Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
– Я тоже не знаю, и мне нет до этого никакого дела. Зато я точно знаю, что прежде меня еще никогда не обвиняли в том, будто я пытаюсь исполнять свой долг. Вы только послушайте! «Пытаюсь»!.. Все знали, я неизменно исполняла его, и не говорили мне об этом в лицо, да еще в столь грубой манере. Чувство долга для меня столь свято, что говорить о нем можно лишь в церкви или иных подобных святых местах, не позволяя никому иному касаться его безо всяких на то оснований, пусть даже речь идет о старинной подруге твоей матери. Можно подумать, будто я забочусь о тебе хуже, чем о Синтии! Да вот только вчера я вошла в комнату Синтии и обнаружила, что она читает письмо, которое поспешно спрятала при моем появлении, а я даже не поинтересовалась у нее, от кого оно, хотя уверена, что от тебя смогла бы без труда узнать это.
Очень может быть. Миссис Гибсон старательно избегала любых конфликтов с Синтией, поскольку была совершенно уверена в том, что потерпит неизбежное поражение, тогда как Молли обычно предпочитала капитуляцию борьбе за собственные права.
В этот самый момент в комнату вошла Синтия.
– В чем дело? – спросила она, сразу же заметив, что происходит что-то неладное.
– В том, что Молли сделала что-то такое, что заставило эту нахалку мисс Браунинг прочесть мне целую лекцию относительно того, как я должна исполнять свои обязанности! Если бы твой бедный папочка был еще жив, Синтия, со мною никто не посмел бы разговаривать в подобном тоне. «Приемная мать, пытающаяся исполнить свой долг», надо же. Кстати, так выразилась мисс Браунинг.
Любой намек на отца моментально лишал Синтию способности иронизировать. Она подошла к Молли и вновь поинтересовалась у нее, что случилось.
Раздосадованная Молли ответила:
– Очевидно, мисс Браунинг решила, что я намерена выйти замуж за человека, чей характер вызывает у нее сомнения…
– Ты, Молли? – переспросила Синтия.
– Да. Она уже заговаривала со мной на эту тему однажды… Подозреваю, что она вбила себе в голову, будто мистер Престон…
Синтия внезапно резко опустилась на стул. А Молли тем временем продолжала:
– Она говорила так, словно мама недостаточно заботится об мне… Полагаю, ее поведение иначе как вызывающим…
– Не вызывающим, а дерзким и наглым, – вмешалась миссис Гибсон, несколько успокоенная тем, что Молли признала наличие у нее повода для недовольства.
– Откуда у нее взялись столь вздорные идеи? – негромко осведомилась Синтия, принимаясь за рукоделие.
– Не знаю, – заявила ее мать, отвечая на вопрос в своей излюбленной манере. – Вне всякого сомнения, я не всегда одобряю поступки мистера Престона. Но даже если она имела в виду его, то он куда более воспитан и любезен, нежели она сама. А еще я бы предпочла, чтобы к нам заходил он, а не эта надоедливая старая дева.
– А вот я вовсе не уверена в том, что она имела в виду именно мистера Престона, – возразила Молли. – Это всего лишь наши предположения. Когда вы обе были в Лондоне, она однажды заговорила о нем. По-моему, она слышала что-то такое о тебе и о нем, Синтия. – Незаметно для матери Синтия вскинула голову, с осуждением глядя на Молли, а на щеках ее заалел румянец. Молли оборвала себя на полуслове. Встретив полный досады взгляд, она тем не менее очень удивилась тому спокойствию, с каким тут же заговорила подруга.
– Ну, если это всего лишь ваши предположения, – сказала Синтия, – я имею в виду намеки на мистера Престона, то, наверное, будет лучше вообще не говорить о нем. А что касается совета, который она дала маме – получше присматривать за вами, мисс Молли, – то я готова ручаться за ваше примерное поведение. Мы с мамой обе прекрасно знаем, что ты – последний человек, кто способен совершить какую-нибудь глупость в этом отношении. А теперь давайте более не будем говорить об этом. Я пришла сообщить вам, что малыш Ханны Бранд сильно обжегся и его сестра внизу просит дать ей какую-нибудь старую и ненужную простыню.
Миссис Гибсон относилась к беднякам с неизменной добротой и потому сразу же поднялась и ушла к себе, чтобы отыскать требуемое.
Синтия же обернулась к Молли.
– Молли, прошу тебя, никогда не намекай на то, что между мною и мистером Престоном что-то было, – ни маме, ни кому-либо еще. Никогда! У меня есть резоны просить тебя об этом. – И она повторила: – Никогда и никому не говори ничего на этот счет…
В этот момент вернулась миссис Гибсон, и Молли вновь в самую последнюю минуту лишилась возможности услышать признание Синтии. Правда, на этот раз она вовсе не была уверена, что узнает что-либо важное, зато не сомневалась в том, что изрядно разозлила подругу.
