Лилия Фонсека - Современная африканская новелла
— Она вышла за чайным листом. Пожалуйста, садись. Она приготовит тебе чай, когда придет.
— Да нет, пожалуй, я… — Он произнес что-то невразумительное и вышел. И сразу же столкнулся с Вамуху.
А в хижине начался оживленный разговор.
— Ну, что я тебе говорила? Женский глаз не проведешь.
— Ты не знаешь нынешнюю молодежь.
— Но ты же видишь, Джон совсем не такой. Все хорошо говорят о нем, и он сын священника.
— То-то! Сын священника.
Старик вспомнил свою молодость. Себе он нашел тогда хорошую добродетельную жену, посвященную во все тайны племени. Она не знала других мужчин. Он женился на ней. Они были счастливы. Так же поступили и другие мужчины племени рика. Все их жены до замужества были девственницами. В племени считалось табу дотрагиваться до девушки, даже если ты спишь с ней в одной постели, как нередко случалось. Потом пришли белые и принесли свою странную религию и странные обряды, которым стали следовать люди племени. Прежний образ жизни был нарушен. Новая вера не помогла сплотить племя. Да и как она могла это сделать? Отцы семейств, которые следовали новой вере, не разрешали своим дочерям делать инициацию. И они не разрешали своим сыновьям жениться на девушках, которые совершили этот обряд. Ну и дела! Что ж в результате из этого получилось? Молодые парни стали ездить в страну белых людей и привозить оттуда белых женщин. И черных женщин, которые говорили по-английски. Да, да, вот именно. Да и оставшиеся молодые мужчины не терялись. Они сделали незамужних девушек своими женами, а потом оставили их с детьми, не знавшими отцов.
— Ну и что? — возразила жена. — Разве Вамуху не такая, как лучшие из них? Да и Джон выгодно отличается от всех остальных.
— Отличается! Отличается! Все они одинаковы. А хуже всех те, что вымазаны белой глиной обычаев белого человека. У них нет ничего за душой. Ничего, совсем ничего. — Муж взял ветку и принялся раздраженно ворошить затухающий огонь. Ему стало холодно. Он дрожал. И боялся. Боялся за племя. Потому что теперь он видел, что чужие обычаи проникли не только в жизнь образованных людей, но и в жизнь всех людей племени. Старик дрожал и беззвучно плакал, горюя о племени, которое распадалось на глазах. Племени некуда было деваться. И оно не могло быть тем, чем было. Он перестал помешивать огонь и уперся взглядом в пол.
— Странно, зачем он приходил? Очень странно. — Потом он посмотрел на жену и добавил: — Ты не заметила чего-нибудь необычного в поведении твоей дочери?
Жена не отвечала. Она была занята своими большими надеждами.
Джон и Вамуху молча шли рядом. Запутанные улочки и повороты хорошо были знакомы обоим. Вамуху шла быстрыми легкими шагами. Она была счастлива, Джон видел это. Он же еле волочил ноги… И он избегал людей, хотя было темно. Но чего было стыдиться? Вамуху была красивой, может быть, самой красивой девушкой во всей долине, И все же он боялся, что его увидят с ней. Он мог поклясться себе, что раньше, сначала, он любил ее. Но любил ли он ее теперь? Он не знал. Самое трудное было признаться в этом самому себе… Одно он понимал хорошо — будь на его месте любой из знакомых ему деревенских парней, ответить на этот вопрос было бы гораздо легче.
Миновав последнюю хижину, они остановились. Ни он, ни она за все это время не произнесли ни слова. Но их молчание было значительнее слов, они без слов понимали друг друга.
— Они знают?
Молчание. Вамуху, наверно, обдумывала вопрос.
— Пожалуйста, говори же! — сказал он. Он почувствовал усталость, большую усталость, подобно той, которую испытывает старый человек, долгий путь которого внезапно подошел к концу.
— Нет. Ты просил меня подождать еще неделю. Сегодня последний день.
— Да. Поэтому я и пришел! — хрипло прошептал Джон.
Вамуху молчала. Джон посмотрел на нее. Теперь их разделяла темнота. И Джон не видел Вамуху. Перед ним маячила фигура отца — высокомерного в своей истовой религиозности и властного от имени своего бога. Он вновь подумал: «Я, Джон, сын священника, которого уважают все и который уезжает в колледж, паду и разрушу все надежды?..» Он так не хотел этого падения…
— Это была твоя вина. — Он нашел в себе силы обвинить ее, хотя его сердце знало, что это ложь.
— Почему ты все время говоришь мне это? Разве ты не собираешься на мне жениться?
Джон вздохнул. Он не знал, что делать. Он вспомнил легенду, которую когда-то рассказывала ему мать.
…Давным-давно жила на свете молодая девушка. Она нарушила обычай, и у нее не стало дома, куда бы пролегал ее путь, и она не могла идти в прекрасную страну, где все было хорошо, потому что на пути был Ириму…
— Когда ты скажешь им? — спросил он глухо.
— Сегодня.
Его охватило отчаяние. На следующей неделе ему ехать в колледж. Если бы он смог убедить ее подождать… («Я ведь могу уехать и вернуться, когда все страхи останутся позади».) Но тогда власти наверняка лишат его стипендии. Он был напуган, и в его голосе снова зазвучала нотка мольбы, когда он решился заговорить опять:
— Послушай, Вамуху, ведь это случилось не сегодня… я хочу сказать, ну, вот это самое…
— Я уже сколько раз говорила тебе — я беременна три месяца, и мать догадывается. Только вчера она сказала, что я дышу, как женщина с ребенком.
— Ты не могла бы подождать еще три недели?
Она засмеялась. Все-то он выкручивается, все-то колдует.
Ее смех всегда возбуждал в нем желание.
— Хорошо, — сказал он. — Дай мне только завтрашний день. Я что-нибудь придумаю. Завтра я тебе скажу…
— Я согласна. Завтра. Я не могу больше ждать. Или ты не хочешь жениться на мне…
Почему не жениться на ней? Ведь она красивая! Почему бы и не жениться?.. Да, но люблю ли я ее в самом деле?..
Она ушла. Джону показалось, что она обманывает его и, чтобы выйти за него замуж, она придумала это. Колени его дрожали, тело обмякло. Он не мог сдвинуться с места и опустился на землю, растерянный. Пот градом катил по щекам, как будто он долго бежал под палящим солнцем. Но это был холодный пот. Он лежал на траве, думать ни о чем не хотелось. Теперь он не сможет взглянуть в глаза отцу. Или матери. Или преподобному Карстону, который так верил в него.
Джон понял, что, хотя он и получил образование, он оставался таким же беззащитным, как и все. Таким же, как Вамуху. Так почему ему не жениться на ней? Он не знал. Он вырос у отца-кальвиниста, а директором его школы был миссионер-кальвинист. Джон попробовал молиться. Но кому молиться — богу Карстона? Это будет фальшиво. И это будет богохульство. Тогда, может, ему молиться богу племени?.. Он был раздавлен сознанием собственной вины.
Он очнулся. Где он? Потом пришел в себя. Вамуху ушла. Она дала ему еще день. Он встал — он чувствовал себя лучше. Неверной походкой он направился к дому. Хорошо, что тьма окутала всю землю и спрятала его. Из хижин вырывался смех, оживленные разговоры или перебранка. Красными язычками мелькали из открытых дверей огоньки очагов. «Деревенские звездочки», — подумал Джон. Он поднял глаза. Звезды господа, холодные и далекие, безразлично глядели на него. Здесь и там стояли группы парней и девушек, они громко разговаривали и смеялись. Для них жизнь шла обычным чередом. Джон подумал, что для них тоже придет день испытаний, и утешился.
Снова его обуял страх. Почему? Почему! Разве он не может пренебречь всеми надеждами, которые на него возложили, всеми видами на будущее и жениться на этой девушке? Нет, нет. Он не может, и он знал, что отец и церковь никогда не согласятся на этот брак. Она совсем не училась, во всяком случае, не кончила обычных четырех классов. Если он женится на ней, он навсегда лишится возможности попасть в колледж.
Он попробовал идти быстрее. Силы возвращались к нему. Воображение и мысли уносились вдаль. Он пытался объяснить свое поведение перед воображаемыми обвинителями — как часто он это делал раньше, когда еще этого не было! Он до сих пор не знает, что ему делать. Вамуху влекла его к себе. Она была такой стройной, а ее улыбка сводила с ума. В деревне не было ей равной, и ни одна девушка не собиралась учиться, не только она. Так уж принято. Может быть, поэтому многие африканцы уезжают из дома и возвращаются женатыми? Если бы только у Вамуху было образование… И если бы не инициация… Тогда он, пожалуй, сумел бы воспротивиться воле отца…
В хижине матери все еще горел свет. Может быть, ему следовало войти туда для ночной молитвы. Но Джон прогнал эту мысль — у него бы не хватило мужества взглянуть в лицо родителям. Лампа в его хижине погасла. Он надеялся, что отец этого не заметил…
Джон проснулся рано. Он был напуган сном. Он не был суеверным, но боялся дурных снов. Ему приснилось, будто он принимает участив в обряде племени. Кто-то — он не разглядел лица — пришел и повел его, потому что сжалился над ним. Они пришли в незнакомую местность. Он оказался один. Неизвестный исчез. Появился призрак. Джон узнал его — это был дух того дома, который Джон оставил. Дух потащил его назад. Потом появился другой дух. Это был дух страны, куда он пришел. Он потащил его вперед. Духи схватились друг с другом. Потом со всех сторон явились другие духи и стали тащить его во все стороны, и тело Джона начало разваливаться на куски. А духи были бестелесны, он не мог уцепиться за них. Они тащили его, а он не мог ухватить ничего, ничего… Потом он увидел себя. А может, это был не он. Человек смотрел на девушку, девушку из легенды. Ей некуда было идти. Он подумал, что должен подойти и помочь ей; он покажет ей дорогу. Но когда он пошел к ней, то сам заблудился… Он был один… Что-то ужасное двигалось на него, все ближе, ближе… Он проснулся. Он был весь в поту.
