Сергей Клычков - Чертухинский балакирь
- Вот тебе корешок… на крестик повесь, до время не тронь, и будет срок: баранью шубу подаришь!.. Прости-ка пока!
Взяла Маша корешок, стала его разглядывать: так, болотная травка какая-нибудь и пахнет боговником, от него дурман только в голову идет.
- Ты бы, баушка, ночевать у нас осталась, - спохватилась Маша.
- И-и, девонька… я и в лесу хорошо заночую: отца твоего больно боюсь, - шамкнула старушка из двери. - Зайду… зайду, красавица.
Смотрит Маша на выход, а там уж никакой старухи нет, а стоит в двери корова Доенка, просунувши в нее свою лысатую голову, и мотает ею, словно здоровается. Подошла к ней Маша, погладила ее по загривку, за ухом ей почесала. Доенка лизнула Машу по рукаву.
Маша заглянула за угол: нет никого.
"Вот божия старица!.."
Только Дубна дымится и туман плывет, завиваясь на кончике кольцами, как тетеревиные хвосты на току, и у самого князька отцовского дома со скорбью, удивленьем и страхом катится Иванова голова, слушает, пригнувшись к князьку и заглядывая в маленькое окошко на чердаке, откуда это идет такой звон, да, видно, догадаться не может.
Глава шестая
НЕПРОМЫХА
Вошел Петр Кирилыч в большой ельник и всей грудью передохнул после бобыльей зибели. В лесу тихо и черно-зелено, в ветках только кой-где качнется на остром лучике большая мохнатая звезда. Хорошо было после коряг и колючей осоки чуять под ногой упругий мошок - теплый он и лежит как пуховая подушка, взбитая хорошо перед сном; пройдет по ней зверь и за собой следа не оставит.
Петр Кирилыч сторожко ступает по мшистой подушке, держит левую руку перед глазами, чтоб не напороться на сук, и глубоко в себе затаил дыханье. Но в лесу прокружишь, как кот за хвостом. Думал выйти Петр Кирилыч на Боровую, а вышел на прогалину, которых в чертухинском лесу было как окон в светлой избе… В лицо так и забил свежими побегами молодой ельник, кольцом он закрывал со всех сторон небольшую поляну и словно от посторонних глаз сторожил.
Пробрался Петр Кирилыч сквозь колкую заросль - захотелось ему посидеть на полянке: месяц на них больно хорошо светит, - но раскрыл на выходе из молодняка последние ветки и дальше идти не решился…
*****
По всей поляне рассыпан месячный свет, и вся она играет и переливается тысячью разноцветных огней, горят в траве драгоценные камни, каким нет цены и каких нет ни в одном магазине, потому… мимо них пройдет человек и не заметит, а если нагнется да вздумает поднять какой покрупнее, в руки без тайного слова он не дается!.. Потому все в мире человека боится… тронешь ветку ногой, и с нее покатится… град, только на бисер и жемчуг… похожий!..
Затаил еще пуще дух Петр Кирилыч: по самой середке поляны стоит, как нарисованный на картинке, пенек, должно быть, после старой березы…
Белеет пенек берестой, возле пенька стоит небольшая березка, худенькая она и пугливая, да и растут так посереди прогалин больше березы…
Словно зайдет в гости, да назад на опушку сквозь еловую гущу потеряет дорогу и стоит на ней, пока не вырастит внучку.
Глядит Петр Кирилыч: на пеньке пушная мохнатая шапка, наушники с шапки сбоку висят, завязаны они, как в стужу у мужиков, под подбородок, под шапкой горят зеленым немигающим светом гнилушки, а на шапке, на самом затылке, сидят рядом в обнимку два зайца, большие зайцы, пушистые, и в лапке у них у каждого светится месячный луч, как рублевая свечка[17].
Горит все и переливается светом от этих месячных свеч, зноится в мелких усиках травки, и по этой травке кланяются друг дружке головками первые весенние цветы, звенят чуть уловимым звоном в золотые свои колокольцы самые ранние цветы - куриная слепота и чуть мерцают маленькими фонариками раздуванчики.
А вокруг пенька-а!.. Словно на базаре игрушки…
Зайцев этих, поменьше, побольше, сотни полторы будет!..
Вставши на задние лапки во весь свой заячий рост и выпялив длинные уши, полукругом ведут они хоровод и по-заячьи тихо поют: видно, на пенушке сидит зайцам всем заяц и рядом с ним всем зайчихам зайчиха!..
У зайца прострелены оба ушка, у зайчихи одно - видно, видалые зайцы, и ушки у них завернуты в трубочки, как бы прошение с жалобой на Цыгана, которое они давно приготовили и куда-то в свой час подадут…
Но… Цыгана и в лесу и в селе все боятся, а он никого.
*****
"Какой зверок, а и тот свою церемонию имеет, - любуется Петр Кирилыч, - шугнуть али их?.."
Заложил Петр Кирилыч два пальца в рот по-цыгански, набрал духу…
А зайцы, взявши за лапки зайчих, плывут и плывут в своем хороводе: ни ночной совы они сейчас не боятся, ни зверя, - сегодня у них заячий праздник, самый веселый праздник весны, и у зверей в этот день уговор друг дружку не трогать!