Но время, когда ей суждено было узнать все, приближалось неотвратимо.
Глава 42. Разражается гроза
Осень принесла с собой обычную для этой поры череду событий. Одна осенняя картинка сменялась другой: сбор золотистого урожая, прогулки по ощетинившимся стерней полям, набеги в одевшиеся в красно-коричневое убранство близлежащие леса и рощи в поисках орехов, сбор спелых фруктов в садах под радостные крики и вопли вездесущей детворы, роскошные пурпурные закаты, возвестившие о том, что дни стали короче. В округе воцарилась звонкая тишина, нарушаемая лишь шумными криками да хлопаньем крыльев куропаток, взлетающих ввысь с полей.
Похоже, злополучный визит мисс Браунинг положил начало разладу в доме Гибсонов. Казалось, Синтия не подпускает никого к себе, старательно избегая любых разговоров с Молли по душам. Миссис Гибсон, затаившая обиду на мисс Браунинг за то, что та обвинила ее в недостаточном внимании к воспитанию Молли, предпочла установить утомительный и надоедливый контроль над бедной девушкой. Ее бесконечные расспросы: «Где ты была, дитя мое?», «Кого ты видела?», «От кого пришло это письмо?» и «Почему ты так долго отсутствовала, хотя тебе всего-то и надо было сходить туда и туда-то?» – словно бы намекали, что Молли и впрямь уличили в недостойном поведении. На эти вопросы девушка отвечала с искренностью, свидетельствующей о ее безупречной невинности. Но все это любопытство (хотя она понимала его мотивы и знала, что оно объясняется не подозрениями в ее поведении, а тем, что миссис Гибсон должна была получить возможность заявить, будто хорошо присматривает за падчерицей) несказанно раздражало ее. Очень часто Молли предпочитала оставаться дома, дабы не представлять подробнейший план своих намерений, особенно когда такового у нее попросту не было и ей просто хотелось бесцельно побродить по окрестностям, наслаждаясь последними красками уходящего года. Это время выдалось очень тяжелым для Молли – она совершенно потеряла вкус к жизни; многие из прошлых удовольствий казались ей пустой оболочкой, лишенной содержания. Она решила, что уже рассталась с юностью, и это в девятнадцать-то лет! Синтия тоже не походила на себя прежнюю, и перемены, произошедшие с подругой, пожалуй, могли уронить ее в глазах отсутствующего Роджера. Мачеха теперь представлялась едва ли не образчиком доброты по сравнению с той отстраненностью, что выказывала ей Синтия. Да, своей назойливой заботой миссис Гибсон изрядно досаждала Молли, но во всем остальном она, по крайней мере, оставалась неизменной. А вот Синтия выглядела встревоженной и измученной заботами, хотя в чем они заключались, Молли оставалось только гадать. И бедная девушка по доброте душевной начала упрекать себя в том, что она сама виновата в изменившемся поведении Синтии. Молли говорила себе: «Если даже меня подтачивает бесконечное беспокойство о Роджере, когда я спрашиваю себя, где он и что с ним, то что же должна чувствовать она?»
Однажды в комнату вошел жизнерадостный и сияющий мистер Гибсон.
– Молли, а где Синтия? – спросил он.
– Вышла, чтобы выполнить одно поручение…
– Очень жаль – впрочем, это не имеет значения. Ну-ка, быстренько надевай свою накидку и шляпку. Мне пришлось одолжить у старого Симпсона его легкую повозку – там хватило бы места и для тебя, и для Синтии. Но раз так, назад тебе придется возвращаться одной, да еще и пешком. Я довезу тебя до Барфорд-роуд и там высажу. Взять тебя с собой к Бродхерстам я не могу, это может затянуться на несколько часов.
Миссис Гибсон в комнате не было; вполне возможно, что она тоже вышла из дому, но Молли это уже не волновало, поскольку она получила недвусмысленное распоряжение от отца. Ей понадобилось не более двух минут, чтобы надеть шляпку и накидку, и вскоре она уже сидела рядом с отцом. Заднее сиденье было сложено, и легкая повозка быстро катилась вперед, весело подпрыгивая на вымощенной камнем дороге.
– Ой, как здорово! – воскликнула Молли, когда ее подбросило кверху на очередном ухабе.
– Для молодежи – очень может быть, но только не для дряхлого старика, – проворчал мистер Гибсон. – Мои кости уже боятся ревматизма и предпочли бы ехать по гладкой дороге, посыпанной мелкой галькой.
– С твоей стороны это предательство, папочка, по отношению к столь замечательному пейзажу и чистому сладкому воздуху. Впрочем, я тебе не верю.
