Евгений Войскунский - Мир тесен
Играть мне что-то не хотелось. Голова, правда, не болела, как у той козлиной девы, а вот зуб ныл. Блокадная цинга, черт дери, все еще сидела у меня в зубах.
Так вот, играть не хотелось, но и огорчать замполита не стоило. Он, сухопарый, тонконогий, в белой маечке и черных трусах, уже прыгал на волейбольной площадке, разминался. Ладно. Я сбросил робу и в казенных сатиновых трусах и тельняшке выбежал на поле. Борисоглебский торпедист возглавил базовую команду, судить вызвался лейтенант Варганов, свистнул в командирский свисток, и игра пошла. Мы прыгали и перебегали, подымая облачка пыли, по каменистой площадке, и бухали по мячу ладони, и я старался высоко накинуть мяч замполиту для топки, и он радостно топил, а базовый торпедист ответно топил со страшным гиканьем. Игра шла хорошая, но вот я промазал при подаче, замполит сердито крикнул: «Мазила!» Стал подавать шофер из базовой команды, у него в руках было примерно столько же лошадиных сил, сколько в наших моторах ГАМ-34, и он набил нам три очка. Счет стал угрожающий: четырнадцать — двенадцать в их пользу.
— Сетбол! — крикнул Варганов.
— А ну, ребята, подтянись! — крикнул Бухтояров.
И мы подтянулись, пригнулись в готовности принять любую подачу…
Тут хлопнул винтовочный выстрел, отдавшийся коротким эхом. Мы разогнулись. Шофер опустил могучую десницу, готовую послать последний убийственный мяч. Все головы повернулись в сторону выстрела, и мы увидели: из-за каменного сарая, где помещалась зарядовая станция, двое вывели Дедкова. Он, с растрепанной белобрысой головой, упирался, вырывался, но его крепко держали под руки и волокли прямехонько к замполиту. Одна нога у Дедкова была разута.
— П-пу-сти! — хрипел он. — Ч-чиво… Ч-чиво наскочили?
Один из двоих — Дурандин — дал ему, озлившись, подзатыльника. Дедков мотнул головой и оскалил зубы — я не узнавал его.
— Что случилось? — Замполит быстро пошел к краю площадки.
Дедков поднял на него шалый взгляд — в следующий миг он шмыгнул носом, рыдающе всхлипнул и затих. Будто потух. Только вздрагивала босая ступня, осторожно нащупывая землю.
— Вот, — сказал второй из тащивших, старшина-электрик Кабаков с зарядовой станции. — Получите своего стреляльщика.
Одной рукой, занесенной подальше от Дедкова, он держал винтовку.
Ах ты ж, Дедков, поросятина несчастная… Так ты хотел… Я задохнулся. По хребту, даром что я вспотел от прыганья-беганья, пробежал озноб.
— …А он, значить, из пирамиды ее взял та ходом из кубрика, — слышал я быстрый южный говорок Кабакова. Я его знал, его все катерники знали, он уже сто лет заряжал аккумуляторы всей бригаде. Ну, не сто, конечно. Его война застигла на пятом году службы, и еще, выходит, три года он отмолотил. На бригаде немало таких старичков. У Кабакова чернявая голова над ушами была тронута сединой, а руки сплошь в синих наколках. — Тут я, значить, и ухлядел его в окошко, — быстро рассказывал он. — Ховорю коренному, — мотнул головой на Дурандина, — смотри, винтовку в лес тащит. А он, — кивок на Дедкова, — за сосной стал и ботинок, значить, сдерхивает. Ну, мы с коренным рванули…
Тут подбежал тощенький паренек из базовой команды с повязкой на рукаве робы, с испуганным лицом, стал у Кабакова отнимать винтовку. А тот — строго:
— Служба! С тобой войну про…!
— Прекратите, Кабаков, — оборвал его Бухтояров. — Вы дневальный в кубрике? — спросил он паренька. — Доложите дежурному по базе, что я вас снимаю с вахты за сон на посту!
— Я не спал, товарищ капитан-лейтенант, — зачастил тот, — я только вышел воды в бачок набрать…
— Отставить разговоры! У вас под носом оружие из кубрика вынесли! Доложите дежурному, я вас арестовываю на десять суток. Винтовку — на место немедленно! А вы все трое — ко мне в каюту.
Сухопарый, тонконогий, замполит скорым шагом направился к домику комсостава. Ему, конечно, и само ЧП было неприятно, и то, что оно застигло его неодетым, в трусах и майке.
Дурандин кинул Дедкову ботинок:
— Обуйся, стрелок!
Тот безропотно натянул ботинок, без носка, на костлявую ступню.
— Зашнуруй! — командовал Дурандин. Впервые я видел на его обычно сонном четырехугольном лице хоть какое-то выражение чувств. — Видали? — проворчал он, ни к кому особенно не обращаясь, а мы, обе команды, стояли вокруг. — Чего задумал! Мы с Кабачком в последний момент успели. Он уже ногу, ну, палец, в скобу сунул. Я с разбегу ка-ак дал! Выбил ствол с-под шеи… в подбородок он, чертяка, уткнул… Выбил, и тут он пальцем — дерг по крючку… Ну, зашнуровал? Пошли!
Они с Кабаковым подхватили Дедкова под руки и повели его, безвольно переставляющего ноги, к желтому домику, в котором, наверно, спешно одевался замполит.
* * *Ночь на 10 июня застала нас — звено катеров — на опушке Хапасаарских шхер. Тут у финнов был фарватер, по которому хаживали их корабли из Котки в Выборг и обратно. Поиск был неудачный, кораблей противника не обнаружили. Но под утро, уже ложась на курс к себе в базу, мы услышали мощный рокот артиллерии. Он накатами шел с Северо-востока, там вспыхивали зарницы, играли сполохи грозного света. Я завороженно смотрел, высунувшись из своей рубки. Что-то происходило. Северные форты Кронштадта вели крупный разговор.
Потом мы узнали: той ночью войска Ленфронта перешли в наступление на Карельском перешейке, прорвав сильно укрепленную оборону противника. Взяты станции Терийоки и опорный пункт Яппиля.
Отряду легких сил флота была поставлена задача — блокировать вход в Выборгский залив, не пропускать корабли противника с подкреплениями в Выборг и к островам Бьёркского архипелага. Наш дивизион торпедных катеров входил в этот отряд вместе с малыми охотниками и бронекатерами.
Белыми ночами на стекло заштилевшего залива опускалась призрачная дымка. С острова Торсари по катерам открывала огонь крупнокалиберная финская батарея. В горьком влажном воздухе долго держались, медленно редели дымзавесы.
Каждую ночь мы утюжили залив. Были стычки. В ночь на пятнадцатое безуспешно атаковали немецкий миноносец. Он загородился яростным огнем. За кормой рванул снаряд, катер подбросило с такой силой, что у меня сорвало с амортизаторов передатчик. Самого крепко долбануло о переборку, а тут еще тяжелый ящик передатчика пал ко мне, как любимая девушка, в объятия. Так я и держал его на коленях до возвращения в базу, и потом, когда катер ошвартовался, я с трудом сошел на пирс. Огромного усилия стоило взбежать по сходне, как положено исправному матросу, в то время как организм требовал опуститься на четвереньки и ползти.
Но это ладно. Мы чуть не сгорели в ту ночь. Когда катер тряхнуло, вышел из строя один из моторов. Из поврежденного картера вымахнуло пламя. Обжигая руки, Дедков перекрыл бензопровод, а Дурандин сорвал огнетушитель и пеной сбил пламя.
Да, я же еще не досказал «дедковскую историю»…
Понимаете, переполох был страшный. Замполит Бухтояров немедленно доложил о ЧП комдиву. За лейтенантом Вьюгиным, ушедшим в базовый клуб, срочно отправили посыльного. Что там было у комдива в каюте, не знаю. В общем-то с Дедковым все было ясно: его ожидали трибунал и штрафная рота, тут никуда не денешься, за попытку самострела по головке не гладят, черт дери. А пока что его, сердешного, отвели на «губу», посадили по-строгому. Лейтенанту Вьюгину комдив влепил выговор за слабую воспитательную работу. Что до меня, то замполит вдруг сильно осерчал: почему я не выполнил его указание?
— Я же велел вам проводить с Дедковым работу, — сказал он, строго глядя близко посаженными темными глазами. — Это был приказ. Почему не выполнили?
— Я выполнял насколько возможно. Беседовал, положение на фронтах объяснял…
— Этого недостаточно.
Сунулась было на язык грубая фраза, не раз мною слышанная: «А что еще, раком встать?» Но я проглотил ее.
— Вместо того чтобы помочь Дедкову пропитаться сознательностью, — продолжал замполит, — вы вступили в пререкания с боцманом, оправдывали трусость!
— Да ничего я не оправдывал, товарищ капитан-лейтенант, — тоскливо сказал я. — Просто не надо забывать, что Дедков пережил бомбежки, гибель семьи…
— Помолчите, Земсков! Будете мне тут еще лирику разводить!
— Так и скажите, что вам нужны бессловесные…
— Нам нужны сознательные и дисциплинированные! Слишком языкасты, Земсков!
Молча я смотрел в окно на угасающий закат и думал о том, как у меня все нескладно. С одной стороны спрашивают, почему не выполнил указание, а начнешь отвечать, сразу — «Замолчи, Земсков!» Недаром придумали остряки, что на флотах всегда так: стой там — иди сюда…
— …Думал, что могу опереться на вас, человека с образованием, а вы… — продолжал снимать с меня стружку Бухтояров.
Господи, да какое образование… недоучка я… не слишком усердный первокурсник… только и научился, что высаживаться на острова… долбить лед пешней… ловить в эфире морзянку…
