Глен Мид - Кровь фюрера
Сад был роскошный. Манго, персики, несколько кокосовых пальм с тяжелыми мягкими листьями, замершими в бездвижном воздухе на фоне горячего полуденного неба. Наверно, садовникам приходилось много работать, чтобы поддерживать это место в таком состоянии. Это был лучший сад из всех, что ему приходилось видеть в Асунсьоне.
«Бьюик» замедлил ход, поднимаясь на холм. Руди вспомнил, как ему хотелось узнать, что находится за белыми стенами, тянущимися вдоль дороги. Что-то подсказывало ему, что в этом доме можно получить больше информации, чем сообщил ему Родригес.
На полдороги мотор «бьюика» начал барахлить, а подвеска — скрипеть.
«Черт!»
Старому американскому «бьюику» пора было на помойку. Ему было двенадцать лет, и он прошел 150000 километров уже со вторым мотором. «Бьюик» служил ему верой и правдой, но Руди нужна была новая машина. Все дело было в дросселе. Он об этом знал; эту треснувшую, перевязанную изолентой штуковину уже давно надо было заменить, но у Руди все не хватало времени. Он немного сбросил газ, и машина перестала пыхтеть, но хватило ее всего лишь метров на двадцать. Руди уже подъезжал к повороту и впервые отчетливо увидел дом: огромный и богатый.
За тридцать метров до того места, где асфальт дорожки переходила в гравий, «бьюик» стал. Мотор не реагировал на усилия Руди, он все давил на педаль газа, но машина двигалась лишь по инерции, а дорога все еще шла в гору. Повернув налево, Руди съехал на траву и ударил по рулю кулаком.
«Черт!»
Эрнандес выключил зажигание и посмотрел на дом. Рядом с сине-белой машиной, припаркованной на посыпанной гравием площадке перед домом, стоял сурового вида коп в форме. Потом Руди увидел, как открылась дверь, ведущая в дом, и из парадного показалась столь знакомая Руди туша — это был толстяк Велларес Санчес. Велларес не стал выходить на солнечный свет. Недобрая улыбка на его лице не предвещала ничего хорошего.
Эрнандес выбрался из машины и помахал ему рукой. Санчес не шелохнулся. Захлопнув дверцу машины, Руди пошел к дому.
Велларес Санчес был старше Эрнандеса, ему было уже за сорок, он страдал от избыточного веса, а из-за своих темных тяжелых век всегда выглядел так, словно ему нужно было хорошенько выспаться. Кожа на его жирных щеках обвисла, а редкие черные волосы торчали на лысеющей голове клочьями. Белая льняная рубашка была вся измята и плохо сидела. Все в нем казалось нелепым, но Эрнандес знал, сколь обманчива его внешность, и за этими тяжелыми сонными веками скрывался взгляд, свидетельствующий об остром как бритва уме.
Человеком он был немногословным. Эрнандес давно его знал и относился к нему по-дружески. Но сейчас Велларес держался холодно и отстраненно. Когда Руди подошел, Велларес пожал его протянутую руку очень слабо, а это был верный знак того, что он раздражен. Кивнув на машину Эрнандеса, он спросил:
— Что с этой кучей хлама?
Санчес вытер покрытый капельками пота лоб носовым платком.
Эрнандес улыбнулся, пытаясь смягчить толстяка.
— Дроссель отказал, и мотор залило. Постоит на солнышке, и все будет в порядке.
— Я же приказал постовому у ворот никого не пропускать! — Санчес был серьезен.
— Ну ты же знаешь меня, Велларес… Я где хочешь найду тему.
Голос толстяка стал еще серьезнее.
— Тут я отдаю приказы.
— Велларес, да ладно тебе… Ты же знаешь, что это мой заработок. Не буду писать — есть будет нечего. — Эрнандес пожал плечами. — Слушай, ну извини. Мендоса хочет, чтобы я написал заметку. Так что уж прости меня.
Санчес посмотрел на стоявшего перед ним Эрнандеса. Тот был высоким мужчиной с каштановыми волосами. Аккуратная челка, чисто выбрит, волосы пора бы уже и подстричь, но в целом — красавчик. Он носил свободную одежду, словно преподаватель из Universidad, и его вполне можно было принять за преподавателя, если бы не кривой шрам на правой щеке. Шрам делал внешность Эрнандеса грубоватой. Он напоминал мужчину, любящего подраться в барах, но Санчес знал, что это не так.
Они были знакомы уже лет десять. Он был хорошим журналистом, этот Эрнандес, ловко жонглировал словами, а в его глазах светилась доброта, хотя Санчес и знал, что глаза этого человека повидали столько же горя и зла, сколько и он сам.
— Ну так что там, Велларес?
Карие глаза Эрнандеса сияли, чувство вины исчезло с его лица, словно его и не было, словно это была лишь шутка. Руди улыбался, но в его глазах было что-то еще. Санчес чувствовал это. Возбуждение? Страх? Санчес достал из кармана пачку сигарет и предложил Эрнандесу. Тот с благодарностью принял это предложение мира. Велларес поднес огонь к обеим сигаретам и посмотрел на молодого человека.
— Ну, рассказывай, что знаешь, — сказал Санчес.
Эрнандес выдохнул дым в горячий душный воздух.
— Какой-то старик по имени Царкин покончил жизнь самоубийством. — Эрнандес взглянул на пышный тропический сад, а потом на дом. — Говорят же, что за деньги счастья не купишь.
— За деньги купишь все что угодно, кроме здоровья, амиго. — Затянувшись, Санчес закашлялся.
— Поэтому старик убил себя? Потому что был болен?
— Может быть. А может быть, и нет.
Эрнандес полез в задний карман вельветовых брюк и, вытащив записную книжку, начал рыться в карманах в поисках ручки.
— Не против, если я буду записывать?
Санчес покачал головой.
— Да нет. Вот только мои судмедэксперты еще не закончили осмотр. Поэтому я и не хотел, чтобы кто-то сюда приезжал.
Эрнандес кивнул.
— И долго им еще возиться?
— Уже нет.
— Ручку мне не займешь?
— Что, по-прежнему у всех просишь ручку взаймы? Теоретически репортеры должны носить ручки с собой.
— Я их все время теряю. Карманы дырявые. — Улыбнувшись, Эрнандес пожал плечами.
Санчес вытащил ручку из кармана и протянул Эрнандесу.
— Десять лет назад в суде все было точно так же. Сколько же ручек ты мне должен на сегодняшний день? У тебя не карманы дырявые, а голова, амиго. — Санчес отвернулся. — Заходи. Когда мои люди закончат работу, можешь тут все осмотреть. — В голосе Санчеса послышался нехарактерный для него энтузиазм. — Ты должен увидеть этот дом. У старика денег куры не клевали. — Он погасил сигарету, растерев ее подошвой.
— А скажи мне… — начал было Эрнандес, заходя за Санчесом внутрь.
Эрнандес удивлялся, осматривая дом, но его изумление было явно несколько наигранным, потому что именно так он и представлял себе жизнь такого богатого человека, как Царкин.
Хрустальная люстра в холле, винтовая лестница, в гостиной серебряные подсвечники и резьбленые дубовые кресла ручной работы, кухня, которая была больше всей квартиры Эрнандеса. Кроме того, в доме было джакузи с золотыми кранами, а за домом — теннисные корты.
Помещение для слуг находилось возле бассейна. Санчес сказал ему, что там жили четверо слуг и три садовника. Они все ушли после того, как люди Санчеса допросили их. Они были глубоко потрясены смертью своего хозяина, а повар, старик-индеец, не мог слова сказать от горя.
Они решили в последнюю очередь осмотреть кабинет на первом этаже. Судмедэксперты уже заканчивали свою работу, когда Велларес и Руди вышли из кухни в холл. Санчес поймал одного из специалистов за руку и отвел его в сторону, чтобы поговорить. Когда они закончили, Санчес подошел к Эрнандесу, рассматривающему картину, написанную маслом. На ней был изображен поджарый ягуар в джунглях. Картина была совсем неплоха, но подписи на ней не было. «Хорошая работа для любителя», — подумал Санчес.
— Ну что? — произнес Эрнандес.
— Самоубийство, — сказал Санчес. — Это однозначно. Ну что ж, проблемой меньше… Скоро уберут тело. Хочешь посмотреть на Царкина?
Эрнандес кивнул, и они с Санчесом подошли к кабинету.
Дверь была открыта. Комната оказалась такой же большой, как и все остальные. Первым, что бросилось в глаза Эрнандесу, была картина в позолоченной раме, отодвинутая в сторону. За ней находился сейф, и его серая металлическая дверца была распахнута. Вдоль трех стен тянулись полки с книгами, окно выходило на гравийную дорожку, а рядом стоял большой полированный стол и дорогое кожаное кресло коричневого цвета, как в кабинетах представителей власти. Эрнандес огляделся, однако тела не увидел. Он снова посмотрел на сейф, но тут Санчес махнул рукой в сторону окна.
— Он там, за столом.
Эрнандес подошел к большому полированному столу и увидел сначала ноги мужчины в брюках, потом лужи застывшей крови на сером ковре, серо-желтые кусочки мозга на стенах и занавесках, а также на полу. Голова мужчины была накрыта окровавленным белым носовым платком. Подавив тошноту, шевельнувшуюся в желудке, Эрнандес наклонился, присматриваясь.
— Эй!
Он обернулся. Рядом стоял Санчес, прикуривая новую сигарету.
