Михаил Аношкин - Прорыв. Боевое задание
— И Микола погиб. Помнишь его?
— Еще бы! А он как погиб?
Микола и Сташевский попали в окружение. Микола сказал Феликсу:
— В плен не пойду. Попробовал этой прелести.
Немцы накрыли их врасплох на ночевке, и это было неудивительно. Последние две недели бойцы выбились из сил, валились с ног. Микола сдержал слово. Когда пленных согнали в кучу, немецкий офицер в фуражке с высокой тульей снял пенсне и начал что-то говорить, смешно оттопыривая нижнюю губу. Понимал его один Феликс. Офицер хвастался, будто Москва пала, Красной Армии не существует в природе. Микола отстранил товарища и бросился на офицера. Схватил за горло и стал душить. Оба упали на землю. Это было так неожиданно и сверхъестественно, что конвоиры в первую минуту растерялись. У них вытянулись и поглупели лица. Опомнившись, кинулись стаскивать Миколу с офицера, но удалось им это не скоро — до того разъярился он. Они изрешетили Миколу из автоматов. Но и офицер не поднялся.
Пленных немедленно угнали, и Сташевский точно не мог сказать, до смерти задушил Микола офицера или нет, Пожалуй, до смерти, потому что, когда пленных, избивая прикладами, погнали прочь, Феликс успел заметить, что офицер лежал бездыханный и посиневший. На длинной шее у него багровели здоровенные синяки от яростных Миколиных рук.
Андреев ждал, что Федя расскажет ему и про Петьку Игонина, ждал внутренне сжавшись, готовый к любому печальному известию. Но Сташевский про Игонина не вспомнил.
— Про Игонина ничего не слышал?
Сташевский посмотрел на Андреева несколько удивленно:
— Но ведь Игонин здесь.
— Где, здесь?
— В отряде Давыдова.
Андреева ответ Сташевского ошеломил. Как? Петро Игонин, дружище Петька, здесь? Вот это новость!
— Может, сходим к нему? — спросил Григорий боязливо, вдруг Сташевский возьмет да скажет:
— Я пошутил — нет здесь никакого Игонина.
Глупости, не будет Федя-разведчик так жестоко шугать. Значит, к Игонину можно запросто пойти? И ничто не будет помехой — ни время, ни расстояние? Первое время Григорий о Петьке тосковал, потом тоска притупилась. Но вспоминал часто и не чаял встретить. И вдруг он рядом, дышит одним воздухом, готовится к одному заданию.
— Его сейчас нет, — отрезвил Григория спокойный голос Сташевского. — Он на задании, но скоро вернется.
— Что? Ах, да, на задании. Выходит, в лагере сейчас его нет? Жаль, — вздохнул Григорий.
Андреев хотел, чтобы Федя поподробнее рассказал ему об Игонине, но тот не догадался. Заспешил, то и дело посматривая на часы.
Расстались приятелями, прежний ледок растаял, но до той близости, какая у них была в отряде Анжерова, было далеко.
Каков, интересно, теперь Петро? Трудно даже вообразить. В первый день войны отмахали по адской жаре километров двадцать. На привале Петька лег в кювет, задрал ноги кверху. Когда стали строиться, неожиданна налетел старшина Береговой. У Петьки пряжка ремня съехала набок, гимнастерка на животе сбилась в ком, а пилотка была надета поперек головы. В довершение всего винтовку нес, как лопату, — взял за дуло и положил на плечо. Старшина побледнел, увидев Игонина таким. Береговой глубоко вдохнул воздух и прошептал яростно:
— Биндюжник!
И убежал, потому что побоялся сорваться. Петька спросил, как ни в чем не бывало:
— Его что, муха цеце укусила?
— Ты ж на архаровца похож, — сказал Андреев.
— Все равно война, — отмахнулся Игонин, но в порядок себя привел.
А через пятнадцать дней тот же самый Петька Игонин, после гибели Анжерова, принял под свое командование отряд, и то был совсем другой человек. Расхлябанность как рукой сняло, в бесшабашных глазах упруго билось трудное раздумье, и в самой осанке появилась командирская стать. Откуда что и взялось в Петьке Игонине, Григорий диву давался и гордился другом. Уже в конце похода сидели они с Петром на берегу тихой сонной речушки и мечтали вступить в партию. Петро говорил задумчиво:
— Но за что же меня принимать в партию? Возьмут и спросят: «Скажи, Игонин, какое ты доброе дело совершил в жизни?» Какое? Однажды тетку из воды вытащил, тонула, бедняга. И все? «Маловато», — скажут. — Ну, а насчет идейности? Хватит у тебя ума разобраться во всем и помочь разобраться другим, беспартийным, не свихнешься ты на крутом повороте?»
Григорий тогда вставил горячо:
— А сможешь ты без страха умереть за все это, если потребуется?
