Евгений Суровцев - Ганская новелла
— Печенье хотите купить? — спросила она. Они закивали головами.
— А деньги есть?
— А мы тебе рыбой заплатим.
— Не нужна мне ваша рыба.
— Ты же потом ее продашь.
— Все равно не нужна.
Мальчишки засмеялись и отошли. Они стали помогать рыбакам выбирать карман невода. Ритм рыбачьей песни, звучавшей над пляжем, все убыстрялся. В мощном прибое то появлялись, то опять пропадали поплавки. Чайки кружили прямо над толпой. Пение рыбаков вдруг сменили громкие крики. Мальчишек отогнали, и они вернулись к Арабе. Один из них выступил вперед.
— Ну что, еще не захотела нашей рыбы? — Араба колебалась, и мальчишка добавил: — В городе получишь за нее кучу денег.
Девочка с минуту помолчала и нерешительно произнесла:
— А я знаю, вам и рыбы-то не достанется. Вас же прогнали.
При этих словах ребята засмеялись, и Араба почувствовала себя неловко.
Тот же мальчик снова заговорил:
— Да ты нам не веришь? Ну пойдем, я возьму свою долю, и сама увидишь.
Девочка взглянула на ящик с печеньем:
— Я не могу это здесь оставить.
— Да ребята присмотрят, а то еще намочишь в море.
Араба боязливо посмотрела на мальчишек, но вид у них был вполне невинный.
— Хорошо, пошли, — сказала она. — Только ты дашь мне побольше. Ладно?
Вдвоем они направились к воде. Время от времени Араба оглядывалась, чтобы убедиться в том, что ребята еще на месте. А те улыбались и радостно махали ей руками.
Перекрывая надрывные крики рыбаков, плеск мечущейся рыбы и вопли чаек, все ниже летавших над неводом, мальчишка затрещал Арабе в ухо:
— Я поищу хозяина. У каждого мальчика есть свой хозяин. Учитель. А вон он, на той стороне. Давай за мной.
Девочка неловко побежала за ним по мокрому песку. Она увидела, как мальчишка направился было к высокому мужчине, но почему-то проскочил мимо него и скрылся в кокосовой роще. В панике девочка бросилась к своему печенью и сторожившим его мальчикам, но тех и след простыл.
Она привыкла к жестоким побоям, смирилась с ними и почти не чувствовала боли. Но к голоду привыкнуть не могла. Ее организм развивался, и против голода протестовало в нем все. Кое-что она ухитрялась прикупать на рынке. Мамми, у которых она обычно брала продукты — стоило с ними по-хорошему поторговаться, — уступали, вот и получалась экономия. Но госпожа как-то обо всем этом узнала, в ход пошла метла.
При виде метлы девочка выставила вперед руки, чтобы защитить лицо. Она заплакала. С губ ее слетело слабое: «Не надо, прошу вас, не надо метлой». Но удары только-становились сильнее и сильнее. «Говори правду, — кричала хозяйка, — что ты ела на рынке? Тебя видела Бои! Хочешь, я ее позову?» Побои не прекратились, даже когда девочка во всем призналась. Глаза госпожи горели гневом и не сулили добра. Араба выбежала во двор и бросилась к калитке, но хозяйка гналась за ней по пятам, изрыгая проклятия. Вслед прозвучал приговор: «Чтоб я тебя здесь больше не видела! Воровка! Сучья дочь!»
Девочке негде было искать приюта, и когда в городе зажглись болезненные желтые огни, она направилась к рынку — за ним на стоянке грузовиков жизнь никогда не затихала. На костре какая-то женщина пекла келевеле. Девочку не прогнали, и она придвинулась к огню, чтобы согреться. Свернувшись клубочком и закутавшись, как могла, она заснула.
Вдруг кто-то грубо растолкал ее. Еще не проснувшись до конца, Араба увидела, что костер потух и прежних женщин нет. А вместо них — две совсем другие. Одна — в полицейской форме.
— Залезай, — скомандовала женщина-полицейский, а вторая при этом засмеялась. Рядом стоял грузовик с крытым верхом. Из кабины вылез мужчина, взял Арабу и, приподняв, втолкнул в кузов. Женщина в полицейской форме уселась рядом, и ей пришлось снова будить Арабу, когда машина подъехала к воротам Исправительного дома.
Похоже, сторож спал, потому что второй женщине пришлось довольно громко стучать дверным молотком, прежде чем открылось маленькое оконце. Послышался сонный старческий голос:
— Кто там?
— Открывай! — властно крикнула женщина.
Старик открыл калитку, засуетился, пропуская женщину с девочкой. Женщина сурово спросила:
— Ты спал?
— О нет… начальник… мадам.
