KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Рассказы » Лилия Фонсека - Современная африканская новелла

Лилия Фонсека - Современная африканская новелла

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Лилия Фонсека, "Современная африканская новелла" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Они словно подернуты дымкой в моей памяти — эти давние дни. Однажды воскресным утром черный мрак, как туча, опустился вдруг на наши старые дома: вождь приказал, чтобы все мужчины, женщины и дети собрались у сторожевого поста. «Именем моего друга окружного начальника Робинсона, — сказал вождь, — именем комиссара провинции, именем Закона, Справедливости и Порядка, именем правительства Ее Величества — а оно, как известно, шутить не любит, — именем бог-знает-кого-еще объявляю, что все мы ровно через пять недель, ни днем позже, должны освободить свои дома. Мы построим на склонах холма большую деревню, и это будет стратегическая точка, чтобы правительству удобнее было бросать бомбы, если вы будете плохо себя вести. К тому же, — продолжал вождь, — тогда мы будем надежно отгорожены друг от друга и от партизан мау-мау и нечего нам будет беспокоиться. И вообще о нас позаботятся, и мы будем жить на прямых улицах, а дома будут земляные или деревянные, с тростниковой крышей или железной, в зависимости от того, богат хозяин или нет, или от того, кто кого грабил все эти годы».

Размахивая длинным листом, он затопал ногами и поклялся, что приказ этот подписан лично комиссаром округа. Мы, дети, сидели впереди, у самого помоста, на котором стоял вождь, а взрослые, подобно овцам Христовым, толпились позади. Я разглядел жирные черные каракули — они вились внизу длинного листа, как вьется на картинке дым от ковбойского пистолета; вождь поклялся, что это подпись самого окружного начальника Робинсона (не стоять мне на этом месте, если это не так, сказал он). Но если кто решил, что это и есть весь приказ, то здорово ошибся. Потому что, кроме того, там еще говорилось, что каждый день без пяти шесть полицейская сирена будет возвещать в новой деревне комендантский час, а пять минут седьмого охранники имеют право стрелять в первого, кто попадется на глаза. Стрелять, как в собаку. Что же касается собак, то нам давалось три недели сроку. За это время мы обязаны были удавить всех наших собак, которых почему-то заподозрили в том, что они обязательно загадят нашу новую чистенькую деревню и укусят нашего окружного начальника Робинсона. «Моего лучшего Друга», — сказал нам вождь. Будто собаки только о том и думали. (Если мы не забьем их камнями до смерти, сказал он, охранники будут хватать каждую бродячую собаку, отвозить в поле и практиковаться на ней в стрельбе по мишени, после чего хозяину собаки придется захоронить труп и уплатить по пяти шиллингов за каждую израсходованную пулю.)

«Не повезло и тем, кто держит коров и коз, — продолжал вождь. — За пять недель все мясо не съешь. А потому, — сказал вождь, — надо оставить животных на старых дворах и пусть их разворуют террористы или охрана — все равно кто. Впрочем, если кто-то хочет иметь молоко, можно взять пару коров с собой на свой новый участок в одну восьмую акра. Кроме того, никто не запрещает нам держать кур, только пусть они не шляются где попало». (Про кур он мог и не говорить. Всем было известно, что он частенько наведывается кое в какие дома, чтобы в отсутствие мужей полапать их хозяек — благодаря чему те освобождались от принудительных общественных работ, — а заодно и прихватить с собой парочку кур. Он был большим любителем курочек, наш вождь, как, впрочем, и его «друг» — окружной начальник Робинсон, которому он то и дело преподносил в подарок корзинку яиц.)

Зачитав бумагу, вождь призвал нашего священника и приказал ему начать молитву.

Вот так спустя пять недель мы переселились на чистые улицы. Некоторые успели обмазать глиной стены и ночью уже спокойно спали. В других домишках недоструганные опорные столбы торчали в разные стороны, словно задранные ноги. Наверное, правило «стрелять в первого, кто попадется на глаза», сначала не действовало, во всяком случае поначалу, потому что и после шести часов семьи собирались у очагов под открытым небом. Случалось, какой-нибудь охранник погонится за бродячим псом и вдруг потянет носом, да и сам забредет к очагу, откуда запахло едой повкуснее.

