Глен Мид - Кровь фюрера
Чувствуя, как пульс ускоряется, Эрнандес автоматически ответил:
— Не сомневаюсь в этом.
Руди резко повернул голову к двери. Ему показалось, что он слышит шаги. Может быть, это возвращался Санчес?
— Однако возникло одно недоразумение, сеньор. — Мужчина стал говорить более официальным тоном. — Несколько наших постоянных клиентов завтра ночью прилетают в Асунсьон. Им нужно несколько номеров, а у нас почти все занято. Вы сказали, что номер понадобится вам только с семи до девяти. — Последовала пауза. — Вы подтверждаете это, сеньор?
— Да. До девяти. — Эрнандес сглотнул. Он слышал, как часто бьется его сердце. Шаги приближались.
— Великолепно, — сказал мужчина. — Спасибо сеньор. Buenas tardes.
— Buenas tardes.
Эрнандес положил трубку и взглянул на тело Николаса Царкина. Однако, не такой уж этот день и buenas. Подняв голову, он увидел, что Санчес стоит в дверном проходе с двумя банками пива в руках.
— Кто это был? — спросил Санчес, входя в комнату.
— Это мне из офиса звонили, — солгал Эрнандес.
Смерив Руди долгим взглядом, Санчес протянул ему банку пива. Тот потянул за кольцо на крышке холодной банки.
Эрнандес отхлебнул ледяного пива — немецкого пива. Эта марка была ему незнакома, но напиток был острым и освежающим. Руди посмотрел на Санчеса.
— Хорошее пиво.
Санчес кивнул и сказал:
— А что они хотели?
— Хотели узнать, закончил ли я здесь.
Санчес поднес банку к губам и глотнул. Жара была ужасной, в открытое окно кабинета не дул даже малейший ветерок. По лицу копа стекали крохотные капельки пота, он отер лоб тыльной стороной кисти.
— Ну и как, ты закончил?
— Думаю, да.
— Ладно, допивай пиво. А потом разберемся с твоей машиной. Вообще-то я как коп должен бы упрятать тебя в тюрьму за то, что ты водишь такую развалюху.
Эрнандес улыбнулся. Допив ледяную жидкость одним глотком, он сунул записную книжку в карман брюк и туда же положил ручку.
— Это моя ручка, амиго, — сказал Санчес.
Улыбнувшись, Эрнандес протянул ему ручку.
— Gracias.
Поставив на пол пустую банку из-под пива, Санчес кивнул в сторону двери.
— Пойдем. Давай отсюда выбираться. А то у меня от всего этого уже мурашки по коже.
Эрнандес еще раз взглянул на труп старика, потом повернулся и последовал за Санчесом.
Эрнандес вернулся в город, проехал по пыльным горячим улицам и припарковал машину на служебной стоянке редакции газеты «Ла Тард». Машина теперь не капризничала, и Руди пообещал себе, что займется ее ремонтом, как только у него появится время.
Поднявшись по лестнице в отдел новостей, он поздоровался с коллегами, сел за свой стол и включил компьютер. Он написал заметку о самоубийстве старика за пятнадцать минут — только голые факты: имя, адрес и некоторые подробности, которые ему удалось выудить у Санчеса. Он все это прекрасно помнил, и ему не понадобилась записная книжка, лежащая на столе.
Было уже почти четыре часа, когда он отдал статью редактору отдела новостей. Ему пора было заканчивать работу. Он пошел к Мендосе, но того не оказалось на месте. Это было даже хорошо: коротышка захотел бы выпить пива, а у Эрнандеса было на уме совсем другое. Вытащив записную книжку, он просмотрел написанное в доме Царкина: пятница, с 7 до 9 вечера, комната № 120, гостиница «Эксельсиор».
Остается два дня. Весь вопрос в том, что же все это значит? Почему Царкин заказал комнату всего на два часа? Это встреча? Наверняка встреча.
Если это действительно так, нужен план. План того, как туда попасть. Попасть в комнату. Чтобы услышать, что там будут говорить.
Убрав на столе, Эрнандес спустился на стоянку и поехал на Калле-Чили в гостиницу «Эксельсиор».
В вестибюле гостиницы было людно, роскошный дворец с великолепными коврами и темной деревянной мебелью считался лучшей гостиницей в городе. Однажды он провел здесь ночь — он понравился хорошенькой журналистке из американской газеты, и она пригласила его к себе в номер. Они здорово провели время, занимаясь любовью и наслаждаясь шампанским. А обслуживающий персонал приносил им еду. К счастью, редакция газеты девушки щедро оплатила их расходы.
Эрнандес поднялся на лифте на второй этаж и без проблем нашел нужный номер. Он изучил расположение соседних номеров и номеров на всем этаже. А потом снова спустился в вестибюль и вышел к парковке. Его красный «бьюик» был припаркован в двадцати метрах от запасного выхода из гостиницы. Он обратил внимание и на эту дверь.
Было все еще жарко, и по пути домой он опустил стекла в машине и закурил, пытаясь что-нибудь придумать, разработать план. Царкин был ключом ко всему. Вот только Царкин был мертв, а именно он был единственной реальной зацепкой.
Зайдя в свою квартиру через двадцать минут, он услышал тихое жужжание кондиционера у окна. Сегодня утром он забыл его выключить. В комнате было прохладно, его разгоряченное тело начало расслабляться.
Окна квартиры выходили на городские кварталы, вид на южную окраину Асунсьона, где протекала река, был отличный. Руди здесь очень нравилось. Его холостяцкая квартирка была компактной, состояла из двух комнат. В гостиной стояла кушетка, где он спал, когда у него жила Эрика. Пройдя в кухню, он налил себе большой стакан скотча, добавил колотого льда, сел у открытого окна и стал наблюдать за лодками, курсирующими по Рио-Парагвай.
Иногда он ненавидел Асунсьон, а иногда любил его.
Он взглянул на фотографию матери и отца, висевшую на стене. И почему мать решила приехать в этот забытый Богом город? И все же здесь был его дом, здесь ему было лучше, чем на родине матери. Он за многое ненавидел этот город, но за многое и любил. Он ненавидел бедность и коррупцию и обожал девушек, солнце и дружелюбных метисов.
Руди быстро допил скотч и поставил стакан на стол. В комнате еще можно было уловить запах духов Эрики.
Он снова взглянул на фотографию. Улыбающийся темноволосый красавец отец и мать — хорошенькая блондинка нордического типа, но ее улыбка была несколько натянутой. Ей надо было больше улыбаться, его матушке. Но, с другой стороны, для этого не было причин. А вот в нем чувствовалась южная кровь. Он часто улыбался.
Он и сейчас улыбался, думая о номере в гостинице «Эксельсиор», и план возник у него в голове так легко и был настолько четким, что он сразу же снял трубку и набрал номер. Руки у него дрожали от возбуждения и страха.
Может быть, старая индианка на Калле-Эстелла была права. Возможно, Эрика действительно принесет ему удачу.
Он надеялся на это.
Потому что если это не так, то вполне возможно, что его ждет смерть.
Глава 5
В этот по-настоящему зимний день на тихой улице с домиками из красного кирпича в викторианском стиле не было прохожих, а маленький парк напротив был пуст.
Черное такси подъехало к дому № 21, Фолькманн расплатился и вышел. Небо было затянуто тучами, вот-вот должен был пойти снег. Было очень холодно. Он пошел по узкой дорожке к дому. За садом не ухаживали — сорняки разрослись между теперь голыми кустами роз.
Открыв дверь, Фолькманн зашел внутрь и услышал тихую музыку, доносящуюся из комнаты в дальней части дома. Он улыбнулся, узнав «Night and day» Коула Портера. Оставив сумку у двери, он прошел в маленькую гостиную. Открыв дверь, он увидел фотографии в серебряных рамках на каминной полке и безделушки на ореховом серванте, которые старушка собирала больше сорока лет. В кухне была включена плита фирмы «Глинуэд», она согревала все помещение. Вторая дверь в кухне была открыта, и когда он подошел к ней, музыка стала звучать громче.
Она сидела в комнате для отдыха у окна, склонив седую голову над роялем «Стейнвэй». На крышке из черного полированного дерева лежала трость с серебряным набалдашником. Женщина подняла голову, когда он заглянул в комнату, и, улыбнувшись, сняла очки.
— Я уже думала, что ты не приедешь.
Он тепло улыбнулся ей в ответ и, подойдя к ней, поцеловал в щеку.
— Боюсь, у нас всего два дня. Мне нужно вернуться до субботы.
Она коснулась его лица ладонью.
— Ничего страшного. Я все равно рада тебя видеть, Джозеф. Как долетел?
— Вылет самолета отложили на два часа. Давай пойдем в кухню, там теплее.
Он протянул ей трость и помог дойти до двери, поддерживая ее под руку. Женщина хромала.
— Мне удалось достать пару билетов в «Альберт» на сегодняшний вечер. Ты пойдешь?
— Сегодня? Но это же чудесно, Джозеф!
— Пер Каринни. Будет исполнять «Времена года». — Он улыбнулся. — Ну что, как самочувствие?
— Ты приехал, и стало лучше. Пойдем, попьем чаю, и ты расскажешь мне о Страсбурге.
Дом никогда не менялся, всегда оставался таким, как в его воспоминаниях: те же знакомые запахи, те же мир и спокойствие. Они обволакивали его, словно теплым одеялом. И всегда фоном звучала музыка. Было включено радио, негромко исполняли Баха.
