Джон Голсуорси - Девушка ждёт
– Этого не может и сам Эйнштейн.
– Я еще слишком молод, чтобы заниматься чем-нибудь, кроме точных наук, – сказал маркиз. – И я его прогнал. С кем имею удовольствие познакомиться?..
– Мой шурин, генерал сэр Конвей Черрел, и его сын, капитан Хьюберт Черрел, кавалер ордена «За особые заслуги». Вы, наверно, помните отца Конвея – он был послом в Мадриде.
– Да, да, ну конечно! Я знаю и вашего брата Хилери – огонь, а не человек. Садитесь! Садитесь, юноша. В чем дело, Монт-младший, – вы не насчет электричества?
– Не совсем, маркиз; скорее по поводу выдачи преступника.
– Вот как?
Маркиз поставил ногу на стул и облокотился о колено, подперев рукой подбородок. Пока генерал рассказывал, он продолжал стоять в такой позе, разглядывая Хьюберта, – тот сидел, сжав губы и опустив глаза. Когда генерал окончил, маркиз спросил:
– Кажется, ваш дядя сказал, что вы кавалер ордена «За особые заслуги». Получили на войне?
– Да, сэр.
– Сделаю, что смогу. Покажите, пожалуйста, шрам.
Хьюберт закатал левый рукав, расстегнул запонку и показал руку; длинный зловещий шрам тянулся от кисти почти до самого локтя.
Маркиз тихонько свистнул сквозь зубы, – они еще были у него настоящие.
– Легко отделались, молодой человек.
– Да, сэр. Я заслонился рукой как раз, когда он ударил.
– А потом?
– Отскочил и застрелил его, когда он бросился на меня опять. Тут я потерял сознание.
– Вы говорите, что избили этого человека за то, что он плохо обращался с мулами?
– Он постоянно их мучил.
– Постоянно? – повторил маркиз. – Кое-кто полагает, что владельцы боен и Зоологическое общество тоже мучают животных, но я что-то не слышал, чтобы их там били. Как видите, на вкус и на цвет товарищей нет. Дайте-ка подумать, чем я могу помочь. Скажите, Монт-младший, Бобби в городе?
– Да, маркиз. Вчера я видел его в Кофейне.
– Я позову его завтракать. Если не ошибаюсь, он не разрешает детям заводить кроликов и держит собаку, которая кусается. Это, вероятно, то, что нам надо. Всякий, кто любит животных, с радостью изобьет всякого, кто их не любит. А теперь, прежде чем уйти, скажите-ка мне, Монт-младший, что вы об этом думаете?
Маркиз пошел в угол, взял прислоненный к стене холст и повернул его к свету. На нем была весьма приблизительно изображена раздетая молодая женщина.
– Это Стейнвич, – сказал маркиз. – Сможет она кого-нибудь соблазнить, а? Если ее повесить.
Сэр Лоренс вставил в глаз монокль.
– Школа продолговистов, – сказал он. – Вот что получается, маркиз, когда живут с высокими женщинами. Нет, соблазнить она никого не может, зато расстроит пищеварение, – зеленое тело, волосы цвета помидора, вся в кляксах. Вы ее купили?
– Да как вам сказать… – ответил маркиз, – но, говорят, она дорого стоит. А вы… вы бы случайно ее не взяли?
– Для вас, сэр, я готов на многое, но только не на это! Нет, – повторил сэр Лоренс и попятился, – только не на это!
– Я так и думал, – сказал маркиз, – а ведь говорят, в ней есть что-то динамическое! Ну, ничего не поделаешь. Мне нравился ваш отец, генерал, – добавил он серьезным тоном, – и если слово его внука весит сейчас меньше, чем слово кучки погонщиков мулов, значит, мы дошли в Англии до такого альтруизма, что вряд ли выживем. Я вам сообщу, что скажет мой племянник. До свидания, генерал; до свидания, милый юноша, – шрам у вас ужасный. До свидания, Монт-младший, вы неисправимы.
Спускаясь по лестнице, сэр Лоренс взглянул на часы.
– Пока что, – сказал он, – все дело заняло у нас двадцать минут… ну, скажем, двадцать пять, считая дорогу. Таких темпов нет даже в Америке, а мы еще чуть было не приобрели в придачу продолговатую молодую женщину. А теперь в Кофейню, к Халлорсену! – Они свернули на Сент-Джеймс-стрит.
– Эта улица, – продолжал сэр Лоренс, – Мекка западного франта, как Рю-де-ла-Пэ – Мекка западной франтихи.
Он не без ехидства оглядел своих спутников. Вот образцовые экземпляры той породы, которая служит и предметом зависти и предметом насмешек в целом мире! На всем протяжении Британской империи мужчины, скроенные по их образу и подобию, трудятся и гоняют мячи во славу своей нации. Солнце никогда не заходит над людьми этой породы; история, взглянув на них, поняла, что их ничем не проймешь. Сатирики мечут в них свои стрелы, но стрелы эти отскакивают, словно от невидимой брони. «Эта порода, – думал сэр Лоренс, – спокойно шествует через века, по всему земному шару; у нее нет тонкости в обхождении, она не блещет ни образованностью, ни силой, ни вообще чем бы то ни было, зато в ней живет скрытое, неистребимое убеждение, что она-то и есть соль земли».
– Да, – сказал он на пороге Кофейни, – по-моему, это – пуп земли. Другие могут утверждать, что Северный полюс, Рим, Монмартр, а я говорю – Кофейня, самый старый и, судя по канализации, самый скверный клуб в мире. Пойдем мыть руки или, может, не будем доставлять себе напрасных мучений? Решено. Сядем здесь и подождем апостола заморской канализации. По-моему, он человек неугомонный. Жаль, что мы не можем стравить его с маркизом. Я бы поставил на старика.
– Вот и он, – сказал Хьюберт.
В низеньком холле самого старого клуба на свете американец казался особенно рослым.
– Здравствуйте, сэр Лоренс Монт… – произнес он, здороваясь. – А! Черрел! Генерал сэр Конвей Черрел? Считаю за честь познакомиться с вами, генерал. Чем могу служить, господа?
Он слушал рассказ сэра Лоренса, и лицо его все больше вытягивалось.
– Вот безобразие! – сказал он. – Этого я не допущу. Сейчас же пойду к послу Боливии. И, знаете, Черрел, я записал адрес вашего слуги Мануэля; дам телеграмму американскому консулу в Ла‑Пас, чтобы тот немедленно взял у него письменное свидетельство, подтверждающее ваш рассказ. Неслыханная глупость! Вы меня извините, господа, но я не могу сидеть спокойно, пока не нажму на все педали.
И, кивком простившись со всеми, он исчез. Трое англичан снова сели.
– Да, старому Шропширу трудно будет с ним тягаться, – сказал сэр Лоренс.
– Так вот он какой, этот Халлорсен, – сказал генерал, – недурен.
Хьюберт не произнес ни слова. Он был тронут.
Глава семнадцатая
По дороге к приходу святого Августина-в-Лугах встревоженные девушки долго молчали.
– Не знаю, кого из них больше жалеть, – сказала вдруг Динни. – Никогда раньше не представляла себе, что такое сумасшествие. Люди обычно либо смеются над ним, либо прячут подальше от глаз. А по-моему, это самое большое несчастье на свете, особенно когда у человека бывают минуты просветления и он сам это сознает.
Джин поглядела на нее с удивлением. Она привыкла, что Динни насмешница, а тут в ней вдруг мелькнуло что-то новое.
– Куда теперь?
– Свернем сюда, нам надо пересечь Юстон-роуд. Вряд ли тетя Мэй сможет устроить нас у себя. У нее наверняка живет какой-нибудь начинающий борец с трущобами. Ничего, если она не сможет, мы позвоним Флер. Жаль, что я раньше об этом не подумала.
Опасения Динни сбылись: в доме священника яблоку негде было упасть, тетя Мэй куда-то ушла, зато они застали дядю Хилери.
– Раз уж мы здесь, надо выяснить, согласится ли дядя Хилери вас окрутить, – шепнула Динни.
Хилери впервые за три дня улучил свободный часок и, скинув пиджак, вырезал из дерева модель ладьи викингов. Строить миниатюрные модели старинных кораблей было его любимым отдыхом, у него теперь не оставалось ни времени, ни сил, чтобы лазить по горам. Правда, излюбленное занятие требовало больше времени, чем всякое другое, а времени у него было меньше, чем у кого бы то ни было, но это его не останавливало. Он познакомился с Джин и, извинившись, продолжал заниматься своим делом.
– Дядя Хилери, Джин выходит замуж за Хьюберта, – сразу же заявила Динни, – и они не хотят дожидаться оглашения; вот мы и приехали спросить, не можешь ли ты их обвенчать.
Рука Хилери, державшая стамеску, застыла, глаза хитро сощурились и превратились в щелки.
– Боитесь передумать? – спросил он.
– Вовсе нет, – ответила Джин.
Хилери посмотрел на нее внимательнее. С двух слов и одного взгляда он понял, что перед ним девица с характером.
– Я знаю вашего отца, – сказал Хилери, – он не любит торопиться.
– Папа не возражает.
– Это верно, – сказала Динни, – я его видела.
– А твой отец, дорогая?
– И он не будет возражать.
– Если он согласится, – сказал Хилери, снова принимаясь резать корму своего корабля, – я готов. Если вы твердо решили, какой смысл откладывать? – Он повернулся к Джин. – Из вас вышла бы альпинистка; вот только сезон прошел, а то я посоветовал бы вам провести медовый месяц в горах. Но почему бы вам не покататься по Северному морю на траулере?
– Дядя Хилери отказался от поста настоятеля собора, – пояснила Динни. – Он славится своим аскетизмом.