Вообще-то крыша и все прочее могли подождать — главным был номер дома. Перво-наперво надо было навесить дверь и скорее звать правительственного живописца, чтобы тот вывел на ней четкий номер, поскольку этот номер завершал ряд опознавательных знаков хозяина. Без этих номеров жизнь наших отцов ничего бы не стоила, они бы, пожалуй, просто не существовали.

«Джорэм Нгайги? Номер дома? Номер удостоверения личности? Сколько жен? Сколько детей? Других иждивенцев? На лояльность какой раз присягаешь, небось седьмой? Сколько раз судился? Сколько на тебя потратили пуль?..»

И вот, когда на всех домах уже были выведены номера, он и явился. Ни с того ни с сего и неизвестно откуда.

Чужака открыл я, эта честь принадлежит мне по праву. В то субботнее утро я проснулся часов в шесть. Именно в это время кончался комендантский час, и до шести утра моя старшая сестрица Вэнгеси не решалась меня куда-нибудь посылать. Все в доме еще спали; я слышал, как храпит отец. Через щели в стене в комнату вползал рассвет, и я сел, ловя ладошкой солнечный луч.

«Пора! Пора!» Это моя распрекрасная сестрица Вэнгеси. Она учительствовала в начальной школе и все связанные с этим хлопоты делила со мной, да еще и награждала меня шлепками наравне с другими провинившимися, вовсе не считаясь с кровным родством. В то утро она ворвалась ко мне в комнату и сказала: «Вставай, лентяй! Сбегай и купи мне мыло. Мое обычное».

Эти слова «мое обычное» приводили меня в бешенство. Имелось в виду туалетное мыло «Люкс», Вэнгеси употребляла его с тех пор, как его расхвалили несколько известных красавиц, в том числе девять из десяти крупнейших кинозвезд.

Я отворил окошко. День был все-таки какой-то странный — я никак не мог приспособиться к новой жизни. Но солнышко ласково пригревало, как и в прежние времена, и легкий ветерок трепал полы моей просторной рубахи. (Хоть я уже и удостоился пары шортов, я считал, что надевать их нужно только в школу и в каких-то особых случаях. Да и Вэнгеси здорово надоела мне с этими шортами, лучше бы не твердила мне про них каждый день.) В прежние времена по субботам мы, ребятишки, играли или пасли скот в долине. Но теперь страх родителей перекинулся и на нас. В долине то и дело слышались ружейные выстрелы, раньше мы на них не обращали внимания, но теперь, когда люди гибли один за другим, эта пальба мало способствовала нашим играм. Все сидели по домам, побаиваясь других детей и в особенности их родителей и избегая незнакомцев. Мы очень рано созрели для недоверия.

Я вышел из дому и по знаменитой государственной дороге отправился к лавке. Особенно я не спешил — красавицы могут подождать. Я не очень понимал свою сестрицу Вэнгеси. Моя мать, умершая при моем рождении, покорила сердце моего отца примерно такой пословицей: «Прекрасное лицо лишь тогда прекрасно, если украшает прекрасную душу». Наверно, матушка ее не сама придумала, эту пословицу, и, пока я шел к лавке, она вертелась у меня в голове, как одно из тех надоевших всем поучений, которыми пичкал нас учитель в воскресной школе. Однако мой отец (бог наградил его двумя стоящими выкупа дочерьми, если не считать еще одного ничего не стоящего сына), мой отец был просто потрясен этой мудростью. Он вдалбливал ее моим прекрасным сестрицам. Ваша мать, — увещевал он их, — была раскрасавица, потому что она была и умница, и добрейшая душа. И ни к чему ей были все эти женские журналы и модные сорта мыла. Но Вэнгеси читала женский журнал. Она явно не хотела быть похожей на нашу матушку, которую мне даже не пришлось увидеть и в чьей смерти она, конечно, винила меня. У меня было такое чувство, что мы бережем нашу прекрасную Вэнгеси для какого-то образованного молодого человека, только выкупа с этого чисто выбритого молодчика мы все равно не получим. В лучшем случае отделается какой-нибудь ерундой.

