Вольфдитрих Шнурре - Когда отцовы усы еще были рыжими
- Эй, - произнес он, - эй, Вилли, проснись.
- Вы не спите, - сказал отец, - честное слово.
- Нет, - настаивал Вилли, - это исключено. Вот же Элли стоит.
Фрида поперхнулась.
- Я - Фрида.
У Вилли стали дрожать колени.
- Еще раз, - взмолился он и уставился на Фриду, задрав подбородок.
- Я - Фрида, - безрадостно сказала она, - могу поклясться.
- Значит, это правда, - констатировал Вилли. Жизнь мало-помалу возвращалась к нему; он по очереди осмотрел нас, задрав подбородок. - Но почему же вы это вдруг сделали для меня?
- Видите ли, - сказал отец, - отвечать на этот вопрос - все равно что давать отчет, почему я дышу.
- А я - как ты, - сказал я.
Фрида молчала.
На следующее утро мы отправились к хозяйке господина Йеллинека. Она держалась несколько отчужденно, но когда отец объяснил ей, насколько важно для господина Йеллинека провести свой заработанный столь горьким трудом досуг в Хоэншенхаузене, и что, с другой стороны, значит для Вилли быть преемником господина Йеллинека, она стала сговорчивее. Ей хотелось бы взглянуть на Вилли, сказала она; и если он человек приличный, то она ничего не будет иметь против него, как нового жильца.
- Тогда, - сказал отец, - можно считать, что практически он уже к вам переехал.
А в полдень у Ашингера состоялась первая деловая встреча Вилли с господином Йеллинеком. Господин Йеллинек пришел от Вилли в восторг и, должен сказать, с полным основанием, поскольку Вилли купил из своих сбережений воротничок и галстук, которые вместе с сюртуком придали ему такой торжественный и благородный вид, что отца это несколько раз сбивало с толку; а уж Фриде, которая все время мечтательно смотрела на Вилли, и говорить не приходится.
Вилли хотел было сначала поработать полдня, вроде как испытательный срок, но отец ему отсоветовал; предстояло еще слишком много приготовлений, а ведь эта служба должна была стать для Вилли не докучной обязанностью, а подарком ко дню рождения.
Председатель наблюдательного совета уехал в Исполиновы горы кататься на лыжах, но у него имелся заместитель, который в ответ на звонок господина Йеллинека сказал: если господин Йеллинек хочет по состоянию здоровья переписать арендный договор на кого-нибудь другого, то пожалуйста, главное, чтобы этот другой был человек надежный.
Насчет этого, отвечал господин Йеллинек, который уже снова напился от радости, что так внезапно стал пенсионером, насчет этого господин советник может убедиться лично, что же касается его самого, то он в любом случае головой ручается за этого Вилли Кнузорске.
Заместитель председателя наблюдательного совета этого не требовал. И все-таки, когда на следующий день обитая кожей дверь его кабинета снова беззвучно захлопнулась за Вилли и мы почти благоговейно взглянули на него (ради такого случая он даже побрился, а Фрида еще воткнула ему в петлицу красную бумажную гвоздику), то под мышкой он и вправду нес бумагу, черным по белому удостоверяющую, что отныне он вступает в новую должность. Заместитель председателя только удивленно покосился на загнутые кверху носки Виллиных туфель. Но это сказал Вилли, можно будет при случае как-нибудь исправить.
То был торжественный день для всех нас.
Оставалось лишь уладить вопрос о переселении козы из Мальхова в Хоэншенхаузен. Мы понимали, что Вилли нелегко будет с ней расстаться, и потому решили, что он должен один перевезти ее.
Отец как раз получил пособие и пригласил нас с Фридой к Ашингеру, где мы обсуждали все те улучшения, которые мы хотели порекомендовать Вилли, Ведь в конце концов он должен выплачивать аренду и платить за меблированную комнату.
У нас имелось множество довольно полезных идей. У Фриды, которая сначала все больше помалкивала, потом стали появляться самые лучшие идеи. Так, например, она предложила маленькие, украшенные цветами таблички, снабженные веселыми и мудрыми изречениями в стихотворной форме. А у отца родилась мысль поставить в комнате перед уборной подставку для чистки обуви, а в ней устроить маленькую библиотечку.
Мы столько всего на придумали, что отец решил составить список. И тут нам пришло в голову сейчас же набросать программу торжества по случаю дня рождения. Оно должно было происходить у Ашингера. По поводу пирога отец хотел переговорить с новой хозяйкой Вилли. Свечи могла принести Фрида.
- А может, - сказал я, - стоит привлечь еще нескольких клиентов?
Но отец считал, что нельзя сейчас мыслить так прозаично, ведь в конце концов речь идет об оформлении праздника.
- А повседневность наладится сама собой, - сказал отец.
- Если удастся, - вставила Фрида, - я раздобуду у наших пропагандистов граммофон.
- Отличная идея, - с радостью записывал отец. Не знаю, долго ли еще это продолжалось, потому - что я заснул за столом.
Следующий день - это было 14 февраля, и всю ночь, как нарочно, чтобы сделать день рождения Вилли светлым и радостным, шел снег - целиком был посвящен приготовлениям к празднику. Вилли отец посадил под домашний арест, снабдив его нашим последним томом энциклопедии от V до X; для него все должно было быть сюрпризом. Кроме того, Вилли надо было еще пережить разлуку с козой, которая далась ему куда труднее, чем он предполагал.
Но потом все устроилось, и наконец наступило долгожданное утро.
Фрида пригласила всех нас на чашку кофе, а затем следовал пункт первый из отцовской программы праздника: отсылка форменной фуражки Вилли помещику в Мальхов. Вилли написал несколько благодарно-умиленных строк, и после того, как отец исправил наиболее тяжкие орфографические ошибки, а Фрида приложила еще и листовку, мы завернули шапку сначала в шелковую, а потом в упаковочную бумагу и все вместе отправились на почту.
До самого обеда мы праздновали у Ашингера вступление Вилли в новую жизнь, а потом к нам присоединился хихикающий и опять уже пьяненький господин Йеллинек, передал сердечнейший привет от козы и пригласил нас отобедать с ним. Кельнеры нас уже знали и, проходя мимо, всякий раз подносили какое-нибудь угощение, так что вскоре уже Вилли, держась своими красными, покрытыми шрамами руками за отвороты сюртука, стал держать речь, не забыв упомянуть и Элли, и свое прошлое сторожа орошаемых полей, речь, настолько трогающую сердца, что, когда он кончил, к нам подходили совсем чужие люди и молча жали ему руку.
Краткую речь произнес и отец, под аплодисменты присутствующих он призвал Вилли с полной ответственностью и серьезностью отнестись к своему новому, в высшей степени гуманному поприщу.
Потом было еще много всяких тостов, и не успели мы оглянуться, как наступил вечер, стемнело, и тут появилась новая квартирная хозяйка Вилли и, соответственно, прежняя господина Йеллинека, с праздничным пирогом. Едва улеглась буря оваций, как вошел управляющий и спросил, может ли он пригласить нас на чашку кофе.
Отец ответил, что только в том случае, если и он в свою очередь примет наше приглашение на главное, торжество.
С удовольствием, отвечал обрадованный управляющий, он ведь холостяк и не знает, что ему делать нынче вечером.
Поскольку господин Йеллинек тоже оказался холостяком, то сразу же возник новый, весьма интересный разговор о достоинствах холостяцкого житья, к нему присоединились все собравшиеся. Кроме Фриды; она сидела, откинувшись на спинку стула, курила и рассеянно смотрела на Вилли, высоко вздернув брови. В тщательно напомаженной голове его преломлялись лучи верхнего света.
Поздно вечером - большинство гостей уже разошлось, кельнеры стали покашливать, то и дело глядя на часы, - настал великий миг.
Отец извинился и пошел вниз расставить свечи. И вдруг снизу донеслись раскатистые, многократно повторенные эхом в гулких кафельных стенах, грозные, так что все вздрогнули, первые звуки гимна. И тут же оборвались, сменившись печальной мелодией "Не каждый день бывает воскресенье".
- Пластинки перепутал, - пояснила Фрида, все с облегчением поднялись и вслед за Вилли, возглавившим процессию, пошли вниз по лестнице.
Нам явилось поистине сказочное зрелщце - вряд ли можно придумать помещение более подходящее для украшенного свечами праздничного стола. Теплый свет красных свечей играл на белом кафеле, а блестящий пол и сверкающие двери повторно отражали этот неземной, волшебный блеск.
На столе лежали подарки для Вилли: от отца - наш последний том энциклопедии, чтобы Вилли в часы наименьшего наплыва посетителей мог расширять свой кругозор; от меня - сапожная щетка с изображенной - на ней панорамой Бранденбургских ворот; от господина Йеллинека - бутылка Штейнхегера {Можжевеловая водка}; а Фрида воплотила в жизнь свою идею вырезала лобзиком табличку и выжгла на ней стишок:
Тому, кто всем мирским невзгодам
Бросает храбро вызов год за годом,
Желаю обрести укромный уголок,
Где бы порой весь мир забыть он мог.
{перевод М. Френкеля)
