Михаил Аношкин - Прорыв. Боевое задание
Лукин был в отчаянье. Григорий всячески старался ему помочь:
— Еще была там старушка-врач, — не терял надежды Андреев, посматривая на Федю-разведчика: может, он ухватится за эту ниточку?
— Как ее звали?
Андреев повернулся к Лукину. Но Юра беспомощно пожал плечами. Откуда ему знать, как звали ту старуху?
— Ну, а сам не помнишь, с какой стороны заходили в Брянск?
Лукин вздохнул — не помнил. Стали соображать, с какой же? И выходило, что с восточной.
— Ладно, — пообещал Сташевский, — я ребят из группы Старика знаю, поговорю с ними.
И там объявился один, который ходил тогда провожать Олю. Юра Лукин вместе с тем партизаном поспешил в дом, в котором осталась Оля на попечении старушки-врача. Вернулся невеселый. Оля, чуть поправилась, отправилась в свою деревню. Но хорошо уже то, что догадалась оставить на всякий случай свой адрес.
— Чудак! — успокоил его сержант. — Главное, адрес в кармане — остальное потом.
Но Лукин так настроился на встречу с Олей, что неудача обескуражила его, и никакие утешения до него не доходили.
Через несколько дней отряд посадили на автомашины и перебросили в Орел, и там он участвовал в параде партизанских отрядов всех Брянских лесов. Главная площадь города, которая была окружена полуразрушенными мрачными зданиями, была до отказа набита партизанами. Играл духовой оркестр, произносились речи, над головами с гулом проносились самолеты. На одном из заходов самолеты выбросили маленькие игрушечные парашютики, и они покрыли небо, как крупные хлопья снега. Партизаны восторженно приветствовали летчиков, потрясали оружием и ловили падающие парашютики. Молодцы летчики — они напомнили партизанам ночи у лесных аэродромных костров и ожидание самолетов с Большой земли.
После парада гвардейцев вызвал Давыдов. Лейтенант выстроил своих орлов во дворе штаба и поджидал, когда выйдет комбриг. Вот он появился, большой, радостный, и Васенев четко отрапортовал ему. Давыдов внимательно и с любопытством оглядел каждого, будто впервые с ними встретился.
— Вы славные ребята, — сказал он, — и мне остается только жалеть, что прислали вас поздновато и что сегодня приходится расставаться. Вам надлежит вернуться в свою часть, и я желаю счастливого возвращения. Я позабочусь, чтоб ни один из вас не остался без награды! До встречи в Берлине!
Давыдов пожал каждому руку и приказал Васеневу:
— Теперь действуйте, лейтенант, самостоятельно. Думаю, что не пропадете, коль не пропали в лесах. Верно?
— Так точно, товарищ комбриг!
Комбриг ушел. И стало непривычно, неудобно. Давыдов им теперь не командир, партизаны им не однокашники. Свой батальон неизвестно где. Пятеро остались одни. Мишка кисло улыбнулся:
— Мы сами с усами. Кумы королю.
Попрощаться с гвардейцами пришли Ваня Марков и усач Алексей Васильевич. Закурили на прощание, дымили основательно и молчаливо. Грустное получилось расставание. Рягузов глянул на Ишакина и сказал:
— Прости, гвардеец, ежели что не так. Психанул я, сам понимаешь.
— Кто старое помянет, тому глаз вон; так что меня тоже извиняй, дядька.
— А что у вас было? — насторожился Мишка. — Поцапались?
— Белка орехов на зиму запасла да грибов, — отозвался Рягузов. — Понял?
— Не-ет, — чистосердечно признался Мишка.
— И я нет, — улыбнулся усач. — Начнем с начала?
— Гляди, сержант, ориентир — сломанный тополь, на третьей скорости к нам движется... Кто? — сказал Мишка.
Сержант оглянулся. К ним спешила Анюта. Она подошла к Андрееву и протянула ему листок бумаги:
— Это адрес Старика. Просил передать.
— Разрешите, товарищ старшина? — щелкнул каблуками Качанов. — Один вопрос по существу?
— Пожалуйста, — вскинула брови Анюта.
— Интересуюсь перед разлукой узнать точно: земляки мы с вами или нет?
У Анюты веселая искринка зажглась в глазах.
— Волга течет через Белое озеро и впадает в Каспийское море, — ответила она. — Пожалуй, земляки.
— Во, а я что говорил! Теперь я окончательно убедился — вы идеальное исключение изо всего старшинского племени!
