Андрей Кранин - Дочки-матери
- Вы не меня ждете?
- Вас, наверное, если Вы Леля, Юля или Макс. Я понимаю, что Вы не Макс, значит что-то из оставшегося.
- Я - Юля, - представилась Юля.
- А я, по иронии, Макс. Максим Петрович, - поправился врач, - нарколог. Мне Ника сказала дождаться кого-нибудь из вас.
Юля, кивая головой, нажала кнопку звонка. Ответа не было. Она позвонила ещё раз.
- Ника велела быть настойчивыми, там пожилая женщина с больными ногами, бегает уже не так резво. Может пройти время, пока она дойдет до двери, пояснил врач.
- Да, да, - рассеяно проговорила Юля, налегая на кнопку звонка. Прошло минуты три беспрерывной трели, когда из-за двери раздался скрипучий фальцет:
- Кто там?
- Зинаида Ивановна, откройте. Это Юля, подруга Сони, мы вместе с ней в Университете учимся, - пустилась в длинные объяснения Юля. - Я приехала с врачом, меня Ника просила.
За дверью оборвались все звуки. На минуту стало тихо. Нервное томление прервал лязгнувший звук отпираемого замка. Дверь приоткрылась только на щель, равную длине цепочки. Старушечье безобразное лицо показалось в светлой полоске проема. Она цепко окинула Юлю взглядом. Та, в свою очередь, натянула на лицо улыбку, призванную улучшить впечатление. Старуха, видимо, успокоившись увиденным, поскрежетала за дверью ещё немного, и впустила ночных визитеров в квартиру. Врач, не утомляя себя светскими формальностями, без приглашения, не раздеваясь, проследовал в комнату. Юля автоматически отметила про себя, что он хорошо ориентировался в квартире. Посмотрев на Зинаиду Ивановну, она прочла на её лице легкий знак узнаваемости - очевидно врача она тоже когда-то видела.
- Проходи, милочка, чего встала, - скрипнула Зинаида Ивановна, указывая на комнату, где только что исчез нарколог.
- Нет! - расширив глаза, быстро сказала Юля. - Я на кухне подожду, можно?
- Жди, милыя, жди, - скрип бабки уже раздавался из комнаты, куда она прошаркала, выключив по пути в коридоре свет. Юля осталась в полной темноте. Она на ощупь двинулась в направлении кухни. По пути она задела что-то ногой, что обрушилось на пол со звенящим стеклянным звуком. Юля, прошупывая ногой путь, как будто она шла через болотную гать, дошла до кухни. Озарив помещение тусклым светом неохотно льющегося из висящего под потолком абажура, она невольно скривила лицо. Кухня представляла из себя гадкое зрелище. Было ощущение, что её намеренно коптили годами - стены были покрыты сильно облупившейся горчичного цвета краской, которая из-за слоя копоти приобрела бурый оттенок. Все содержимое кухни располагалось в вековом беспорядке, было видно, что ни один предмет кухонной утвари не имел своего постоянного места. На грязной, исчерченной коричневыми потеками плите, стояла чугунная сковорода с остатками промасленного блюда, вокруг которого, как на фуршете, пировала стайка тараканов. Юля, брезгуя прикоснуться к чему-либо, выдвинула из под стола колченогую табуретку со стершейся велюровой обивкой, поставила её посередине кухни, и села на нее, безучастно замерев. Она стала ждать.
По круглому циферблату часов, стоящих на столе, и тоже подкопченных как и все вокруг, неутомимо ползла стрелка, складывая секунды в минуты. Наконец, она услышала новые звуки. Скрипнул настил полов, звякнуло стеклянное препятствие в коридоре, и на кухню зашел нарколог Максим Петрович.
- Юля, помогите мне немного. Нужно собрать её вещи.
- А что с ней будет? - очнулась как от дремы Юля.
- Я сейчас повезу её в клинику, будем продолжать лечение.
- Да, я сейчас, сказала Юля, - слезая с табурета.
Она, боясь того, что ей предстояло увидеть, пошла за врачом в Сонину комнату, по дороге задев ногой стеклянный предмет, опять гулко стукнувшийся об пол. "Черт, - выругалась про себя Юля, - что здесь такое лежит?". Она следовала за спиной Максима Петровича и, зайдя в комнату, зажмурилась. Здесь был сильный свет, после кухни напоминающий яркость театральных рамп. Комната также находилась в состоянии первобытного хаоса, с той лишь разницей, что была покрыта не копотью, а пылью. Соня лежала на диване. Ее лицо, освещенное потоком яркого света напоминало восковой слепок, с подрисованными на нем темными горошинами зрачков. Она вытянула руки вдоль туловища, как будто стояла в почетном карауле. Было не понятно, жива ли она, или уже испустила дух. Максим Петрович жестами указывал Юле, что надо делать, и она, подчиняясь его отрывистым движениям, металась по комнате, собирая Сонину одежду. Потом они, подняв Соню, как магазинного манекена, стали натягивать на неё джинсы, свитер, ботинки. Юля вспомнила пошленькую передачу шоумена-автолюбителя Фоменко "Империя страсти", где бесстыжие участники сначала раздевались сами, а потом уже нагишом, одевали большие пластмассовые куклы в костюмы то пионеров, то шахтеров, то солистов ансамбля песни и пляски. Примерно то же самое она сейчас проделывала с Соней, потому что та не проявляла ни малейшей самостоятельности. Провозившись с ней минут пять, Максим Петрович, мужчина среднего телосложения, подхватил размякшее тело Сони на руки, и, взглядом указывая Юле на дверь, нестабильно покачиваясь, пошел в направлении выхода. Юля семенила впереди него, открывая перед ним двери, вызывая лифт.
- Дальше я сам справлюсь, - сказал врач сквозь закрывающиеся створки лифта. - Вам, наверное, надо будет дождаться Ваших друзей. Спасибо за помощь.
Юля проследила взглядом закрывающиеся перед ней двери, постояла ещё несколько мгновений и нехотя возвратилась в квартиру. Комната в гигиеническом отношении выглядела более привлекательно, чем кухня, поэтому Юля направилась туда. Она освободила от наваленного тряпья кресло возле окна и устало опустилась в него, закрыв глаза. Ее мучила слабость, в теле ощущалась ватная мягкость, для того, чтобы сделать движение, приходилось прикладывать сил вдвое больше, чем обычно. Тупо гудела голова. Юля боялась позвонить Нике, хотя ей было мучительно необходимо узнать, сколько ещё тут сидеть. За окном начал шуметь дождь, постукивая по стеклу на манер барабанной дроби, за дверью в смежную комнату, тихо бормотал словами любви телевизор - бабка смотрела бразильский сериал.
Юля, подавляя тяжесть век стала, оглядывать комнату, не давая сну навалиться на нее. Глаза её беспорядочно шарили по унылой, выцветшей, состарившейся обстановке, где все цвета смешались, потускнели и выглядели почти одинаково. На письменном столе, заваленном старыми журналами, книгами, обрывками бумаг нелепым пятном выделялся новый телефонный аппарат "Панасоник" с мигающей красной точкой на поверхности. Юля прошелестела взглядом по телефону, переместила его на книжные полки, потом опять вернулась к телефону, и тогда она поняла, что мигающая точка означает, что в телефон встроен автоответчик, на котором записано непрослушанное сообщение. Не уверенная в своих действиях, Юля привстала, села, а затем решительно встала и подошла к аппарату. Несколько минут она напряженно изучала телефон. У неё дома было похожее кнопочное устройство. Она дотронулась до кнопки с надписью "play". Автоответчик по-английски произнес какую-то вступительную фразу, а затем раздался голос, который заставил Юлю вздрогнуть. Она, замерев от парализующего удивления, дослушала сообщение до конца, потом нажала кнопку перемотки и прослушала его ещё раз. Несмотря на то, что голос на автоответчике был искажен посторонними шумами, у Юли не осталось сомнений - на пленке был записан голос Макса.
7
Соединение произошло быстро. Слышимость была великолепная, как из соседнего квартала. Генрих Осмолин в который раз удивился тому, что гораздо легче дозвониться до берега реки Иордан, чем до подмосковного колхоза. Его мысли оборвал женский голос, ответивший на иврите:
- Алле?
Генрих, узнав абонента, без прелюдий начал на русском.
- Руфина Марковна, Вас Генрих Шнуровский беспокоит.
- Генрих? - женский голос окрасился удивлением. - Что-то неотложное у Вас?
- Руфина Марковна, я Вас насчет Сони беспокою.
- Ох, ты боже ж мой, Генрих, подождите, я спроважу гостей. Шум такой стоит, что порядочным людям и поговорить невозможно.
Раздалась гортанная скороговорка, шум голосов усилился, а потом затих. Генрих продолжал.
- Руфина Марковна, Вам надо срочно забрать Соню к себе. Ее состояние ухудшилось. Вчера она сбежала из клиники. Ей нужна серьезная помощь, к тому же нам трудно её здесь изолировать. Ваш муж врач, вы можете ей помочь.
- Уважаемый Генрих, Вы так жарко меня убеждаете, как будто я оппозиционер. Может это не я, а кто-то другой все эти годы пытался заставить её приехать к нам. Может я увидела во сне, как она грубила по телефону и говорила, что ни за что не уедет из Москвы. Мы готовы её принять. Мы её любим, как родного ребенка. Никогда мы для Сонечки ничего не жалели. Только подскажите мне, как её убедить в этом?
- Ее уже не надо ни в чем убеждать. Она сама хочет приехать. Она все поняла - с Вами ей будет лучше. Я подготовлю все документы, вы только пришлите как можно быстрее вызов. Нам надо отправить её не позднее, чем через неделю.
