Михаил Аношкин - Прорыв. Боевое задание
По пути к штабу все чаще попадались партизаны. Одни куда-то спешили то небольшими группками, то в одиночку. Другие, усевшись по-турецки, чистили автоматы, проверяя зеркальность стволов, на свет, или размеренно, даже вроде сонливо, начиняли автоматные диски маленькими пузатыми патрончиками. Кое-кто латал гимнастерку или подшивал свежий подворотничок — не забылась в лесу солдатская привычка. Бывало, старшина, увидев грязный подворотничок, безжалостно срывал его, только нитки трещали. В глубине, возле темной ели человек шесть сгрудилось возле бородача, который что-то увлеченно рассказывал, бурно жестикулируя. Слушали внимательно, старались подвинуться к нему поближе, чтоб не пропустить ни одного слова. Совсем недалеко от этой группы лежал парень, уперев босые ноги в шершавый ствол сосны.
А вон пересекает поляну девушка в зеленой косынке, в телогрейке, накинутой на плечи, и несет в круглом солдатском котелке воду. Торопится в ту же сторону, куда идут Андреев и парнишка-связной.
Несмотря на середину лета, многие партизаны одеты по-зимнему — в шапки, телогрейки, даже в ватные стеганные брюки. У партизан тыла нет, у них кругом фронт. Вот и носили свое всегда при себе. Гвардейцы тоже не зря прихватили с собой шинели.
Близость штаба чувствовалась во всем. Партизаны попадались еще чаще. Здесь они — более подтянуты и строже. У куста притулилась палатка защитного цвета, сверху на нее для маскировки набросан папоротник. Над палаткой провис провод, зацепленный за сосновый сук — антенна для рации. Девушка в косынке спешит к палатке: радистка? Хотел спросить у паренька-связного, но тот, полный достоинства, вышагивал так сосредоточенно, что Андреев не стал отвлекать его.
А вон маячит и спина лейтенанта Васенева. Даже не вся спина, а левое плечо с погоном — остальное закрыла развесистая темная лапа ели. На пеньке сидит Давыдов, он трет ладонью бритый затылок и по-видимому слушает партизана со шрамом на щеке. А невдалеке стоит еще один партизан.
Парнишка-связной подлетел к командиру и доложил:
— Товарищ комбриг, ваше приказание выполнено!
У Давыдова подобрело круглое лицо с волевыми складками у рта, и он сказал:
— Спасибо, Леша. Приготовь бритву, Анюта воды должна принести. Бриться буду:
Леша, четко повернувшись, ушел, даже не взглянув на сержанта. Андреев шагнув вперед, встал по стойке «смирно» и приложил руку к пилотке:
— Товарищ комбриг...
— Вольно, вольно, — разрешил Давыдов, вставая. Золотая Звезда качнулась и солнечный зайчик, вспыхнул ослепительной искоркой.
— Обстановка у нас, сержант, такова. Месяц назад кончились кровопролитные бои с карателями. Мы недосчитались многих бойцов, особенно поредела команда подрывников. Погиб мой помощник по диверсиям. Я просил штаб фронта прислать специалиста. Лейтенанта Васенева назначаю начальником команды подрывников. Вы остаетесь командиром в своей группе.
— Слушаюсь, товарищ командир!
— И познакомьтесь, — Давыдов кивнул на молодого партизана, скромно стоявшего поодаль. — Это Ваня Марков, наш доморощенный подрывник. Он будет возглавлять группу подрывников из партизан.
Марков застенчиво улыбнулся — симпатичный, с широким утиным носом.
— Знакомьтесь, знакомьтесь, чего же вы! — поторопил с улыбкой Давыдов, видя, что Марков и сержант не спешат подать друг другу руки. — Красные девицы сошлись!
После замечания командира сержант шагнул к Маркову, и рукопожатие у них получилось крепким, дружеским.
— Так-то лучше, — удовлетворенно произнес Давыдов. — Соперники.
— Сколько у тебя хлопцев? — спросил Давыдов у Маркова.
— Трое осталось.
— Посоревнуйтесь, кто лучше. Можете идти.
Комбриг — крупный человек, но подвижный и легкий на ногу — направился к палатке. Партизан со шрамом на щеке исчез незаметно, будто испарился — Григорий и Васенев не успели и глазом моргнуть. Лейтенант не на шутку задумался. Обстановка здесь необычная, много в ней еще непонятного, а тут такое назначение, точно обухом по голове. Не успел ступить на партизанскую землю, не осмотрелся, как следует, в жизни не подорвал ни одного проклятого фрица, знал только теорию — и бах: командир подрывной группы, или, как выразился Давыдов — начальник команды подрывников.
На Большой земле подобное назначение окрылило бы лейтенанта, нос бы задрал кверху — мол, вот я какой! А здесь совсем другое дело. Где они, эти фашистские эшелоны, и как к ним подступиться? Андреев сразу понял затруднение лейтенанта и решил, что это к лучшему. Теперь волей-неволей придется по-настоящему браться ему за ум, привыкать к новой роли.
Васенев подозвал Маркова:
— Знаете, где мы остановились?
— Конечно.
— Подтяните туда свою группу.
— Да они все там, товарищ лейтенант. Я ведь тоже был там, пока меня не вызвали.
— Могли разойтись.
— Могли, — согласился Марков и приветливо улыбнулся. — Все ясно — понятно.
Васенев строго поднял на него цепкие глаза, но вовремя спохватился: перед ним не солдат регулярной армии, умеющий отвечать по-военному, и махнул рукой:
— Идите!
Когда Васенев ушел, Марков сказал:
— Строгий у вас лейтенант.
— Подходящий! — живо отозвался Григорий. Не было нужды сейчас раскрывать перед незнакомым человеком слабости Васенева. Любопытно, а каков же Ваня Марков? Лицо вроде приветливое, добродушное, глаза глубоко посаженные, умные. Они у него похожи на черемушники, на которые упали капли росы и которые осветило солнце.
— Откуда?
— Орловский. У нас в отряде большинство местных — брянских, орловских, карачевских. Есть и окруженцы.
— А Давыдов не военный?
— Гражданский, из Брянска он.
— Геройский, видать.
— Толковый. Фрицев колотить мастак. Ставить им концерты умеет — талант.
— Почему его комбригом зовут?
— Воинских званий у нас нет. А Давыдов одно время партизанской бригадой командовал — вот и величают комбригом.
— А часто приходится с немцами сталкиваться?
— Почитай, всю весну из боев не вылазили. А как на дуге началось — здесь стихло, ушли каратели.
— Досталось?
— Само собой. Наших полегло много, а фашистов не счесть. Все леса хотели фрицы очистить от нас, да зубы поломали. Давали мы им прикурить. Маневрировали, изматывали — немец в лесу не очень ловкий, боится леса. Ну, а мы дома. У нас такое выражение в ходу — «давай пострекочем».
— Как это — «пострекочем»?
— Наскочим неожиданно на фашистов, пустим в ход автоматы, укокошим десяток-другой гитлеровцев — и поминай как звали. Потом в другом месте. Вот и вошло в обиход: «Ну, что, товарищ политрук, пострекочем?» — «Пострекочем, товарищ комбриг!» Не слышал, как восемь десятков автоматов враз стрекочут?
— Не приходилось.
— Музыка! Как там на Большой земле?
— Тоже трудно, но, конечно, не так как здесь.
Марков спрашивал, как живут люди на Большой земле, что там интересного, какие у нас войска, много ли техники.
Отвечая на вопросы, Андреев и сам переосмысливал виденное еще только вчера, старался разглядеть привычное на расстоянии и в другой обстановке.
Возле Курска и Орла или, как выразился Марков, на дуге, клокотала битва. Сшиблись в лоб бронированные войсковые махины. Фашисты кинули новую технику — «тигров» и «пантер». В голубом летнем небе грохотали армады самолетов, и главное — наших больше! Да, да! Это не сорок первый! Немецкие «юнкерсы» и «хейнкели» стремились прорваться в глубину, к прифронтовым коммуникациям, а их накрывали стремительные краснозвездные ястребки и расстреливали в упор, мастерски и хладнокровно. На Большой земле Григорий всему этому не удивлялся, считал в порядке вещей. А сейчас, отвечая Маркову, вдруг посмотрел на это свежими глазами и даже ахнул от гордости. В сорок первом и самолетов-то наших мало было, фашистские хозяйничали в небе и разбойничали, за одиночной целью гонялись. В сорок первом наши держали в руках гранаты да безотказные винтовки-трехлинейки, и то колошматили при случае фрицев. Теперь и танков не счесть. На Большой земле это примелькалось, а здесь как будто виделось заново.
И как бы в подтверждение рассказа, в небе родился могучий гул. Григорий и Марков остановились на поляне и подняли головы. На большой высоте на запад плыли советские бомбардировщики. Звеньями по три. Около десятка звеньев. Все кругом гудело от их рокота. Казалось, этот рокот пронизывал насквозь.
Рядом остановился пожилой партизан, с седой щетиной. Козырьком ладони защитил глаза от солнца. Принялся было считать, сколько летит самолетов, сбился со счета и невольно проговорился:
— Иваны летят.
Марков хмыкнул и с неожиданным проворством стукнул партизана, по шапке. Та упала на землю кверху донышком, засаленным до блеска. Партизан зло сверкнул глазами, они у него были зеленоватые. Веки вдруг покраснели.
