Лёнька. Украденное детство - Астахов Павел Алексеевич
Пожилой подполковник закончил свой монолог, вытер носовым платком шею и лоб, опрокинул полный стакан воды в пересохшее горло. Начальник лагеря во время его страстного выступления лишь молча кивал, загадочно улыбаясь и местами даже не скрывал скептической ухмылки. Он понимал, что, как и две недели назад, этот подполковник в итоге уедет довольный с новой партией «восточных рабов» и еще будет вспоминать коньяк и сигары, которыми его угощает каждый раз лагерфюрер, а также «подарочки», увозимые с собой. Очевидно, что это хоть и не первая их встреча по работе, но уж точно не последняя. Ведь войска небывалыми темпами продвигались вглубь Союза, и эшелоны с захваченными товарами, металлом, техникой, черноземом, людьми, скотом, фуражом становились все длиннее и шли все чаще в родную Германию.
Задача, которую ставили в секретном распоряжении по реализации Программы «ОСТ», состояла в том, чтобы в итоге вывезти из России всех работоспособных женщин и детей возрасте от шести лет и старше. Акцент в программе делался на том, чтобы в процессе работы эти дети еще и перевоспитывались, готовясь дать новое поколение рабов, полностью подконтрольных и безвольных. Даже детей возраста младше шести лет, которых сперва планировали и, как он слышал, использовали в донорских целях, выкачивая кровь для солдат фюрера, в дальнейшем же решили передавать в специальные воспитательные семьи для того, чтобы растить настоящих послушных работников и слуг. Все эти вопросы, неизвестные непосвященному человеку, четко регулировались специально подготовленными приказами, распоряжениями, циркулярами и опирались на доктрины и теории, разработанные на самом высоком уровне руководства Третьего рейха.
Начальник лагеря протянул инспектору толстую папку. В ней были учтены все, кто переступил лагерный порог. По скромным подсчетам выходило, что за пару месяцев через него уже профильтровали около ста тысяч русских. Конечно, отнюдь не все из них остались живы и отправились на работу в Германию. Несколько тысяч вообще не двинулись далее этого учреждения, задержавшись здесь навсегда, упокоившись в том самом рву за воротами.
Однако этого толстого старика серьезно беспокоило, что в лагере недостаточно людей для выполнения какого-то «секретного плана по отправке» рабочей силы в Германию. Он явно тревожился и постоянно обтирал потеющий лоб и шею. Кто ж знал, что Гиммлеру, Геббельсу и Розенбергу понадобятся эти бабы со своими выкормышами. Одному для работы, другому – для пропаганды «освободительной миссии», а третьему – для красивых отчетов перед фюрером. В общем, было понятно одно: какой бы высокой ни была ставка и игра наверху в Берлине, за срыв «поставок» должны были ответить эти двое.
Лагерфюрер задумчиво поглядел в окно. Похоже, придется либо подрисовывать цифирки, что очень опасно, либо срочно собирать всех, кто еще дышит и может держаться на ногах.
– Эти свиньи усташи переусердствовали, герр подполковник. Виноват, не углядел. Они чистые звери. Животные! Кровожадные, как вампиры в лунную ночь! Но вы не волнуйтесь, я все решу. Полный комплект будет сформирован в течение недели. Слово офицера!
– Э-э-э, нет, так не пойдет! Гауптштурмфюрер, если завтра к концу дня мы не сформируем эшелон, то мне придется доложить наверх, в Берлин.
– Ну-ну, подполковник, зачем сразу «наверх»? Не горячитесь. Я же никогда вас не подводил. Говорю вам, мы сделаем все возможное и соберем всех… ну… через три дня.
– Вы меня опять не слышите?! У меня нет ни одного дня в запасе! Надо срочно отправлять эшелон во Франкфурт. Там на бирже совсем нет людей. Некому работать. Посмотрите в окно. Посмотрите! – наседал седой немец-инспектор.
– И что? Я смотрю, смотрю! Незачем так орать и нервничать. Что вы хотите этим сказать? – раздраженно откликнулся начальник лагеря, мельком взглянув в окно. Ничего нового он там для себя не открыл, а расположение лагеря он и без того знал превосходно.
– А то, герр лагерфюрер, что на дворе осень. Пора сбора урожая. Вся Германия вышла на поля и фермы, а вы не можете снабдить нас элементарными крестьянами, которых в стране большевиков абсолютное большинство. Мы же точно знаем, что из двухсот миллионов, живущих в этой варварской стране, почти половина именно крестьяне. Они живут на земле. Пашут, сеют, убирают. Нам нужны они и их дети. В этом состоит концепция, предложенная нашим министром. Они нуждаются лишь в элементарной дисциплине, самых примитивных знаниях. Ну, скажем, счет в пределах ста и навыки письменности, чтоб написать и прочитать свои имя и фамилию.
– Ну, да. Положим, большинство из них уже читают и считают. А вот язык… никто ни слова не понимает по-немецки, и моим офицерам пришлось учить их варварский язык! – пытался возразить начальник лагеря.
– Ага! Вот именно, мой дорогой! Хорошо, что вы об этом заговорили. Мы даже уже подготовили для них специальные примитивные разговорники. Думаю, они быстро их освоят, а их дети уж точно будут говорить и знать наш великий язык. По-другому ничего у нас не выйдет. Раб должен четко понимать речь господина и правильно выполнять все его команды. Только так и никак иначе! Однако вы меня опять увели в сторону, дорогой мой. Поймите меня правильно, я не собираюсь поднимать никакого скандала. Это не в моих правилах.
«И не в твоих интересах!» – подумал лагерфюрер, вспоминая, как в прошлый визит за очередной партией рабов этот благообразный подполковник с удовольствием вылакал бутылку прекрасного коньяка и принял с довольной физиономией небольшой слиточек золота, производство которого наладили в его «переселенческом лагере» из зубных коронок и обручальных колец тех, кто впопыхах не успел спрятать последнее. Он не стал бы напоминать об этом, поэтому вслух только кивнул головой:
– Конечно! Я понимаю и признателен вам!
– Да-да, мой дорогой, я ценю ваше гостеприимство и небольшие… так сказать, знаки внимания… Но сейчас вопрос слишком серьезный. Вы понимаете, когда речь идет о секретных директивах и циркулярах – шутки в сторону?! – Он снова промокнул влажный лоб и лысину, хотя было совсем не жарко.
– Безусловно, я понимаю. Поэтому и сделаю все возможное и даже невозможное, чтобы собрать этот состав за два дня. Быстрее просто не получится. Надо переписать всех и раздать им жетоны. Вот если бы можно было упростить процедуру, например выкалывать или выжигать им номера на груди или плече, это бы значительно облегчило нам работу. Можно просто метить их кислотой в каком-нибудь определенном месте, скажем, на тыльной стороне предплечья. А так мы тратим время, ресурсы, материалы. Ведь даже картонная бирка и жестяной жетон, когда вы сделали их тысячу или сто тысяч, уже стоят больших денег. А клеймо – практически даром. Как вам идея, герр подполковник? – неожиданно предложил лагерфюрер, прикидывая, сколько он может сэкономить на упрощении установленного порядка переписи заключенных.
– Хм. Интересная идея. Да, что там говорить, просто прекрасная! Вы молодец, дорогой гауптштурмфюрер! Просто молодец! Обязательно буду докладывать о вас и вашем предложении. Оно должно быть изучено и срочно реализовано. Благодарю вас за службу! – обрадованно и воодушевленно воскликнул запечалившийся было инспектор.
Как известно, идея клеймения рабов была отнюдь не новой и изобрели ее еще во времена рабовладельческого строя. Но эти современные образованные европейцы, горделиво называвшие себя «сверхчеловеками», с охотой и небывалой быстротой вспомнили и применили все хорошо забытые и, казалось, безвозвратно ушедшие в прошлое технологии рабовладельчества, работорговли и расправ над рабами.
– Ваша задача – повесить каждому на шею вот такую картонную бирку и выдать этот металлический жетон.
Лагерфюрер инструктировал своих подчиненных, выстроенных перед ним в две шеренги и преданно пожиравших глазами своего начальника. Хотя это была уже не первая по счету процедура «обилечивания» подопечных «пересыльного лагеря», туповатым усташам необходимо было еще и еще раз втолковывать ее смысл. А главное, упредить их от ненужных расправ и чрезмерной кровожадности. Хоть им и не терпелось расквитаться за двух своих погибших товарищей, задушенных строптивой лагерной заключенной Люськой, но окрик начальника заставлял сдерживать свои неуемные гнев и злость. Тем временем лагерфюрер продолжал стращать свою «зверскую команду»:
