Андрей Кранин - Дочки-матери
Лелина мать вдруг поняла, что они в сущности ничего не знают о нем, но того, что она заметила в нем, что поняла и оценила, ей было вполне достаточно. Лишь изредка она задавала ему вопросы о его семье, родителях, о том, в какой школе он учился, и где так хорошо выучил португальский язык. Из его рассказа она узнала, что происхождения Макс вполне приличного - его родители литературоведы находились в длительной командировке в Португалии, где преподавали в Лиссабонском университете и занимались исследованиями творчества Камоэнса. Она узнала, что Макс уже несколько лет живет один, и что до поступления в МГУ он отучился несколько лет в Инязе, но ушел оттуда, потому что техническая профессия переводчика его не удовлетворяла - он хотел "глубже и более творчески вникнуть в слово", что позволительно было только на филологическом факультете. Однажды, когда Макс давал ей домашний телефон, подписав на клочке бумажки свою фамилию, она, взглянув на номер, быстро спросила:
- Максим, а у Вас нет родственника по имени Генрих Иванович?
- Не припоминаю, если только в пятнадцатом колене...
- У Вас очень редкая фамилия , у меня был один знакомый - Шнуровский, только очень давно.
- У меня есть разнообразный набор родственников с такой же фамилией, но Вашего друга, к сожалению, среди них нет. К тому же, там, в основном, дамы.
- Он мне не друг, - скороговоркой ответила Лелина мать, давая понять, что обсуждение этой темы она уже закончила.
Когда Леля поправилась, она ощутила, что привыкла к постоянному присутствию Макса в их доме, как к чему-то неотъемлемому в быту. Когда, он, ссылаясь на срочный перевод, не мог зайти к ней после занятий пообедать, она чувствовала себя разочарованной. Остаток вечера она слонялась по дому, томясь скукой и бездельем. Силой заставляла себя сесть за занятия, но буквы в учебнике немедленно пускались в пляс, перемешивались и складывались только в одну фразу - "Макс, я тебя люблю!!!". С тех пор, как она поняла, что Макс перестал быть ей приятелем, а неминуемо становится близким, любимым человеком, она стала испытывать по отношению к нему некоторую неловкость и неуклюжесть, обычно возникающую на первой фазе любой влюбленности. Она, неискушенная в одежде и макияже, стала вдруг придирчиво относиться к своим вещам, выводя из себя Евгению Викторовну, которая исторически всегда одевала Лелю сама. Начитанная Леля в присутствие Макса вдруг стала чувствовать себя как книжный Митрофанушка и часто с трудом поддерживала разговор, стесняясь высказаться. Она стала больше молчать, но видела, что тем самым невольно доставляет Максу удовольствие - он больше любил говорить, чем слушать. Однажды Леля, помня, что Макс слыл знатоком и любителем театра, попросила папу купить билеты на премьеру в Ленком. Леля долго собиралась в тот день - не знала, что надеть, подвела карандашом глаза, но решила, что выглядит вульгарно и пошла умываться. Она немного опоздала - Макс встречал её возле театра. Когда Леля подавала билеты стоящей на входе страрушенции, та, взглянув на них, поправила очки, взглянула ещё раз, и, наконец, сказала: "Это у вас, молодые люди, на вчерашнее представление билеты...". Леля готова была превратиться в пыль, только чтобы про неё все забыли. Она перепутала день! Дома подсказать было некому родители уехали на дачу. Она вдруг вспомнила, что мама, когда уезжала, говорила, оставляя деньги на комоде в Лелиной спальне: "После театра идите куда-нибудь покутите - на другой день выспишься". Ну конечно, потому что вчера была суббота, а сегодня воскресенье. Какая же она дура, так оконфузиться! Леля не хотела глядеть на Макса, она боялась расплакаться. Но Макс повел себя странно - он подошел к телефону, висевшему в опустевшем вестибюле, кому-то позвонил, и через пару минут, которые показались Леле неделей, из театрального холла вышел молодой человек в ковбойке и кожаной жилетке. Увидев Макса, он очень обрадовался, церемонно поздоровался с Лелей и сказал:
- Ну, ребята, бегом, а то спектакль уже начался.
По дороге в зал Макс шепнул Леле:
- Это мой друг, он здесь осветителем работает. Правительственную ложу не обещает - это к твоему папе, но на балкон нас сейчас пристроит.
