ улыбкой просилъ звать себя попрежнему. Паша, однако, отрицательно покачала головой, какъ бы говоря: какъ же это возможно?
Когда они вошли въ его комнату, Паша остановилась около порога, не рѣшаясь двинуться дальше. Михайло нахмурился, и она инстинктивно догадалась, что надо дѣлать: отошла отъ порога и сѣла на первый стулъ. Комната была чистая и бѣдная. Но Паша любопытно осматривала незнакомую, невиданную обстановку. Ее, видимо, поразила висѣвшая на вѣшалкѣ одежда. Это была слабость Михайлы, онъ тратилъ много денегъ на одежду. По приходѣ со службы, онъ немедленно умывался и переодѣвался, всегда чистый и опрятный. Паша боязливо спросила:
— Это все ваши пальты?
— Одежда? Моя, — отвѣчалъ Мяша.
— Чай, дорого!
— Не знаю, Паша, забылъ…
Паша увидала лампу съ абажуромъ молочнаго стекла.
— И лампа эта ваша? — спросила она.
Михайло хотѣлъ что-то сказать, но въ это время его перебила Паша, вниманіе которой было привлечено другими предметами.
— Ухъ, сколько вѣдомостей у васъ!… Читаете?
— Читаю.
Паша съ испугомъ смотрѣла на груду печатной бумаги.
— А что, можно прочитать одну такую штуку въ день? — спросила она.
— Какую штуку?
— А вотъ одну вѣдомость…
— Можно нѣсколько номеровъ въ день прочитать, кому охота, — возразилъ Михайло.
— Какъ вы учились хорошо! — какъ бы про себя замѣтила Паша, но съ непонятною грустью въ голосѣ.
— А эти книги, должно, оттуда? — удивленно спросила она и показала рукой въ ту сторону, гдѣ, по ея предположенію, была библіотека, памятная теперь для нея на всю жизнь.
— Изъ библіотеки, думаешь? Нѣтъ, здѣсь почти всѣ мои.
— И вы всѣ ихъ умѣете читать?
Михайло не позволилъ себѣ улыбнуться и спокойно объяснилъ, что достаточно научиться читать одну книгу, чтобы читать потомъ всѣ на этомъ языкѣ. Другое дѣло — понимать; можно читать и въ то же время ничего не смыслить. Паша недовѣрчиво взглянула въ лицо Миши, — такъ были нелѣпы, по ея мнѣнію, его слова. Процессъ чтенія она не раздѣляла отъ процесса пониманія; читать — значитъ узнавать, что написано… Михайло прекратилъ разговоръ объ этомъ.
Паша была грустна и, видимо, волновалась.
— Вы гдѣ же служите? — наконецъ, спросила она съ глубокимъ волненіемъ, ожидая услышать что-то страшное. Ей казалось, она была убѣждена, что Михайло Григорьичъ сдѣлался такимъ бариномъ, что ей, глупой, лучше уйти.
— Я помощникомъ машиниста на одномъ заводѣ, - сказалъ Михайло.
Паша съ напряженнымъ испугомъ выслушала это, долго боясь спросить. Наконецъ, осмѣлилась.
— Это что же такое… машинистъ?
Михайло затруднялся.
— Какъ тебѣ сказать?… Это который управляетъ какою-нибудь машиной, поправляетъ ее, даетъ ходъ…Такъ я вотъ помощникъ, скоро буду главнымъ…
— А много доходу получаетъ онъ?
— Жалованья? Смотря какъ… Для семейнаго человѣка немного. Но намъ съ тобой хватитъ… Вотъ что, Паша… мы черезъ нѣсколько дней обвѣнчаемся, а покуда я отведу тебя къ однимъ моимъ друзьямъ. Надо подыскать другую квартиру, купить кое-что, вообще приготовиться…
И Михайло ласково смотрѣлъ на Пашу.
Послѣдняя вспыхнула до корней волосъ, и на глазахъ ея навернулись слезы. Но она отвѣтила практически:
— Не обманите меня, Михайло Григорьичъ!… Вы вонъ какой теперь баринъ, а я деревенская… гдѣ же мнѣ угодить вамъ?
Михайло, въ свою очередь, взглянулъ, потомъ поблѣднѣлъ, но обвинилъ себя за такую недовѣрчивость дѣвушки. Черезъ минуту онъ былъ уже спокоенъ, хотя горячо заговорилъ:
