Вольфдитрих Шнурре - Когда отцовы усы еще были рыжими
15 июля. Сызнова безуспешно пытался объяснить наконец, что означает для меня содержимое портфеля. Доктор всякий раз посмеивается в кулачок настолько вымученно, что во мне закрадывается подозрение: может, он озабочен не столько физическим, сколько психическим моим состоянием?
Цветочки, деточки мои, испытывают адские муки, так и слышу их всхлипы и хрипы. Но делать нечего, как только пытаюсь встать, розочки на обоях набрасываются на меня с кулаками.
19 июля. Мой друг пастор был у меня. К сожалению, недолго и все кашлял - не переносит запаха. Каково же ему будет общаться с вельзевулом, от которого разит серой? Насколько все-таки крепость веры зависит от выносливости носа! Пламенные грезы о запыленном, паутиной затянутом парничке с кактусами опаляют мне сердце. Иногда так колет в груди, точно мое сердце само стало кактусом. Так и есть, доктор принялся за свои психотерапевтические штучки. Стал выведывать, кто та особа с красавкиными глазами и в шубе из дикобраза. Я-де все твержу о ней в забытьи. "Кактусовый демон", - ответил я. "Интересно", - пробормотал он и что-то пометил себе, подчеркнув помеченное красным карандашом.
25 июля. Ну, знаете, Араукария могла бы немного и подержаться - видит же, что со мной творится! Так, нет, это обидчивое создание все ниже и ниже гнет свои ветви. А ведь бабушка завещала именно о ней печься в первую голову! У нотариуса-душеприказчика даже остался ордер, по которому можно взыскивать с меня за небрежный уход. И что теперь? Нет уж, встану - и будь что будет.
А вышло интересно: ногой я нечаянно наступил на полу халата и тотчас же свалился, как в нокауте, ударившись затылком об пол. Хорошо еще, что угодил между пустыми горшками.
23 июля. Получил открытку от Бруно: "Как дела-то тваи, Альбин? Очинь биспакоюсь и пириживаю". И четырнадцать, даже пятнадцать отпечатков измазанных землей пальцев. Нет, человек, он, право, приличный, а что во сне так вскипятился из-за Кактеи, то это, верно, какая-то ошибка.
Может, попросить врача, раз уж он не в силах вылечить меня, по крайней мере, отнести мои ботинки к сапожнику?
Какое там! Только я заикнулся, чтобы он взял на себя этот труд, как он поднял мне веко и стал всматриваться в зрачок, приговаривая: "Спокойно, спокойно, это пройдет". Все это начинает действовать мне на нервы.
Только бы цветочки, деточки мои, продержались еще немного. Скоро я закачу им такой лукуллов пир! Но они уже не верят моим обещаниям. Свесили измученные, увядающие головки на свои отощавшие плечи и руки, которые день ото дня становятся все прозрачнее. Еще немного, и можно будет рассматривать их скелеты, как на рентгене, на черном брандмауэре соседнего дома.
26 июля. С тех пор как я заговорил с ним о ботинках, врач относится ко мне так, словно я заряжен электричеством. По комнате ходит только на цыпочках, а стоит мне вздохнуть или поменять положение, как его ветром сдувает к двери, где он и мнется со смущенной улыбкой. Сейчас опять, вобрав голову в плечи и сверля меня глазами, в которых недоверие занавешено напускной добротой, он попытался подобраться к моим тайным мыслям. Положа, говорит, руку на сердце, что вы испытываете по отношению к портфелю с лошадиными яблочками? "Чувство небывалого счастья", - ответил я, и он опять отскочил как ужаленный к двери.
27 июля. Соседи тоже начинают выражать недовольство запахом. Время от времени стучат в дверь, и уже раздалось что-то вроде: "Какое хулиганство!" Все это очень похоже на новый психотерапевтический трюк.
Так и есть: врач явился сегодня с каланчой-санитаром, и они вместе попытались отнять у меня удобрение. От природы я, конечно, не слишком крепкого сложения и такой ерундой, как гимнастика, тоже пренебрегал, но грабеж касался не меня, а цветов, и это придало мне силы прямо-таки необыкновенные: санитар пулей скатился с лестницы, а врач вот уже с полчаса пыхтит под кроватью - ищет свои очки.
Уже настолько оправился, что с прежним пылом грежу иной раз о Кактее. Правда, образ ее в душе моей несколько смазался; наверняка это связано, я полагаю, с безжалостными методами лечения, какие практикует мой врач.