Все чаще и чаще Леля, думая о Максе, смело фантазировала, придумывая невероятные сценки их встреч, но, увидев его цепенела, и потупив взгляд, невпопад отвечала на его вопросы. Она хотела быть с ним рядом каждую минуту, но всегда боялась этих минут. Леля ругала себя страшно, её все удивляло, куда же ушла та легкость в общении с Максом, которая была в самом начале, когда они с Юлей заливались смехом он его шуток...Юля...Леля часто вспоминала и о ней. С тех пор, как они вернулись в Университет на занятия, они едва ли сказали друг другу пару слов. Юля перевелась в другую группу, и теперь они виделись только на общих курсовых лекциях - тогда бывшая подруга всегда старалась сесть подальше. Так как Леля всегда держалась вместе с Никой, Лехой и Максом, то Юля избегала встреч и с ними. Ребята никак не комментировали разрыв с ней, они просто не замечали, или делали вид, что не замечали её. Один раз Ника бросила, увидев Юлю, одиноко сидящую в столовой со стаканом морса: "И отряд не заметил потери бойца", но больше к этой теме никто не возвращался. Щепетильная Леля испытывала смутное чувство вины перед Юлей, но не могла для себя сформулировать, в чем же эта вина заключалась. Тривиальная история десятиклассниц с незатейливой фабулой "отбила у подружки её парня" была слишком примитивна, чтобы объяснить образовавшийся пролом в их отношениях. Все было глубже и непонятней. Леля даже не пыталась говорить с Максом на эту тему. Тут ей руководила малая толика стервозности, заложенная в каждой женщине в разных пропорциях - она выиграла Макса у Юли, даже не принимая участия в турнире. Она боялась об этом говорить - а вдруг судьи опомнятся и пересмотрят результаты, и тогда у неё отнимут победу. Леля вспоминала обрывки фраз, услышанных ею, когда её больную, в горячке везли в Москву с "картошки". Она не следила за логикой разговора между Лехой и Максом - была слишком слаба для этого, но запомнила фразу о том, что Макс ищет любовь. Ищет, хорошо, можно считать, что уже нашел. Леля, как и все слабые люди была упряма. Упрямство Лели выражалось в том, что она никогда не сдавала завоеванных рубежей - уж очень редко случались завоевания.
После выставки они по обыкновению пошли к Леле. Она всегда старалась привести Макса домой, чтобы избежать расходов в кафе. Как-то, читая шуточное стихотворение Саши Черного, в котором описывался человек, бессмысленно пытающийся работать над переводом в условия коммунальной квартиры, где его отвлекают все, кому не лень, Макс с нежной грустью заметил, что видит в этом герое себя. Его тоже постоянно что-то отвлекает, главным образом, занятия в Университете. Леля начала его расспрашивать, зачем он так много работает, на что Макс сказал, что трудится с семнадцати лет, полностью себя обеспечивает, и не просит никакого вспомоществования от своих временно покинувших родину родителей, потому что у них все равно, кроме Камоэнса ничего в голове нет. А такие категории, как деньги, уровень жизни, материальные ценности им знакомы только из курса политэкономии, который они, выпускники филологического факультета, конечно же слушали в юности. "Так, что, милая Леля, я один в семье добытчик, - засмеялся Макс, - хотя, больших сокровищ на такой халтуре не скопишь. Так что приходиться иногда скупиться на развлечения". Леля с тех пор осторожно начала подкладывать Максу под разными предлогами маленькие, но изящные и дорогие подарки - перчатки из хорошей кожи, портмоне, в которое, якобы из суеверных соображений, что пустой кошелек приносит неудачу, она вкладывала пару сотенных купюр зеленого цвета. Разработанная ею стратегия избавления Макса от ненужных расходов также подразумевала домашние обеды и ужины вместо дорогих изделий общепита. Ее матери очень импонировали ежедневные визиты Макса; во-первых, она с уважением относилась к мужчинам, собственным упорством и трудом пробивающим дорогу в жизни, во-вторых, глупо конечно, но ей было приятно пококетничать с ним, его старомодная галантность и манеры средневекового кавалера будили в ней настоящую женщину. Третьим преимуществом того, что Макс захаживал к ним в дом, вместо того, чтобы слоняться с Лелей где-то в сомнительных местах, было то, что дети всегда были под присмотром. Евгения Викторовна с любопытством местечковой сводни наблюдала за эволюцией их романа.
Когда Макс и Леля вошли в квартиру, они увидели Евгению Викторовну, стоящую одной ногой в тапке; другая нога была занесена над сапогом. Из такой неловкой позы, Ленина мать начала быстро объяснять свои действия:
- Лелек, ну где вы ходите? Я опаздываю. Звонила тебе по сотовому, что же ты не отвечаешь?
Леля механическим движением полезла в сумку, потом, озарившись догадкой сказала
- Мы в метро ехали, там сигнала нет.