За Мишкиной дуэлью следили с улыбкой. Один лишь Ваня Марков был хмур и неразговорчив. Только сегодня узнал, что девушка его погибла от рук провокатора. Прощаясь, Григорий и Ваня обнялись. Ваня слегка хлопнул Андреева по плечу и, сказав:
— Вот так-то бывает, — двинулся прочь, чуть ссутулив плечи.
2
Ожидали эшелон, в котором ехал батальон, в Конотопе. На станцию изредка налетали немецкие бомбардировщики, неистовствовали зенитки. Самолеты беспорядочно сбрасывали бомбы и возвращались восвояси. Спали гвардейцы в заброшенном доме, прямо на полу.
Комендант станции ничего определенного про эшелон сказать не мог — где-то в пути, и все. Прибыть может в любую минуту, поэтому лучше никуда не отлучаться. Появился эшелон на пятый день. Остановился долгожданный, и первым, кого ребята увидели, был капитан Курнышев. Он выпрыгнул из вагона и широко зашагал навстречу Васеневу и его бойцам, еле сдерживая радостную улыбку.
Андреев облегченно вздохнул:
— Ну, братцы, кажется, мы дома.
Капитан поздравил с возвращением и приказал старшине отвести их в теплушку, в которой ехал взвод Васенева, и досыта накормить.
Чистюля Трусов уселся возле сержанта и не сводил с него влюбленных и немного завистливых глаз, ловил каждое его слово.
Качанов весело спросил:
— Ты так и не сменил фамилию?
Трусов, улыбаясь, отрицательно покачал головой. Мишка облизнул губы:
— Зря.
Григорий говорил мало, вдруг навалилась тоска. Сам не понимал, что с ним происходит. Казалось бы, наоборот, радоваться надо, а вот не было радости. Васенев ушел в теплушку командира роты. Ишакин с Качановым едва отбивались от вопросов. Лукин забился в угол, всеми забытый, и помалкивал.
Почему же я не радуюсь возвращению? — думал Григорий. — Опять среди своих, они стали сейчас дороже и милее. Возможно, сердце тревожится о тех, кто остался в отряде, с кем он сроднился в нелегкой военной судьбе?
Да еще болит сердце о Петьке Игонине. Только подумать — это он, легендарный Старик, героическая личность! Григорий страстно мечтал встретить Петра, надеялся увидеть таким же, каким оставил в Гомеле, в сорок первом. А от того Игонина не осталось ровно ничего, родился в огне войны незнакомый Григорию человек. Петька Игонин всецело принадлежит Григорию, а Старик далек от него так же, как скажем, Давыдов. И жаль старых воспоминаний, и надо обязательно привыкать к новому.
Да, привыкать. Тот же взвод, те же ребята, однако все по-другому. Вон как бурно выхлестнулась у Ишакина его душевная боль, и с той вспышки солдата нельзя узнать. Он замкнулся в себе, и сержант еще не знает, что сделает с его гвардейским знаком. И Мишка не такой уж безалаберный парень, ловелас, хотя этого от него тоже не отберешь. Рассказал Григорию про спор Климова с Давыдовым, и надо было видеть, как погрустнели его глаза. И хотя тогда комбриг не расстрелял старшину Мошкова, но уже то обстоятельство, что комбриг мог замахнуться на это, потрясло Мишку. Так запросто взять да лишить человека жизни, безоружного, пришедшего с повинной?
На Юру Лукина ребята из взвода поглядывали с уважением, украдкой косили глаза на седую прядь. Уж если у беззаботного Лукина появилась прядь седых волос, то стало быть ребята в партизанском отряде действительно хватили всякого. Андреев и все остальные, не сговариваясь, не стали рассказывать об оплошности Юры — захочет, пусть расскажет сам. Но Юра пока не склонен был вдаваться в воспоминания о своих горестных похождениях. Он думал об Оле, которой успел отправить пять писем — ровно столько, сколько дней они провели в Конотопе.
Может быть, тревожно у Григория потому, что впереди новая неизведанная фронтовая дорога? Слышится сердитая команда:
— По вагонам!
Впереди прогудел паровоз, лязгнули буфера, и колеса вагонов дробно застучали на стыках рельсов, набирая скорость.
Эшелон миновал станцию и помчался вперед. На фронт.
Какое задание ждет гвардейцев? Пожалуй, на этот вопрос не мог ответить и сам капитан Курнышев.
Красная Армия в эти дни с упорными боями продвигалась на запад. Бои кипели на подступах к Киеву и Гомелю.
Война продолжалась. В дымных тревожных заревах уже просматривался ее конец.
