Вольфдитрих Шнурре - Когда отцовы усы еще были рыжими
{перевод М. Френкеля)
Вилли от умиления не знал, на что ему раньше смотреть, он то и дело протирал мизинцем уголки глаз и усиленно моргал, что, впрочем, мало помогало, слезы уже катились по впалым щекам, стекаясь под задранным подбородком в блестящее жемчужное ожерелье. Теперь он благодаря сюртуку, галстуку и новому воротничку выглядел не менее нарядно, чем стол с подарками.
Всем нам тоже нелегко было скрыть свою растроганность, даже управляющий всхлипывал.. Мы дали Вилли спокойно налюбоваться - подарками. Потом я завел граммофон. На этот раз я выбрал "Нет у меня авто, нет рыцарского замка", песню, которая нам с отцом всегда была очень близка. Но тут она, кажется, не произвела на отца большого впечатления, он давно уже оттягивал указательным пальцем воротничок рубашки и был бледнее обычного.
- Что с тобой? - тихонько спросил я.
- Фрида, - беззвучно выдохнул он, - куда девалась Фрида?
Я в смущении оглянулся. Нет, здесь были только мужчины.
"Моя голубка, я тебя люблю", - запел какой-то господин на пластинке.
- Фрида! - в отчаянии воскликнул отец. - Бога ради, Фрида, где ты?
- Здесь, - раздался ее ворчливый голос.
Мы кинулись к двери.
Фрида сидела за дверью на весах, стрелка которых нервно дергалась туда-сюда. Фрида курила, а из кармана ее залатанной спортивной куртки торчали еще три непочатые пачки сигарет.
- Бог ты мой! - с облегчением воскликнул отец. - Но скажи, почему же ты не входишь?
- Слушай, - сказала она, мрачно глядя на отца сквозь облако дыма, - ты разве не можешь прочесть, что написано на ваших дверях?
- О, небо! - закричал отец. - Прости меня.
А не хочет ли Фрида, прежде чем мы пойдем наверх продолжить праздник вместе с управляющим, еще разок пожелать Вилли счастья?
- Зачем? - сказала Фрида, явно не в духе, и кивнула на приоткрытую дверь. - Смотри, он уже при исполнении служебных обязанностей.
Мы заглянули в щелку.
Там стоял Вилли и рукавом своего сюртука сосредоточенно начищал кафель,
НАШЕ ОБЩЕНИЕ С ГНОМАМИ
Я не знаю, как отец до этого дошел; может быть, он их только выдумал. Но может быть, действительно в них верил. Так или иначе, но он считал: хорошо было бы знать, что, кроме ангелов и прочих эфирных созданий, существует еще и нечто более осязаемое, гномы, например,
- Ангелы, - говорил отец, - чересчур обидчивы.
Чего уж никак не скажешь о гномах. Наоборот, они как раз больше всего пеклись о тех, от кого ангелы с возмущением отвернулись, а поводов для этого у ангелов всегда бывало достаточно.
И внешне отцовы гномы тоже были совсем особенные. На первый взгляд они походили на обыкновенных гномов. Но если присмотреться попристальнее, то можно заметить кое-какие отклонения от привычного гномьего облика. К примеру, у них крылышки, как у майских жуков, и лягушачьи лапки. Иногда ночью слышно, как эти лягушачьи лапки шлепают по лестнице. Зимой они носят подбитые шмелиным мехом домашние туфли из скорлупы грецких орехов.
Только вот какие они с лица, отец не мог мне точно объяснить. Поэтому он часто прибегал к помощи фотографических портретов Шоу, Толстого и адмирала Тирпица.
- Так что приблизительно ты можешь их себе представить, - говорил отец, - во всяком случае, в том, что касается бород, а лица у них, конечно, куда симпатичнее.
К несчастью, бабушка проведала, что мы так любим гномов. Она не слишком часто вспоминала о нас, считала отца асоциальным и неудачником. Но каждые несколько лет на нее вдруг по непонятной причине нападала сентиментальность, и тогда она нежданно-негаданно вваливалась к нам, дарила что-нибудь ненужное и по любому поводу нещадно к нам придиралась. Так продолжалось с неделю, потом она вдруг снова исчезала на долгие годы.
Но тут, как уже сказано, она прознала о нашем увлечении гномами, пожалела, что неправильно воспитала отца, и не могла успокоиться, покуда не купила гнома, который, как она с раздражением утверждала, был точно две капли воды похож на гномов, порожденных нашей фантазией, - более того, он был даже выше их на целую голову.
Не гном, а страшилище около метра в высоту, он казался бородатым младенцем, которого натерли салом, и похвалялся своими блестящими туфлями с пряжками, синим передником без единой складочки, трубкой в виде цветочного горшка, деревянными граблями и розовой лысиной и в довершение всего напоминал отцу его начальника.