28 июля. Едва одолеешь внутреннего врага, как у ворот уже враг внешний. Названивая в дверь, барабаня в нее кулаками, изрыгая ругательства, соседи обрушили на меня ультиматум: либо я незамедлительно выбрасываю удобрение, либо сам буду выброшен в мусорный ящик. Тут уж никак не обойтись без хотя бы самой осторожной попытки встать. И - что я говорил: в этих розочках на обоях сидит какая-то вредная сила. Стоит мне приподняться, как они опутывают меня своими вьющимися гирляндами. И постель не удерживается оттого, чтобы не включиться в эту предосудительную карусель. Так что придется защищать удобрение в положении лежа. Для чего может пригодиться и состарившаяся под кроватью картошка.
У бабушки, припоминаю, тоже однажды вышли неприятности с удобрением. Как-то она дешево приобрела впрок на городской скотобойне солидную кучу для своих цветочных ящиков и до времени поместила ее на балконе. Поначалу соседи позатыкали да позажимали себе носы, однако ж потом терпение их лопнуло, а поскольку бабушка моя была, мало сказать, туговата на ухо, но к иным обращениям и вовсе глуха, то они вызвали пожарников. Последние живо выпростали к бабушкиному балкону, а это был третий этаж, пожарную лестницу с решительным и бравым капитаном на верхней ступеньке. Но бабушка моя была не промах. Едва завидев выросшую из цветов медную каску, сиявшую в лучах заходившего солнца, она выпорхнула на балкон и, подставив слегка опешившему гвардейцу банкетку, помогла ему перескочить через перила. Спустя короткое время оставшиеся внизу могли видеть, как пожарный капитан, орудуя изящным совком, питал бабушкины ящики удобрением. Произошло то, что и всегда происходило в подобных случаях: бабушкино обаяние легко одержало верх над казенной зловредностью намерений да еще и поставило ее себе в услужение. Врач прислал счет с описью всех лечебных расходов, включая услуги санитара, а также стоимость разбитых очков. Увидим, как посмотрят на сие профсоюзы.
30 июля. Соседи предъявили новый и, как мне пытались внушить, последний ультиматум: если запах не будет ликвидирован, то... Перечислять все их посулы значило бы с головой окунуться в безбрежность. Достаточно сказать, что среди прочего запланировано нанять опытного морильщика насекомых.
Сгустившиеся надо мной тучи подвергают жесточайшему испытанию все мое мужество, обрекая на отчаянные поступки. Например, послал открытку Кактее по адресу: "Кактусовый парник в оранжерейном раю". Всего два слова: "Как дела?" Сразу открыть ей обуревающие меня чувства было бы слишком опрометчиво; ситуация весьма серьезна.
1 августа. Началось. Делегация квартиросъемщиков взломала замок моей двери и, ворвавшись в комнату (где членам ее пришлось зажимать себе носы), потребовала немедленного удаления удобрения. Затем, как видно, прилив сочувствия все же растопил их сердца и, поспешно удалившись за дверь, они уже оттуда сообщили мне о том, что, так и быть, они согласны на некоторый срок.
Как мне сейчас рассказали, этой поблажкой я обязан держателям цветов в нашем доме, они пригрозили противникам цветов (из каковых состояло проникнувшее ко мне воинство), что начнут настоящую войну с ними, если со мной что-либо случится. Вот какие, оказывается, бывают соседи, а тут живешь себе в сторонке и ничего не знаешь.
Придумать бы теперь, как доставить письмо Кактее для полного удовлетворения на первое время.
Надписав имя адресата и снабдив письмо, как положено, маркой, я попросту бросил его в окошко. Ежели небеса благосклонно относятся к моему чувству, письмо наверняка дойдет.
2 августа. Впервые, привстав с постели, не подвергся нападению обойных розочек. За окном стрижи гоняют белые облака, как стадо потучневших барашков. До этого была у них, луженоголосых, кипучая сходка во дворе, где они располосовали стальными крыльями весь воздух на серебряные ниточки серпантина. Цветочкам, деточкам моим, тоже досталась изрядная толика угощения. Они передавали друг другу пакетик и застенчиво брали из него по конфетке из чистого, освежающего ветра.
4 августа. Только что ворвался ко мне Бруно. Не столько затем, чтобы справиться о моем здоровье, сколько в поисках утешения. Приснилось ему, будто полол он грядки, вырвал Осоку да и выбросил ее в кучу с прочими сорняками. И та вдруг как зашипит: "Подлец треклятый!" И что хуже всего: то был голос его Доротеи. И что же; спрашиваю, посадил ее обратно? Нет, этот болван предпочел проснуться. Не удивительно, что его гак обругали.
5 августа. Наконец свершилось то, на что уже не было, казалось, никакой надежды: цветочки-деточки получили четырнадцать леек воды, сдобренной лошадиными яблочками. Словно вздох облегчения пронесся по склоненным головкам сих праведных страдалиц. Даже бабушкина Араукария, хоть она еще явно не в духе, решилась приподнять свои ветви.