Одним из таких молодчиков был наш деревенский священник собственной персоной. Он же владелец лавки, куда я сейчас держал путь. Ну что бы ему стоило задобрить меня, угостить печеньем или конфетой, чтобы я замолвил за него словечко Вэнгеси? Какое там! Он трясся над своими пенсами, как настоящий лавочник. А может, он меня нарочно не задабривал, догадываясь, что я этого жду. Он-то отлично знал, что Вэнгеси на него даже смотреть не хочет и пользы от меня не будет. По воскресеньям он произносил перед нами пламенные проповеди, а по будням вел тайные переговоры с нашим вождем насчет моей сестрицы — отец про это проведал. Замысел был такой: запугать сестрицу, сказать, что отца за что-нибудь арестуют, если она не согласится пойти за священника. Можно было и не обвинять в чем-то его лично, потому что племя кикуйю было уже виновно во всех смертных грехах: в клятвенных церемониях, укрывании партизан, подстрекательстве к забастовкам, подделке документов, в том, что оно съело всех до единого пропавших охранников, в производстве оружия и тому подобном. Дело было лишь за тем, чтобы предъявить любое из этих обвинений какому-нибудь наглецу, который посмеет высунуть нос в комендантский час или не явиться на общественные работы. В ту пору «строгой организации», когда все в нашей жизни было пронумеровано, а главным богом стало ружье, никто не знал, какое именно обвинение вздумают ему предъявить в данный момент. Обвинение могло оказаться столь же нелепым и смехотворным, сколь и трагичным. Мой отец не стал дожидаться, когда его призовут к ответу. Он считал, что надо первому натягивать тетиву; сплетников только припугни — они сразу пойдут на попятный. Один развесит уши да слушает всякую чушь, а там, глядишь, его схватят да замучают, или террористы явятся за его головой; а другой рискует и дает яростный отпор, как мой отец. Потому что он был горячий человек, мой старик. По праву уважаемого в селении человека он пригласил священника вместе с вождем к нам в гости — это чтобы с ними не было охраны, — и тут он сказал молодому ухажеру, чтобы тот, так сказать, сошел с кафедры и выложил всю правду. Делать было нечего — разговор пошел начистоту. Вождь попросил стакан воды. Отец ответил ему, чтобы он попил из речки. Однако вождь сделал еще одну попытку и сказал что-то красивое, подобающее случаю: что, мол, его преподобие «боготворит следы ее ног». Зато отцу не нравились следы, которые его преподобие оставлял на земле. Отец считался «добрым христианином» — потому его вождь и уважал, — но на самом деле глубоко презирал и церковь и власти. Частенько он говорил — тихонечко говорил, потому что у стен тоже были уши, — что лучшего лавочника, чем наш священник, не сыщешь во всей округе. Друзей у отца в ту пору не было: одних разогнали власти и террористы, другие, видно, перестали нам доверять, только никто к нам не приходил. Верно, поэтому, когда я немного подрос, отец стал во мне искать собеседника. Он то и дело обрушивал проклятия на «лицемерную церковь» и на белых солдат, которые «именем правительства» насилуют дочерей нашей земли; и на бессильных сынов этой земли, которые, как утверждал он, совсем потеряли рассудок и, точно банда пресытившихся садистов, истребляют своих собственных соплеменников. А мне все казалось, что и мы с ним тоже в каком-то лицемерном заговоре: ну, какое же мы имели право считать себя лучше других? Однако отцу я никогда не возражал. Зато тогда мне было смешно, потому что священник взывал к нему как к доброму христианину, такому же, как он сам. Но отец нанес последний удар, прочитав им короткую проповедь о морали и отослав священника к соответствующей главе Библии. А потом затопал ногами и до смерти их напугал.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*