Из соображений пиетета мы некоторое время держали гнома в - спальне. Но уже через несколько дней начали молча обходить его, а вскоре, к нашему взаимному удивлению, мы оба, не сговариваясь, как бы даже случайно, вошли в комнату, и каждый держал в руках сложенный мешок. Вдаваться в долгие объяснения мы не стали. Засунули гнома в мешок, отец, крякнув, взвалил его на плечо, и мы поехали на вокзал, купили два перронных билета и посадили гнома в пустое купе первого класса в скором поезде, идущем в Брюссель. На зеленом бархате дивана гном выглядел очень забавно.
- Вот здесь ему самое место, - безжалостно сказал отец.
Чтобы произвести впечатление, будто купе переполнено, мы то и дело выглядывали в окно, покуда дежурный по станции не подал сигнал к отправлению, тогда мы выпрыгнули из вагона, и гном уехал.
Бабушке мы сказали, что разбили его во время уборки. Бабушка смерила нас довольно-таки проницательным взглядом, потому что по всей нашей квартире было заметно, что вряд ли мы, убирая, передвинули хотя бы один стул; однако ей пришлось удовольствоваться нашим объяснением. И она ограничилась тем, что спустя день подарила мне детский граммофон и несмотря на протесты отца пластинку к нему. На одной стороне ее было "Что Мейеру делать на Гималаях?", а на обратной - впрочем, принимая во, внимание необычайный бабушкин такт, ничего другого и ожидать было нельзя - "Шествие гномов".
Я тогда был помешан на музыке и нередко часами прокручивал пластинку. В результате отец предложил мне отдать ему эту пластинку, а он ее уничтожит; за это я смогу подыскать себе в отделе игрушек у Вертхайма что-нибудь другое, разумеется, не слишком шумное.
Я долго еще слушал эту пластинку, покуда не пресытился ею, и тогда решил принять предложение отца.
Мы искали с чрезвычайной сосредоточенностью, но ничего не нашли, слишком высоки были наши требования. Потом мы тщетно перерыли игрушечные отделы у Титца, Израэля и еще в полдюжине игрушечных магазинов, так что отец с тяжелым сердцем пришел к решению снова купить мне столь поспешно уничтоженную пластинку. И в тот самый день мы нашли его.
Он стоял в витрине кондитерской. Гном, самый чудесный гном, которого только можно себе представить. Он во всем - вплоть до крылышек майского жука и лягушачьих лапок - так точно соответствовал порождению нашей фантазии, что мы в состоянии были только шептать, когда справлялись, продается ли он.
- Этот? - спросила продавщица. - Да, конечному нас их на складе целая куча.
Нас страшно возмутили ее слова, и отец еле удержался, чтобы не сделать ей замечания. В конце концов мы его все-таки купили, хотя он под своей одежкой из станиолевой бумаги оказался не только полым, но еще и шоколадным.
Отец меня утешил. Если поставить его в безопасное место, то и шоколадный гном с легкостью доживет до восьмидесяти, а то и до ста лет.
Два года он, во всяком случае, протянул. А потом настал дождливый день, когда я не знал куда себя девать. Я начал рыться в старом хламе и обнаружил подаренный бабушкой детский граммофон. Я завел его и в задумчивости глядел на войлочный кружок.
И тут у меня возникла идея. А что если доставить удовольствие шоколадному гному и прокатить его на карусели?
Все получилось как нельзя лучше. Сразу видно было, что гному понравилось крутиться на войлочном кружке. И все же мне показалось, что он, пожалуй, не против крутиться еще быстрее. Но едва я прибавил скорость, как он, блаженно улыбаясь, свалился, отлетел к стене, шмякнулся об нее и невзрачным комочком станиолевой бумаги упал на пол.
Его смерть причинила мне большое горе. Отец сразу же - отпросился на службе, и мы поехали за город, в Бризеланг, где и закопали под засохшим дубом выложенную мхом сигарную коробку, в которой лежал гном, или, вернее, его останки. Я, глотая слезы, копал могилу, а отец насвистывал печальные песни Германа Ленса; потом мы воткнули в могильный холмик крест, сделанный из заячьих костей, и, не обменявшись ни словом, поехали домой.
Но и потом, еще очень долго, отец никогда не уставал ездить со мной на могилку.
А однажды, когда горе уже несколько притупилось, отец сказал, что времена сейчас трудные, и было бы неплохо иметь в своем распоряжении талисман - доброго гнома.
Он сунул руку в карман и протянул мне крошечный комочек глины, и вправду отдаленно напоминавший сидящего гнома.
- Сам обжигал, - заявил отец.
Моего разочарования как не бывало.
Я постоянно таскал с собой этот талисман, покуда он совсем не одряхлел. Но я уже к нему привык и привязался еще больше, чем отец. Так или иначе, но всякий раз, когда мы хотели, чтобы нам что-то удалось, мы сперва плевали на гнома, а потом я целый день таскал его в кармане брюк, все время сжимая талисман в кулаке. Конечно, он не стал от этого красивее, но выразительнее безусловно.
