Глен Мид - Кровь фюрера
Руди Эрнандес вытащил сигарету изо рта и потянулся за записной книжкой и ручкой, пытаясь решить, какой сюжет выбрать. После десяти лет работы в газете от его выбора мало что зависело. Он уже сталкивался со всевозможными преступлениями. Сумасшедшие индейцы и метисы в пригородах, всаживающие друг в друга ножи, перепив текилы; коррумпированные политики; дети улиц, крадущие кошельки у туристов на Калле-Пальма. Ему зачастую приходилось лишь переписывать одни и те же фразы. Именно поэтому статья, над которой он работал, была столь важной для него.
— Ты еще там? — В голосе Мендосы послышалось раздражение. — Руди, у меня нет времени.
— Этот старик, что ты о нем знаешь?
— Только имя и адрес… Подожди, у меня где-то тут записано…
Эрнандес затянулся дымом. Какое же дело выбрать? Ограбление с применением насилия или самоубийство? Да какая к черту разница… Надо выбрать то, что случилось ближе к аэропорту.
— Этого старика зовут… Господи Иисусе, ну и имечко… Царкин… Николас Царкин. Дом на Калле-Игуасо. Номер 23.
Эрнандес помолчал. Он чувствовал, как дрожь прошла по его телу.
— Николас Царкин… Ты уверен?
— Конечно я уверен. Так тут написано. Сколько Николасов Царкиных, по-твоему, живет в Асунсьоне?
От всплеска адреналина у Эрнандеса кровь стучала в висках. Он вспоминал это имя, это лицо. Может быть, Мендоса ошибся?
— Так какой, ты говоришь, адрес?
— Калле-Игуасо, 23. А что такое? Ты что-нибудь слышал об этом парне?
— Нет, — солгал Эрнандес. — А как насчет полиции?
Он почувствовал, как пот выступает у него на шее, на ладонях. Вне терминала было 80 градусов[3], а внутри — должно быть, 50. Было достаточно прохладно, но он потел вовсю.
— А что полиция? — спросил Мендоса.
— Они уже там?
— Думаю, да. Но не уверен. — Последовала еще одна пауза. — Итак… Какую историю выбираешь?
Эрнандес помолчал. Это был тот самый адрес. Он был там. Он как-то припарковался на этой улице и следил за домом, потому что Родригес велел ему следить. Он вспомнил день, когда сделал фотографии. Большой дом с белыми стенами, где жил старик. За ним и велел следить Родригес.
А теперь старик был мертв. Старик и Родригес.
В голосе Мендосы звучало еще большее раздражение.
— Господи, Руди, да что с тобой, черт побери, такое? Что ты выбираешь? У меня нет времени.
— Я займусь Царкиным, — сказал Эрнандес. — Потом поговорим.
Глава 3
Для Салли Торнтон это была последняя ночь в Страсбурге, и она знала, что хочет переспать с этим мужчиной.
Когда они вышли из ресторана возле Оперы, шел сильный дождь, и когда Джо Фолькманн поймал такси, чтобы ехать домой, она знала, что останется у него на ночь. Мужчины не приглашают девушку на свидание, чтобы потом отправить ее домой на такси в дождливую ночь. По крайней мере, так не поступали мужчины, которых она знала.
Изумрудно-зеленая блузка облегала ее стройную фигуру и подчеркивала цвет глаз, черные тонкие чулки обрисовывали стройные ноги. Салли знала, что за такую фигуру, как у нее, женщины много готовы отдать. Большие крепкие груди и узкие бедра. Но ее нелегко было затащить в постель, и она не раздаривала ласки направо и налево. К тому же она не искала длительных взаимоотношений, и в сексе для нее главным была привлекательность партнера.
Много парней из центрального офиса DSE заглядывали к ней в кабинет, чтобы поболтать, но по блеску в глазах и выпуклости на брюках она понимала, что их намерения никак не были связаны с работой и не подразумевали уважительного отношения к ней самой. Но Джо Фолькманн был не таким. Может быть, именно поэтому она его и хотела.
Она работала в Разведывательном управлении в течение пяти лет после того, как окончила Оксфорд, и этот год, когда она временно работала в DSE, прошел совсем неплохо, но ей пора было ехать домой. Она собиралась провести недельный отпуск в Лондоне, а потом ее переводили в Нью-Йорк. Когда Фолькманн предложил ей помочь паковать вещи, она знала, что его предложение было искренним.
Он провел вечер в ее квартире в Пети-Франс, помогая упаковывать в деревянные ящики стереосистему «Сони» и разобранную антикварную мебель, которую она приобрела. Когда она предложила угостить его обедом в знак благодарности, он сам пригласил ее в Оперу, а потом и пообедать вместе.
Она наблюдала за ним в течение всего спектакля, но он, казалось, внимательно слушал музыку, и хотя он часто улыбался ей и весь вечер прошел в романтической атмосфере, Джо не пытался ухаживать за ней и, тем более, запустить руку ей под юбку, чтобы полапать ее. Такая манера поведения была характерна для итальянцев, так что не стоило прогуливаться около их кабинетов на четвертом этаже.
Он не держался холодно или отстраненно, но, насколько она поняла, он не хотел торопить события: этот мужчина бросал ей вызов. Она его хотела и по этой причине.
Квартира в доме на набережной Эрнест была на первом этаже, а балкон выходил на крошечный мощеный дворик. В квартире было две комнаты, и для мужчины они были очень тщательно убраны. В углу стояла система «хай-фай» фирмы «Пионер», на полке она увидела несколько книг в твердой обложке и много кассет и дисков. Музыка была в основном классической: сборники произведений Дворжака и русских композиторов, о которых она никогда не слышала, а также обычная коллекция классики, но были и современные записи — несколько новых альбомов. Фотографии в рамках и книги на полке над ними.
— Что выпьешь, Салли?
Она села на диван и скрестила длинные ноги. Взглянув на него, она улыбнулась сама себе и спросила:
— А скотч у тебя есть?
— Да, конечно.
— Тогда я выпью большую порцию со льдом и кока-колой.
Он кивнул и ушел в кухню, а она посмотрела ему вслед. Он не был красив в общепринятом смысле, но он был очень привлекательным. Высокий, темноволосый, статный, он скорее напоминал француза, чем англичанина. Ему было тридцать семь, но выглядел он моложе. Что-то в нем было, вот только Салли Торнтон не могла определить — что. Возможно, это что-то таилось в его сияющих карих глазах. У него были такие же глаза, как у женщины на одной из фотографий.
Он, похоже, был одним из тех мужчин, которые могут защитить женщину, но, если подумать, все мужчины, с которыми она работала, выглядели именно так: профессиональные офицеры разведки, большеносые специалисты по наркотикам, выдающие себя за полицейских. К тому же она могла сама о себе позаботиться, и помощь ей была не нужна.
Возможно, дело было в том, что он казался человеком, которому девушка может довериться. Он не кичился своей силой и не использовал физические достоинства как аргумент в свою пользу. Его выдавала улыбка. За отстраненностью и внешним видом профессионала скрывался чувствительный и ранимый человек.
Он вернулся в комнату и протянул ей стакан. Ослабив узел галстука и расстегнув верхнюю пуговицу на рубашке, Джо отпил пива, и она подумала, что он выгладит сейчас более расслабленным, чем когда бы то ни было.
Потягивая пиво, он разглядывал ее. Когда она сидела, скрестив ноги, они смотрелись особенно эффектно — черные туфли на высоких каблуках, узкая юбка немного задрана так, что были видны края чулок. Она знала, на что он смотрит. В системе «хай-фай» был приемник, она щелкнула тумблером, и зазвучал голос Эдит Пиаф, она пела «Je ne regrette rien»[4]. Дождь бил в стекло, а Салли смотрела на Фолькманна.
— Ты будешь скучать по мне, Джо?
— Конечно.
— Тогда почему ты улыбаешься?
— В Нью-Йорке ты будешь нравиться.
— Кому? Людям в посольстве?
— Да, и им тоже. Но я имею в виду американцев в целом. Мужчины так и будут ломиться к тебе в дверь, Салли.
— Ну что ж, спасибо за комплимент. Ты приедешь ко мне в гости?
— Если пригласишь.
Она улыбнулась, покрутила стакан в пальцах и посмотрела на Фолькманна.
— Расскажи мне о себе, Джо.
— Что бы тебе хотелось узнать?
Она пожала плечами.
— Что-нибудь. Я проработала с тобой около года и почти ничего не знаю о тебе. Ты давно уже в DSE?
— Полтора года.
— Нравится работать в Европе?
— Конечно.
— А до этого ты где работал?
— ???
Она вытянула ноги, чтобы ему было лучше видно.
— Ты был женат, Джо?
Он кивнул и глотнул пива.
— Да, был, один раз. Я разведен, но детей у меня нет, Салли.
— А родители? Они еще живы?
Она взглянула на фотографии в деревянных рамках. Там было две фотографии супружеской пары с маленьким мальчиком: одна была сделана в коттедже, другая на пляже. Мальчик был похож на Фолькманна, а мужчина и женщина явно были его родителями. Еще на одной фотографии была изображена уже только женщина. Она была очень красива и сидела за пианино. На полированном инструменте лежал букет цветов, а женщина улыбалась. Салли поняла, от кого Фолькманн унаследовал улыбку, как и глаза.