Нет, ничего не забыл Григорий Андреев из пережитого, мог перебрать в памяти каждый день, проведенный с Игониным! Такое не забывается. И вот Петька где-то здесь рядом и не знает, что среди гвардейцев есть сержант Андреев, Гришуха, как он любил звать друга.
Сержанта увлекли воспоминания. А между тем, вернулся из штаба Васенев и собирал бойцов. Подтянут, начальственно строг, преисполнен таинственной важности. Сказали ему что-то такое, что простым смертным пока знать не дано, пока недоступно. Если и будет потом доступно, то только из его уст. Какой он, собственно, еще мальчишка, хотя всего на год или даже меньше моложе сержанта. И как ни странно, таким он Андрееву сильнее нравился — больше в нем было непосредственности, Сейчас, например, Васенев искренне верил, что он самый нужный и знающий человек. Несмотря на то, что хмурился и казался строгим, на самом же деле, в таком настроении он становился по-хорошему покладистым и добрым. Что стоит человеку сильному и знающему проявить снисхождение к подчиненным?
Васенев поглядел внимательно на Ишакина, спросил:
— За сухари еще переживаешь? Смотри, скоро состаришься.
— Он, товарищ лейтенант, не из-за этого, — вмешался Мишка Качанов.
— Неважно. А ты, Качанов, как я погляжу, к радистке зачастил?
— В помощники просится, а она не берет, — отомстил Ишакин.
— Веники березовые о нем плачут, — усмехнулся усач Рягузов. Не такой уж он безразличный мужик. Качановскую тактику против Мишки же и обратил — подначивает.
— Какая березка? — улыбнулся невинно Мишка.
— А та, что ума прибавляет, не слыхал?
— Она полезна и тебе, Алексей Васильевич.
— Хватит, товарищи, — пресек перепалку Васенев. — Ближе к делу.
Бойцы слушали Васенева внимательно. Ночью отряд идет на задание. Приказано взорвать С-кий мост. Стрелки и автоматчики с бою берут станцию и мост, подрывники поднимают его в воздух. Фермы моста железные. В, среднем на погонный метр будем класть по три килограмма тола, вот и считайте, сколько надо взрывчатки. Для прочности заряд удвоим. Упакуем тол связками, каждую, связку понесут двое.
Бой начнут автоматчики. Наша задача — по сигналу ворваться на мост, без суетни заминировать его. Бикфордов шнур поджигают Андреев и Марков.
— Задание понятно? Вопросы? — Васенев обводит внимательным взглядом сосредоточенные лица бойцов. Вопросов не было. Мишка Качанов вздохнул:
— Ночка будет жаркая. Товарищ лейтенант, а правда, что сегодня ночью гестаповца поймали?
— Вот, вот, — ухватился Васенев, — совсем я упустил, хорошо, что Качанов напомнил. Бдительность, товарищи, бдительность и еще раз бдительность. Сегодня ночью, когда принимали самолеты, поймали вражеского агента. Имел задание убить комбрига.
— Как поймали?
— Разведка предупредила, вот изменника и взяли без шума. Для гвардейцев хорошая новость — нашелся Лукин. Его подобрала группа Старика.
Мишка присвистнул: вот это да! Ишакин спросил:
— Как его туда угораздило?
— Не знаю. Скоро группа Старика вернется и расспросим.
— Жив и не трус — это главное, — сказал Андреев. — А то я, грешным делом, плохо о нем подумал.
— Все равно, растяпа, — убежденно заявил лейтенант. — Умудрился отстать от своих.
Начались сборы. Из тайника извлекли тол, упаковали связками по сорок килограммов, приделали ручки. Чтобы удобнее было нести, вырубили слеги. Слегу просунули под ручки — и носилки готовы. Попробовали, удобно ли нести. Концы слеги примостили на плечи. Ничего, лучше, чем, в руках, хотя плечи и надавит.
2
Выступили, как только лес заполнили сизые сумерки. Они с каждой минутой густели и густели, превращаясь в ночь.
Подрывники замыкали колонну. Одну связку тола несли Ишакин и Качанов. Мишка пустил вперед Ишакина и покаялся. Ишакин в лесу, тем более ночью, ходить не умел. То спотыкался, то вдруг заносило в сторону, и Мишке приходилось солоно. Груз на слеге болтался, конец жерди елозил по плечу. Мишка не выдержал и вслух зло сказал:
— Чего ты качаешься, как дубина над водой?
На Мишку зашикали. Ишакин на замечание не обиделся, попросил поменяться местами, что и было сделано. За Качановым Ишакин двигался лучше.
У Андреева и Маркова груза не было. Оба шагали рядышком и разговаривали шепотом. Их тянуло друг к другу. Для разговоров всегда были темы. Григорий спрашивал, Ваня охотно отвечал. Он знал столько историй из партизанской жизни, что мог их рассказывать и день и ночь, не повторяясь. У него была чудесная память, и он отлично помнил даже то, что сам лично не переживал, но слышал от других. Григорий спросил:
