Михаил Аношкин - Прорыв. Боевое задание
— Тот Феликс, который был в отряде Анжерова?
— Тот, — еще больше удивился Федя и спохватился: — Погоди, ты чего меня допрашиваешь? Сам кто будешь?
Идущие сзади прибавили шаг, чтоб не пропустить ни одного слава — разговор велся вполголоса. Передние, наоборот, сбавили шаг, им тоже любопытно было послушать интересный разговор. Качанов даже из строя вышел, чтоб взглянуть на партизанского дружка сержанта. Но Васенев сердито, как гусь, зашипел на него, и Мишка вернулся на место.
Усач Рягузов тихо спросил Ваню Маркова:
— У Федора, похоже, приятель объявился среди новеньких?
— Похоже, — ответил Марков.
Возле сержанта и Сташевского грозила образоваться пробка. Марков хотел вмешаться, но его опередил Федя. По-командирски уверенно, с металлической ноткой вполголоса попросил:
— Не задерживайте движение, товарищи!
Ого, у Феди — металлическая нотка!
Передние зашагали быстрее. Сташевский тронул сержанта за рукав шинели:
— Ну, ты все-таки кто?
— Андреев.
— К-кто? — поперхнулся Федя и тут же, взяв себя в руки, сказал: — А ну, выйдем.
Они выбрались из строя. Молчаливая цепочка партизан поплыла мимо. Сташевский вытягивал шею, стараясь лучше рассмотреть лицо сержанта, но было очень темно.
— Постой, постой, — торопливо шептал он. — Говоришь, Григорий Андреев? Политрук, да?
— Да, сержант Андреев!
— Слушай, не может быть, — не сдавался Сташевский, поправляя без нужды за спиной автомат. — Тот Андреев — комиссар!
— А я, по-твоему, какой Андреев?
— Не знаю, не знаю, — поспешил спрятаться от вопроса Федя-разведчик. Он зачем-то обошел вокруг сержанта, словно вокруг телеграфного столба. Узнать не мог. Чиркнуть бы спичку или засветить фонарик — нельзя! Ничто не должно выдавать движение отряда. Нарушителю от Давыдова придется солоно, если даже им будет Федя-разведчик.
Рядом шуршали шаги партизан. Силуэты людей сливались с темным лесом и чуть различались. Скоро покажутся замыкающие, а сержант и разведчик неловко топчутся на месте. Сташевский никак не может определить, как же ему правильнее себя вести. Григорий с горечью понимает его и идет на выручку:
— Ладно, брось мучиться. Пойдем догонять своих.
— Я отпросился на десять минут. Спешу на задание. Вернусь — поговорим.
— Поговорим, — насмешливо отозвался Григорий. — Если будет о чем.
— Будет, — обиделся Федя.
Андреев обрадовался, когда услышал, что его ищет Федя, растрогал вырвавшийся невольно испуганно-радостный вопрос: «К-кто?» Но чем дальше, тем сильнее раздражала подозрительность Сташевского. Странно, как будто кто-то другой мог назваться так открыто и прямо моим именем. Он же лично меня знает, а я его. Так настоящие друзья не встречаются. А почему ты решил, что Феликс был другом? В Беловежской пуще ты был сильным и нужным человеком, потому Феликс тянулся к тебе. Теперь он стал сильным и независимым и обходится прекрасно без тебя. Все правильно, такова жизнь. От нее никуда не спрячешься.
Григорий догнал своих. Качанов спросил:
— Кореша встретил, сержант?
— Нет, одного шапочного знакомого, — ответил Андреев. И правда, таких знакомых у него был целый анжеровский отряд, а друг всего один — Петька Игонин.
Привал не объявляли долго. Его сделали тогда, когда колонна миновала кондовый глухой лес. На прогалине было посветлее. Спокойно дремали темные кусты. Березка отбилась от леса и стыла сейчас одиноко в ночном безветрии. Было сыро, Григорий поежился. Марков ему объяснил:
— Тут речка Навля недалеко.
— То-то сыростью вдруг повеяло. Широкая?
— Да не так чтобы.
Умостились под кустом на волглой траве. Марков сказал:
— Век не забудем эту речку, верно ведь, Алексей Васильевич?
— Уж что было, то было, — вздохнул где-то за кустом усач Рягузов.
— Весной каратели начали сгонять жителей с насиженных мест, чтоб на запад угнать — от мала до велика. Жителей сгоняли и деревни жгли. Кому же охота идти в чужую сторону да еще с фашистами? Вот и повалил народ в лес. Нам и без того несладко было — каратели поджимали. Беженцы добрались до Навли, стали переправляться — кто вплавь, кто на бревне, а кто на берегу топчется, не знает, как одолеть водную преграду. Тут их и настигли фашисты. Дугой установили мотоциклы с пулеметами и давай бить по старикам, женщинам да детям. Так, Алексей Васильевич?