Правда, и в этот день волк с лисой за лапу не здоровается, но в каждом зверином сердце всякая жилка дрожит от истомы, и под шкурой такая пышет жара, от которой и у барсука повисает на сторону дымный язык.
Плывут на высоких лапах зайчихи и зайцы, и еле различимо для человечьего слуха за ними плывет заячья хороводная - зеленое море, и по этому морю все плывет с заячьей песней: качаются звезды на ветках, качается на мачтовой сосне месяц, как золотой фонарь на корабле, и словно парус, надувший вовсю скулы на буйном ветру, быстро обегает прогалинную опушку прозрачное облако.
"А пусть они…" - вздохнул Петр Кирилыч, заглядевшись, и так и не свистнул, а повернул от прогалины, и скоро ему под ноги, бог весть откуда, протянулась тропа.
Ни шороха нигде не прошелестит, ни сучок не скрипнет, только в одном месте, когда Петр Кирилыч сам оступился о какой-то торчок, над головой у него сорвался с сосны большой глухарь, с сенную плетуху, должно быть притоковавший ее и дожидавшийся утра.
Долго после того по лесу полыхали могучие крылья и слышно было за версту, как он в темноте где-то на Светлом усаживался на другое место.
Петр Кирилыч прибавил шагу и скоро перепрыгнул канаву, которая с обеих сторон окаймляет Боровую дорогу.
*****
На дороге в лесу всегда человеку складнее…
Все след человечий, - куда он приведет, это дело другое, но все же по нему куда-то придешь… Может, даже туда, куда еще сроду-родов и не хаживал никто и куда каждый бы с великой радостью ушел, если бы знал в далекое царство дорогу…
Идет Петр Кирилыч не спеша по дорожным рытвинам и тихонько напевает про себя песенку:
Зеленая роща
На ветру шумела…
Хваленая теща
На пиру сидела.
Веселая такая песенка, но не успел ее Петр Кирилыч допеть до конца: чуть пройдя по дороге, он остановился на минуту, а потом перемахнул обратно канаву и, притулившись к березе, стал дожидаться. Ковыляя в бока, катится по дороге не разбери-бери что, то ли человек, то ли зверь, то ли тележное колесо догоняет хозяина: засадил, может, кто в незадачный час всю телегу с помолом на погнившем мосту, а сам побежал за подмогой!
- Эй-эй! - крикнул Петр Кирилыч, когда катушок до него докатился и Петр Кирилыч хорошо разглядел согнувшуюся в три погибели старушонку, побирушную сумку у ней на горбу и в руках кривоногую палку.
- Ох-о-ох!.. Как ты меня, добрый человек, напугал, так вся в яму и провалилась, - говорит, разогнувшись, старушонка.
- Откуль, бабушка, на ночь глядя? - охрабрел Петр Кирилыч.
- От тетки к дяде, батюшка… от тетки к дяде… На мельнице, вишь, была, стучалась-стучалась возле ворот… так и не достучалась… Должно, спать полегли!..
- А сама-то с коего места?.. Вроде как у нас таких сморчковых по всей округе не водится?
- Всяк гриб на своем месте растет. Побирушка, батюшка… добрым куском живу… только подавать стали ноничи плохо… Обходишь сколь места, за день глазом не оглядишь, а в корзинке шиш… А ты-то сам, добрый человек, откедышный?
- Чертухинский, - простодушно ответил Петр Кирилыч.
- Чертухинский?.. А-а-а! - протянула старушка. - Самое что ни на есть хаплюжное место…
"Ишь, старый черт, куда метит", - подумал Петр Кирилыч.
- Нет, я так по лесу болтаюсь: иду к Дубне на сома жерлицы ставить…
- Ой, смотри, парень: поставишь на сома, поймаешь девку без ума… Эна, у тебя кудри-то какими колесами с головы катются… Да уж иди-иди с богом: никому не скажу! Прощай, добрый человек! Ловись тебе рыбка большая и маленькая..
Поклонилась старушка Петру Кирилычу в пояс и дальше пошла по дороге, опять нагнувшись низко к земле, разглядывая ее, как бы, грехом, не упасть.
"Старуха знойкая!.."
Глядит ей вслед Петр Кирилыч: горбата она издали, словно овес молотили у нее на спине, и маленькая - в руку зажмешь! И то ли вслед ей так забила луна из-за веток, рассыпавшись зайчиками на дорогу старухе под ноги, то ли и впрямь порснули изо всех кустов самые настоящие зайцы. только счету им нет, скачут они, играя друг с дружкой, и труском трусят, забегают вперед и в бока, припрыгивают ей на колени и становятся впереди на задние лапки, и на каждой зайчихе повязан по длинным ушам зеленым платочком лопух, и у каждого зайца боярской шапкой лихо заломлен на самый затылок разрисованный крапинками самых разных цветов первый весенний гриб - мухомор, и в ушах у зайчих продеты дорогие серьги, и у каждого зайца в передней лапке -свеча!..
