Джон Голсуорси - Девушка ждёт
Ферз рассмеялся.
– Я, наверно, наскучил вам до смерти.
И он отвернулся к окну.
Динни неслышно выскользнула из комнаты.
Глава двадцать третья
В этом пристанище людей, понимающих толк в жизни, – в ресторане Пьемонт, – понимающие толк в жизни пребывали в разных стадиях насыщения; они наклонялись друг к другу, словно еда сближала их души. Они сидели за столиками попарно, вчетвером, а кое-где и впятером; там и сям попадался отшельник с сигарой в зубах, погруженный в меланхолию или созерцание; а между столиками сновали тощие и проворные официанты, – привычка мучительно напрягать память искажала их лица. В ближнем углу лорд Саксенден и Джин уже расправились с омаром, осушили полбутылки рейнвейна, поболтали о том, о сем, наконец Джин медленно подняла глаза от пустой клешни и спросила:
– Итак, лорд Саксенден?
Под этим взглядом, сверкнувшим из-под густых ресниц, он еще больше выпучил голубые глаза.
– Как омар? – спросил он.
– Изумительный.
– Я всегда сюда прихожу, когда хочу вкусно поесть. Официант, куропатка готова?
– Да, милорд.
– Давайте поскорей. Попробуйте-ка рейнвейна, мисс Тасборо; вы ничего не пьете.
Джин подняла зеленоватый бокал.
– Со вчерашнего дня я стала миссис Хьюберт Черрел. Об этом напечатано в газетах.
Лорд Саксенден слегка надул щеки, погрузившись в раздумье: «Интересно, выиграю я от этого что-нибудь или нет? Приятнее ли будет эта юная особа замужней?»
– Вы не теряете времени, – произнес он вслух, изучая ее лицо, словно пытался найти на нем следы ее изменившегося положения. – Если бы я знал, я бы не посмел пригласить вас обедать одну.
– Спасибо, – сказала Джин, – он сейчас за мной зайдет.
И сквозь приспущенные ресницы она посмотрела, как он задумчиво осушает бокал.
– Есть новости?
– Я видел Уолтера.
– Уолтера?
– Министра внутренних дел.
– Вот это мило с вашей стороны!
– Очень. Терпеть его не могу. У него голова совсем как яйцо, только волосы мешают.
– Что он сказал?
– Да будет вам известно, миледи, в правительственных учреждениях никто ничего не говорит. Всегда обещают «подумать». В этом смысл государственной власти.
– Но он ведь должен считаться с тем, что сказали вы. А что сказали вы?
Ледяные глаза лорда Саксендена как будто ответили: «Ну, знаете, это уж слишком».
Но Джин улыбнулась, и глаза постепенно оттаяли.
– Вы самая непосредственная женщина, какую мне доводилось видеть. Если уж на то пошло, я сказал: «Прекрати это, Уолтер!»
– Вот чудесно!
– Ему это не понравилось. Эта скотина стоит на страже закона.
– Могу я его повидать?
Лорд Саксенден расхохотался. Он хохотал, как человек, услышавший презабавнейшую остроту.
Джин дала ему посмеяться и сказала:
– Решено, я его повидаю.
Неловкую паузу заполнила подоспевшая куропатка.
– Послушайте, – сказал вдруг лорд Саксенден, – если вы серьезно, есть один человек, который может добиться для вас приема: это Бобби Феррар. Он служил с Уолтером, когда тот был министром иностранных дел. Я дам вам записку к Бобби. Хотите сладкого?
– Нет, спасибо. Но я хочу кофе. А вот и Хьюберт!
Вырвавшись из вертящейся западни, заменявшей здесь дверь, Хьюберт явно искал жену.
– Приведите его сюда!
Джин пристально посмотрела на мужа. Лицо у того прояснилось, и он направился прямо к ним.
– Ну и взгляд, – проворчал, поднимаясь, лорд Саксенден. – Здравствуйте. Ваша жена – редкая женщина, капитан Черрел. Хотите кофе?
И, вынув визитную карточку, он написал на ней аккуратным, четким почерком:
«Роберту Феррару эсквайру м. и. д., Уайтхолл. Дорогой Бобби, примите, пожалуйста, моего друга миссис Хьюберт Черрел и, если есть хоть малейшая возможность, устройте ей прием у Уолтера. – Саксенден».
Передав карточку Джин, он потребовал счет.
– Хьюберт, – сказала Джин, – покажи лорду Саксендену шрам.
И, расстегнув запонку на манжете Хьюберта, она закатала его рукав. На фоне белой скатерти как-то странно и зловеще выделялась синевато-багровая полоса.
– Гм, – изрек лорд Саксенден, – это будет вам очень кстати.
Хьюберт двинул рукой, и шрам исчез.
– Она все еще позволяет себе вольности, – сказал он.
Лорд Саксенден заплатил по счету и предложил Хьюберту сигару.
– Извините, но я должен бежать. Допивайте ваш кофе. До свидания, и желаю счастья вам обоим!
Он пожал им руки и стал пробираться между столиками к выходу. Молодая пара проводила его взглядом.
– Насколько я слышал, – сказал Хьюберт, – он не славится деликатностью. Ну как, Джин?
Джин подняла на него глаза.
– Что такое м. и. д.?
– Министерство иностранных дел, милая моя деревенщина.
– Допивай кофе, и пойдем к этому человеку.
Во дворе они услышали за спиной голос:
– А! Черрел! Мисс Тасборо!
– Профессор, это моя жена.
Халлорсен схватил их за руки.
– Ну, разве не замечательно? У меня в кармане телеграмма, которая стоит любого свадебного подарка.
Заглянув Хьюберту через плечо, Джин прочитала вслух:
– «Заявление Мануэля скрепленное присягой опровергающее обвинения послано почтой точка американское консульство в Ла‑Пас». Великолепно, профессор! А вы не сходите с нами насчет этого дела к одному человеку в министерстве иностранных дел?
– Охотно. Я и сам не хотел ничего откладывать в долгий ящик. Давайте возьмем машину.
Сидя против них в такси, Халлорсен весь сиял доброжелательством.
– Ну, и быстро же вы это состряпали, а?
– Это все Джин.
– Да, – сказал Халлорсен, словно Джин здесь не было, – как только я увидел ее в Липпингхолле, я сразу понял, что она девушка решительная. А сестра ваша рада?
– Как по-твоему, Джин?
– Конечно.
– Вот чудесная девушка! В низких зданиях есть своя прелесть. Приятно смотреть на ваш Уайтхолл. Чем больше солнца и звезд видишь прямо с улицы, тем больше в народе порядочности. Вы венчались в цилиндре, Черрел?
– Нет, я был одет, как сейчас.
– Жаль. Мне нравятся цилиндры, – словно носишь на голове символ утраченных идеалов. Вы, кажется, тоже из родовитой семьи, миссис Черрел. Ваш здешний обычай служить своей родине целыми семьями, от отца к сыну, подает вдохновляющий пример.
– Вот никогда об этом не думала!
– Я беседовал с вашим братом там, в Липпингхолле, и он сказал, что у вас в семье вот уже несколько столетий всегда есть моряк. А у вас, Черрел, говорят, всегда есть солдат. Я верю в наследственность. Это и есть министерство иностранных дел? – Он посмотрел на часы. – Сомневаюсь, чтобы ваш знакомый был на месте. У меня такое впечатление, что все свои дела они обделывают за обедом. Может, нам лучше до трех пойти в парк и поглядеть на уток?
– Я оставлю ему карточку, – сказала Джин.
Она быстро вернулась.
– Его ждут с минуты на минуту.
– Значит, придет не раньше, чем через полчаса, – сказал Халлорсен. – Тут есть одна утка, капитан, насчет которой я хотел бы знать ваше мнение.
Когда они пересекали по дороге к пруду широкую улицу, их едва не сшибли две чуть было не столкнувшиеся машины, – водителей смутил непривычный простор. Хьюберт судорожно схватил Джин за руку. Лицо его под загаром мертвенно побледнело. Машины промчались мимо справа и слева от них. Халлорсен, схвативший Джин за другую руку, сказал, растягивая слова больше обычного:
– Чуть было нас не поцарапали.
Джин промолчала.
– Я иногда задаю себе вопрос, – продолжал Халлорсен, – так ли уж нам нужна вся эта спешка? Как вы находите, Черрел?
Хьюберт пожал плечами.
– Заменив поезд автомобилем, мы, во всяком случае, теряем почти столько же времени, сколько выигрываем.
– Верно, – сказал Халлорсен. – Зато аэроплан действительно сберегает нам много времени.
– Это вопрос, – мы еще не знаем, что нам принесет авиация.
– Вы правы. Мы сами готовим себе сущий ад. Следующая война дорого обойдется ее участникам. Предположим, что подерутся Франция и Италия, – тогда за каких-нибудь две недели не станет ни Рима, ни Парижа, ни Флоренции, ни Венеции, ни Лиона, ни Милана, ни Марселя. Они превратятся в отравленные пустыри. А военные корабли и войска, должно быть, не успеют сделать ни единого выстрела.
– Да. И это отлично известно всем правительствам. Я сам солдат, но никак не пойму, зачем они продолжают тратить сотни миллионов на армию и флот, которые, вероятно, вовсе и не понадобятся. Если будут уничтожены жизненные центры страны, нельзя управлять войсками и эскадрами. Долго ли продержатся Франция и Италия, если будут отравлены газами их крупнейшие города? Англия и Германия наверняка не продержались бы и недели.
– Ваш дядя, хранитель музея, говорит, что при нынешних темпах человек скоро снова превратится в рыбу.
