Джон Голсуорси - Девушка ждёт
– Дядя Хилери отказался от поста настоятеля собора, – пояснила Динни. – Он славится своим аскетизмом.
– Мне бы не пошла шляпа, которую носит епископ, Динни, но признаюсь тебе, с тех пор мне и жизнь не мила. И почему я отказался от такого привольного житья? У меня было бы время вырезать модели всех кораблей на свете, писать письма в газеты и отращивать себе животик. Вот и тетя не перестает меня за это пилить. Всякий раз, когда я вспоминаю о том, чего добился дядя Франтик своей внушительной внешностью и как он выглядел после кончины, передо мной проходит моя загубленная жизнь, и мне ясно, что стоит только снять с меня хомут, как я рухну. А отцу вашему здорово достается, мисс Тасборо?
– Да нет, он больше прохлаждается, – сказала Джин, – но у нас ведь деревня.
– Дело не только в этом. Прохлаждаться и думать, будто что-то делаешь, – это так естественно.
– Если только это не противоестественно… – вставила Динни. – Да! Дядя, к Диане сегодня неожиданно явился капитан Ферз.
Хилери сразу перестал улыбаться.
– Ферз! Это либо очень страшная, либо очень благая весть. Адриан знает?
– Да; я за ним ездила. Он сейчас там с капитаном Ферзом. Дианы не было дома.
– Ты видела Ферза?
– Я вошла в дом и разговаривала с ним, – сказала Джин. – Он показался мне вполне нормальным, если не считать того, что он меня запер.
Хилери все еще стоял, не шевелясь.
– Ну, до свидания, дядя; мы едем к Майклу.
– До свидания и большое спасибо, мистер Черрел.
– Да, – рассеянно откликнулся Хилери, – будем надеяться на лучшее.
Девушки снова сели в машину и поехали в Вестминстер.
– Он явно ожидает худшего, – сказала Джин.
– Не удивительно, – ведь что бы ни случилось, все равно это будет ужасно.
– Спасибо!
– Да нет же! – сказала Динни. – Я вовсе не о тебе.
И ее снова поразила целеустремленность Джин: она сейчас может думать только об одном. В Вестминстере, у самого дома Майкла, они встретили Адриана; он позвонил по телефону Хилери и узнал, куда они поехали. Убедившись, что Флер устроит их у себя, Адриан ушел, но Динни, встревоженная его видом, побежала за ним. Он шагал к реке, и она нагнала его на углу площади.
– Может, ты хочешь побыть один?
– Тебе, Динни, я всегда рад. Пойдем.
Динни взяла его под руку, и они быстро зашагали по набережной к западу. Она молчала, предоставляя ему начать разговор.
– Знаешь, – сказал он наконец, – я несколько раз ездил в клинику, чтобы узнать, как обстоят дела с Ферзом и хорошо ли там с ним обращаются. А последние месяцы я там не был и вот наказан. Но меня ужасно угнетали эти поездки. Я туда только что звонил. Они хотели за ним приехать, а я им запретил. К чему? Там подтверждают, что последние две недели он был совершенно нормальным. В таких случаях они, оказывается, выжидают месяц, прежде чем сообщить близким. Сам Ферз говорит, что он здоров уже три месяца.
– А что собой представляет эта клиника?
– Большой загородный дом, – там всего около десяти пациентов, у каждого своя комната и свой служитель. Наверно, это одна из лучших клиник такого рода. Но меня всегда приводила в ужас стена, утыканная гвоздями, которой обнесен участок, да и самый дух, который царит в клинике, – будто там что-то прячут. Или я слишком чувствителен, или сумасшествие действительно самое страшное бедствие на свете.
Динни стиснула его руку.
– Мне тоже так кажется. А как же он убежал?
– Ферз вел себя так разумно, что они совсем потеряли осторожность; он как будто сказал, что приляжет, и улизнул во время обеда. Видно, Ферз заметил, что какой-то торговец появляется каждый день в один и тот же час, – пока сторож принимал покупки, он проскользнул в ворота, дошел до станции пешком, а там сел в первый поезд. Оттуда до Лондона всего двадцать миль. Когда они его хватились, он уже добрался до города. Завтра я туда поеду.
– Бедный дядя! – ласково сказала Динни.
– Что ж, дорогая, такова жизнь. Вот уж не думал, что попаду в такую переделку! Сомнительное удовольствие.
– У него это наследственное?
Адриан кивнул.
– Дед его умер в смирительной рубашке. Если бы не война, с Ферзом, может быть, ничего бы и не случилось, но кто знает? Наследственное сумасшествие! Какая несправедливость! Нет, Динни, я не верю, что милосердие божие проявляется в форме, понятной нам, людям, или что оно похоже на наше милосердие. Всеобъемлющая созидательная сила, божественное провидение без начала и конца – это я еще могу допустить. Но заставить эту силу печься о нас, смертных, – увы, невозможно. Взять хотя бы сумасшедший дом! О нем ведь страшно и подумать. А раз так, каково же несчастным, которых туда упекли? Люди отзывчивые шарахаются от них и отдают их во власть людям черствым, – и тут уж да поможет им бог!
– Но, по-твоему, бог и не думает им помогать.
– Кто-то когда-то сказал, что помощь человека человеку – это единственное проявление божественного начала.
– А дьявольского начала?
– Зло, причиняемое человеком человеку, а я бы добавил: и животным…
– Но ведь это чистейший Шелли, дядя.
– Лестное сравнение. Но я, кажется, начинаю совращать тебя с пути истинного.
– Нельзя совратить с пути, по которому не идут. А вот и Окли-стрит. Хочешь, я зайду и спрошу Диану, не нужно ли ей чего-нибудь?
– Еще бы! Я подожду тебя на углу, и большое тебе спасибо.
Динни подошла к дому быстрым шагом, не глядя по сторонам. Ей открыла все та же горничная.
– Я не хочу входить, но вы узнайте потихоньку у миссис Ферз, все ли в порядке и не нужно ли ей чего-нибудь. И скажите, что я остановилась у миссис Майкл Монт, но готова в любую минуту приехать и побыть у вас, если миссис Ферз захочет.
Служанка ушла, а Динни вся превратилась в слух, но сверху не доносилось ни звука.
– Миссис Ферз велела вас от души поблагодарить, – сказала, вернувшись, горничная, – она непременно даст знать, если вы понадобитесь. Сейчас у нас все в порядке, мисс, но – боже мой! – мы совсем потеряли голову, хоть и надеемся на лучшее. И еще миссис Ферз вам кланяется и просит мистера Черрела не беспокоиться.
– Спасибо; передайте ей от нас привет и скажите, что мы всегда к ее услугам.
Таким же быстрым шагом, не глядя по сторонам, Динни вернулась к Адриану. Она передала ему слова Дианы, и они пошли дальше.
– Мучительная неизвестность, – сказал Адриан, – что может быть страшнее?. Боже мой, и сколько это будет продолжаться? Но ведь она просила не беспокоиться… – И у него вырвался невеселый смешок.
Стало темнеть, и в этом неверном полумраке пролеты улиц и мостов были словно оборваны безрадостной мглой. Но зажглись фонари, сумерки отступили, дома снова приобрели очертания, контуры их смягчились.
– Динни, дорогая, – сказал Адриан, – какие уж тут со мной прогулки; давай вернемся.
– Тогда пойдем к Майклу, вместе поужинаем, – пожалуйста, дядя!
Адриан покачал головой.
– Таким, как я сейчас, не место на пиру. Да я и держать-то себя за столом прилично не сумею, как говорила твоя няня.
– Она вовсе этого не говорила, не так уж она была строга. Няня у нас была шотландка. А Ферз – шотландская фамилия?
– Предки его, возможно, и вышли из Шотландии. Но Рональд – из Западного Сассекса, откуда-то с Меловых холмов на юге Англии; старинный род.
– А тебе не кажется, что в старых семьях много странностей?
– Почему? Правда, когда в старой семье случается что-нибудь неладное, это сразу бросается в глаза: ведь старые семьи у всех на виду. Однако в старых семьях гораздо меньше браков между близкими родственниками, чем в деревне.
Стараясь его отвлечь, Динни продолжала:
– Ты не думаешь, что старинный род имеет свои преимущества?
– А что такое старинный род? В известном смысле все семьи одного возраста. Но если ты имеешь в виду достоинства, которые вырабатываются в результате скрещивания из поколения в поколение внутри определенной касты, – не знаю. Конечно, можно говорить о «хорошей породе», как мы говорим о собаках или лошадях, но такую же породу можно получить в любых благоприятных природных условиях, например, в горных долинах на севере Англии или у моря – всюду, где людям живется получше. Здоровая порода дает здоровое потомство – в этом нет сомнений. Я помню деревни на севере Италии, где нет никакой знати, – однако все жители там красивые и породистые. Но если речь идет о потомстве от гениев или людей выдающихся – тут я сильно опасаюсь, не получится ли уродство вместо гармонии. Семьи с военными или флотскими традициями, где родоначальниками были солдаты и моряки, пожалуй, счастливее других: они получили в наследство хорошее здоровье и не слишком много ума; зато наука и коммерция очень калечат людей. Нет! Единственное, в чем, по-моему, старинные семьи имеют свои преимущества, – это в том воспитании, какое они могут дать детям: им прививают определенные традиции, внушают определенные моральные устои; пожалуй, у них больше возможностей и на ярмарке невест; они растут на свежем воздухе; наконец им проще определить свое призвание и вступить на избранный путь. То, что называют «породой» в человеке, – свойство скорее духовное, чем физическое. Наши мысли и чувства зависят главным образом от традиций, привычек и воспитания. Но я, наверно, тебе надоел.