— Так, — тяжело прохрипел Рягузов. — Так, мать их колом в душу! Не трави, Ваня.
— Надо, чтобы и товарищи знали, какое тут зверство было. Кровью окрасилась речка Навля, трупы чередой плыли по ней...
— Расскажи лучше, как мы гадов шуганули, а о побитых дитенках и бабах больно слушать.
— Больно, это верно. Слышим мы — стрельба у речки Навли идет, главное, одни немецкие пулеметы тявкают. Поняли — неладные там дела творятся. И бегом туда. С тыла зашли мотоциклистам, всех до единого положили, даже не представляешь, какая ненависть в нас кипела. Один фашист, в очках такой, белобрысый, невзначай уцелел, под коляску, что ли, забился.
— Пошто же под коляску? — возразил Алексей Васильевич. — Убитый немец на него упал, вот пуля его и не достала.
— Неважно, как он там уцелел, но уцелел. Подняли его на ноги, он весь дрожит, озирается по сторонам. И сразу тишина мертвая наступила, Партизаны и оставшиеся в живых беженцы уставились на фашиста и молчат. Смотрят на него и молчат. До того это была страшная тишина, что фашист вдруг схватился за голову да как заверещит. От его визга кровь леденило. И кинулся бежать фашист, а сам не перестает кричать. Кое-кто похватался за автоматы и хотел его пристрелить. Но Давыдов приказал не трогать. Пусть, говорит, бежит к своим и расскажет — как мы мстим убийцам. Он, говорит, теперь будет самым лучшим нашим агитатором в стане врага.
— Зря отпустили, — вставил Качанов.
— Может и не зря, — возразил ему Рягузов.
— Вот какая эта речка, — заключил Ваня Марков и вовремя — была команда подыматься. Речку перешли по жердям, кем-то настланным до этого. Жерди качались, доставали до воды. Всего только весной эта вода была красной от человеческой крови...
На следующем привале долго молчали — уже устали. И только шептался неугомонный Мишка Качанов с усачом Рягузовым Алексеем Васильевичем. Ишакин лежал с левого боку Андреева лицом вниз и опять сладко посапывал. Ох, и любит же поспать, каждой свободной минутой пользуется.
А Качанов с Рягузовым начинают шептаться громче, их разговор уже можно разобрать.
— Тоже охотник, — задиристо возражает Мишка. — Ворон, что ли, стрелял?
— Пошто ворон? — степенно, не обращая внимания на Мишкину задиристость, отвечал усач. — Белки хватало. Лисы были. Волки тоже. Кротов ловил.
— И лис убивал?
— Бывало и лис брал.
— И медведей?
— Ну, зачем? — терпеливо объяснял бестолковому Мишке усач. — Нету в тутошних местах медведей.
— Добрый ты мужик, и усы у тебя законные, у нашего завгара похожие были, но хошь сердись, хошь нет — не верю!
— Это пошто же?
— Уж больно ты тихоня, таракана не обидишь да и рука вот у тебя калеченая.
— Таракана зачем обижать — какой прок в том? Вот фашиста на тот свет отправить — это да! Руку мне фриц покалечил, рука настоящая была, не дрожала.
— Васильевич правду говорит, — заступился за Рягузова цыганистый Борис — Перед войной на выставке был, в Москве.
— За охоту? — удивился Мишка.
— А то за что? — сказал усач. — Медаль привез. Серебряную.
— Смотри ты! — смирился, наконец, Мишка. — А я думал — какой из тебя, к лешему, охотник? У нас в Вологде охотники — бирюки, силачи, подойдут к лисе на цыпочках — не услышит, и за хвост. Вытряхнут одним махом ее из шкуры и так голой отпустят.
Усач зашелся тихим смехом. Мишка замолк. Цыганистый Борис заметил:
— Мастер же ты загибать!
Григорий тоже улыбнулся про себя.
АНЮТА
Пожалуй, не было в отряде осведомленнее человека после Давыдова, чем Анюта. Она знала все отрядные новости. Радистка осуществляла связь с руководством объединенных партизанских отрядов, со штабом южной оперативной группы орловских партизан, с командованием фронта и в исключительных случаях — прямо с Москвой. Внешние военные новости приходили только через нее. Распространялись они в самом узком кругу людей (комбриг, начальник штаба и политрук). Нынешней весной немцы обложили отряд со всех сторон. Гибель была неминуемой. Давыдов приказал Анюте связаться с Москвой и попросить помощь. Москва незамедлительно прислала на выручку звено самолетов-штурмовиков, которое за несколько минут разметало немецкое кольцо в удобном для партизан месте. Отряд прорвался в лес через брешь, прорубленную штурмовиками, и оторвался от погони.