— Лжешь. — Старик молчал. — Ты лжешь, — повторила женщина.
Сторож неуверенно забормотал:
— Миссус, мало-мало спал. День ноги ходил, весь день. Мало-мало устал.
— Мы платим тебе за то, чтобы ты сторожил, а не спал. — Голос женщины звучал уже не столь сердито.
— О миссус, конечно, миссус.
— Покойной ночи, сторож. И чтоб не спать!
Девочка последовала за женщиной в какую-то длинную комнату, где слышался храп спящих людей. Они остановились у свободной кровати.
— Это твоя, — сказала женщина, — ложись. Когда она ушла, послышалось чье-то возбужденное перешептывание, но девочка слишком хотела спать, чтобы прислушиваться.
Хотя жить в Исправительном доме, особенно в первое время, было довольно тягостно, у Арабы отлегло от сердца, когда хозяйка отказалась взять ее обратно. Поначалу другие девушки ловко сваливали на нее всю работу, но потом появились новенькие, и теперь Арабу оставили в покое. Соседки стали даже нравиться Арабе, по ночам она любила слушать их истории о том, как живется на свободе. Те, что были постарше, все время говорили о мужчинах и деньгах. А иногда хвастались, что им ничего не стоит сбежать отсюда. И действительно, время от времени кто-нибудь убегал. Тогда начальница кричала, бранила сторожа, а с оставшимися девушками была подчеркнуто строга. Но проходило несколько дней, беглянок ловили, привозили назад, и начальница с ухмылкой изрекала: «Уж я-то знаю, где вас искать!» И все входило в обычную колею. Начальница никогда не задавалась вопросом, почему девушки совершают свои побеги всегда незадолго до того, как истекает срок их пребывания в Исправительном доме, — ведь такое нарушение отдаляло их освобождение. Ей и в голову не приходило, что хоть девушкам и нравились короткие вылазки в «большой мир», они все-таки предпочитали жизнь в Исправительном дружбу своих сверстниц. Ну, а если начальнице нравилось считать их дурами, то это и к лучшему.
Араба убегала дважды, и оба раза незадолго до того, как ее должны были освободить. Ей казалось, что она умрет от стыда, если ей придется уехать к родным. И вот скоро опять конец срока. Но на этот раз она уже не помышляла о побеге. Напротив, старательно работала, и начальница частенько ставила ее в пример: «Смотрите, из Арабы растет ответственная женщина».
Из-за этого отношения с подружками стали портиться, но ей это было безразлично. На первом месте оказалось теперь обещание начальницы отпустить Арабу без испытательного срока — разумеется, если девочка будет себя хорошо вести.
Она, без сомнения, вела себя хорошо, и это раздражало ее подружек, потому что они не понимали той перемены, которая произошла в ней после второго побега.
Она всё держала в тайне. Даже начальнице не удалось ничего разузнать. В ту ночь девочки долго болтали о мужчинах. И, слушая их, Араба ощущала свою ущербность, потому что ей рассказывать было совершенно нечего. А между тем рассказы возбудили ее, как будто в них речь шла о ней самой, и ранним утром, когда она перелезала через заднюю стену во дворе Исправительного дома, в голове у нее был только один вопрос: что же это такое — жить с мужчиной? Она спрятала форменное платье и чувствовала себя вполне естественно в одной рубашке и куске ткани, обернутом вокруг бедер. Солнце пекло немилосердно, дорожная пыль обжигала ноги. Очень хотелось есть, и она пошла к рынку.
На автостоянке с огромных грузовиков «Ашанти», покрытых толстым слоем красной пыли, сгружали съестные припасы. Араба подошла и стащила одно манго из огромной груды.
— А ну-ка положи на место. — К ней шагнул помощник шофера, вытирая пыль с лица. Он осмотрел девочку с головы до пят: — Что случилось?
— Ничего, — просто ответила она.
— Ага, ты хочешь есть.
Она кивнула. Он выбрал три большущих спелых плода и протянул ей. При этом подошел поближе. И хотя на стоянке почти никого не было, он спросил, понизив голос:
— Спать-то тебе есть где? — Она не ответила, и он договорил: — Приходи сюда. В шесть.
Когда начало темнеть, она уже была там, где сказали. Парень пришел, и она направилась за ним через бесконечный лабиринт переулков, застроенных домишками из гофрированного железа. Они остановились у низкого маленького строения, словно вкопанного в землю. Парень вошел первым, включил внутри свет и позвал ее. В комнате было сыро. Со старой балки под потолком на голом проводе свисала маленькая слабая лампочка. Провод был ветхий, под стать балке. Она заметила на нем густую паутину. Потолка не было, только крыша. Парень шагнул к задней стене и прислонился к ней. Потом указал на стоявшую слева кровать:
