Михаил Аношкин - Прорыв. Боевое задание
— Глаза-то расширились, с блюдечко стали.
— Они всегда такие.
— Сейчас-то вдвойне меньше стали.
— Скажешь. Откуда взялся-то такой?
Она собралась уходить. Повесила корзинку с бельем на полусогнутую руку.
— Из леса.
— Ой, что-то не похоже, — усомнилась, девушка и сделала шаг к деревне — не хотела ни на минуту задерживаться. Лукин надел пилотку, опираясь на палку, встал.
— Обожди малость, — попросил он. — Я не знаю, куда попал. Немцы здесь есть? А партизаны?
— Сам-то кто?
— Погляди хорошенько, — показал красную звездочку на пилотке, расстегнул на груди шинель, выпятил грудь, обращая ее внимание на гвардейский знак. — Видишь?
— Нацепить все можно. А погоны зачем?
— Как зачем?
— У немцев есть погоны, а у русских я не видела.
— Погоны и у нас ввели. Нынче зимой.
— Ну? — усмехнулась девушка. Тряхнула корзиной, прилаживая ее поудобнее, и решительно зашагала по тропинке к домам. Лишь теперь Лукин рассмотрел, что здесь небольшая деревушка, дворов на двадцать. Дома рубленые, большинство под тесовыми крышами. А тот серый угол строения, который был виден Лукину из леса, был сараем, крытым прелой соломой.
Девушка легко несла корзину на согнутой руке. Коса маятником качалась на спине. Сверкали босые пятки. Талия у нее гибкая, коса замечательная. Сюда бы Мишку Качанова, он бы сразу нашел общий разговор. Меня же она принимает черт знает за кого, погоны смутили. Откуда же ей знать, что наши ввели погоны?
— Но послушай! — сердито взмолился Лукин. — Не съем же я тебя, в конце концов! Неужели я такой страшный, что меня надо бояться?
— Я и не боюсь.
— Тогда погоди.
— А почему я должна стоять?
— Зарядила почему да почему, — кипятился Лукин. — Ну не стой, кто тебя держит. Только скажи по-честному — есть в деревне фрицы или нет?
— Нет, но полицаи приходят.
— Где я нахожусь?
— Поди-ко, не знаешь?
— Честное комсомольское не знаю. Я с самолета ночью прыгнул.
Девушка нахмурила брови. Оглянувшись, подошла к нему и шепотом сказала:
— Уходи в лес, приду за тобой. Стемнеет и приду. С ногой что?
— О пенек ударился.
— Уходи, не стой на виду. В деревне всякие люди есть. Тут сосна спиленная есть, жди возле нее.
Девушка заторопилась, оглянулась. Увидев, что Лукин еще стоит и смотрит вслед, махнула досадливо рукой: мол, уходи поскорее, не ровен час — увидят злые люди.
Лукин захромал к лесу. Разыскал спиленную сосну и присел на нее. До сумерек остались пустяки: час или полтора.
Затем Лукин облюбовал укромное местечко под темной елью, замаскировался — с фонарем не сыщешь. Его не скоро найдешь, а он видит все.
Незаметно задремал. И не услышал, как появилась девушка. Она позвала тихо:
— Товарищ! Товарищ!
Юра очнулся. В лесу царил полумрак. Кофточка девушки расплывалась в серое бесформенное пятно.
— Товарищ!
— Здесь я! — отозвался Лукин и медведем вылез из-под ели.
— Я думала, ты ушел.
— Некуда. Меня, между прочим, Юрой зовут.
— Пойдем к нам в избу. Ногу посмотрю, что-нибудь придумаем. Меня — Олей.
— А дома кто?
— Тятя. Мы с ним вдвоем.
Лукин забыл, куда положил палку. В темноте ее не найти. Хотел вырубить новую, иначе ему не дойти. Невзначай наступил на ушибленную ногу и присел, непроизвольно ойкнув от боли. Девушка сказала:
— Давай помогу.
Левую руку он положил ей на плечи, а она обняла его, и так двинулись в путь. Но вот боль помалу улеглась или Юра притерпелся к ней, и тогда Лукин по-особому почувствовал руку девушки, ее плечо, и ему стало хорошо. Готов был идти вот так всю ночь, чтоб только слышать спокойное дыхание Оли, чувствовать ее тепло, приятный запах ее волос.
Но путь был коротким. Вскоре они остановились возле маленькой избенки, вокруг которой не было ни кола, ни двора. Поднялись на скрипучее крыльцо. В сенцах пахло терпким запахом мяты, а в избе — застоявшимся махорочным дымом. Под потолком в проволочном абажуре горела керосиновая лампа. Окна — три окна — наглухо закрыты одеялом, шалью и дерюгой. Изба маленькая, стены выскоблены до желтизны и ничем не оклеены.
Рядом с русской печью сидел на табурете отец. Щупленький, с реденькой клинышком бородкой. Черная косоворотка с белыми пуговицами, на плече серая заплата. Волосы редкие, похожи на мягкий пушок. Лицо морщинистое, вроде бы простоватое, но глаза из-под набухших век глядели упрямо и зло. Он истово затягивался табачным дымом и выдувал его в отдушину. Лукин сначала подивился: чего это мужик в такое время сидит дома? Ведь война громыхает, мужики должны воевать. Во многих деревнях прифронтовой полосы побывал Лукин — ни одного гражданского мужика не встретил. Кто на фронте, кто в трудармии. Одни по призыву, другие по своей воле. Но увидев одну обутую в валенок ногу, понял: перед ним калека.
— Здравствуйте, — сказал Лукин. Оля сняла с его шеи свою руку. И сразу стало как-то прохладно и неуютно. Девушка подала табуретку. Хозяин лишь сейчас отозвался вяло:
— Здорово, — и никакого интереса к солдату не проявил. «Это и лучше, — решил Лукин. — Другой прилипнет с расспросами, отвечать надоест, а с этим не устанешь». Но в глубине души шевельнулась обида: мог быть и поприветливей.
Лукин сбросил на пол вещевой мешок, приставил к стене автомат, Оля предложила.
— Давай посмотрю ногу, компресс сделаю.
Он охотно согласился, принялся стягивать сапог. Но опять обожгла боль. Оля опустилась на колени и сказала:
— Я помогу.
Взявшись обеими руками за сапог, Оля взглянула ласково, ободряюще, и у Юрия в груди разлилось несказанное тепло. Оля тянула сапог, боль вышибла из глаз слезы, но юноша мужественно терпел. Сквозь мутную пелену смотрел на ее склоненную голову, на косу, которая свесилась через плечо, на выступавшие под блузкой острые лопатки и улыбался. Теперь он не один. Оля поможет ему добраться до своих.
ВСТРЕЧА НЕ СОСТОЯЛАСЬ
1
Встречи на войне — дело не редкое. Оно и понятно. Собрались со всей огромной страны мужики на полоске земли и, хотя эта полоска протянулась на тысячи верст от моря и до моря, все равно на ней было очень людно. Ушли, скажем, мужики из одной деревни воевать и оказались в разных частях и на разных фронтах. Но воинские части, как известно, на месте не стоят, перебрасываются то на один участок, то на другой. Вот и случаются неожиданные встречи.
Если взять товарищей Григория, то многие из них за войну кого-нибудь да встретили: либо односельчан, либо старинных знакомых, либо однополчан, с которыми судьба в свое время разлучила властно.
Ишакин однажды встретил колымчанина, этакого верзилу, у которого шинель не достигала и коленей, а руки вылезли из рукавов чуть не до локтей. Никакими ГОСТами на верзилу одежда не была предусмотрена. Ему подобрали, видимо, самый большой имеющийся размер. Не очень по-воински выглядел верзила среди солдат обыкновенного роста — возвышался, пожалуй, на две головы. С Ишакиным отдалились в сторонку. Пока был перекур, о чем-то хмуро беседовали и не глядели друг на друга. Не очень-то обрадовались нечаянной встрече. Позднее Качанов полюбопытствовал:
— Чья эта каланча?
— Так... — уклонился от ответа Ишакин. — Золотишко вместе искали...
Капитану Курнышеву, тогда еще старшему лейтенанту, повезло. Батальон совершал переход из одной деревни в другую, на новые квартиры. В пути догнали его санитарные машины. Батальон посторонился, пропуская фургоны с красными крестами. Неожиданно средняя резко затормозила, скрипнули тормоза. Следующая чуть не налетела на эту. Из кабины выскочила женщина-военврач и закричала звонко и радостно:
— Миша! Миша!
Михаилов в батальоне было много. Курнышев шагал сбоку своей роты и разговаривал с лейтенантом Ворониным. Услышав крик, остановился и оглянулся, но не сразу сообразил, почему военврач бежит именно к нему. Впереди подали команду на привал. Бойцы, смешав строй, повалили на обочину отдыхать. Андреев видел, как Курнышев, наконец, догадавшись, какое счастье ему выпало, раскинул руки для объятия и бросился навстречу жене. Она обхватила его шею руками и стала целовать щеки, губы, глаза, а он улыбался и по щекам ползли слезы. Впервые Курнышев предстал перед бойцами вот таким — расслабшим от счастья и беспомощным. Но никто не осудил его за это. Качанов вздохнул.
— Везет же людям, — и помешкав, заключил: — У нашего комроты губа не дура — красивую жену выбрал.
— Финтит с кем-нибудь, с таким, навроде нашего Михаила, — ухмыльнулся Ишакин. У Лукина затряслись губы, колючие молнии запрыгали в глазах. Как молодой петушок, он подскочил к матерому, бойцовому петуху — Ишакину — и потряс кулаками:
