Иван Сотников - Днепр могучий
И хотя ровенские события развернулись на правом крыле фронта, далеко отсюда, они гулким эхом отзывались здесь под Корсунью, облегчая войскам успех сражения.
В северной части кольца враг потерял уже каневский плацдарм, Мироновку и очень выгодные богуславские рубежи. На юге он оставил Смелу. Немцы попытались нанести удар между Шполой и Лебедином, бросили в бой триста танков, но наши артиллеристы и пехотинцы с невиданной стойкостью отразили удар. А сегодня идет ожесточенная борьба севернее Звенигородки. Здесь проходит грейдерная дорога, на которую изо всех сил рвутся окруженные.
Документы наконец готовы, и Щербинин собрался уже покинуть штаб, как вдруг появился командарм, только что возвратившийся с объезда частей. Поздоровавшись за руку, генерал подошел к столу и по карте ясно и точно поставил задачу. Говорил не спеша, ровным голосом, испытующе поглядывая на Щербинина.
— Вам не идти, а лететь нужно, — сказал он, заключая. — И чтобы к рассвету быть на месте, и с места того — ни шагу! Биться до последнего орудия, до последней гранаты, умирать, но биться. Биться, сколько бы ни было противника, сколько бы ни было у него танков.
— Будет исполнено, товарищ командующий! — твердо ответил Щербинин.
— Помните: вы не одни будете, и справа, и слева встанут большие силы. Но за порученный вам рубеж отвечаете честью, я не говорю — головой, ибо честь дороже жизни.
— Станем насмерть, товарищ командующий.
Наслышанный о крутом нраве командарма, Щербинин был приятно поражен его обращением, умением ясно и здраво объяснить задачу и вместе с тем той железной требовательностью, которая, не оскорбляя подчиненного и не задевая его самолюбия, мобилизует все силы его души на выполнение полученного приказа.
Догоняя колонну, Щербинин быстро оказался за околицей. За ним следовала небольшая группа разведчиков. Отдохнувшие кони легко вымахнули на открытую возвышенность. Щербинин огляделся. В воздухе гул канонады. От дальних взрывов содрогается земля. Словно жаром пышет докрасна раскаленное небо. На раскинувшемся вокруг огромном пространстве все подвластно суровым законам войны, и не нужно глядеть на карту или спрашивать, где бой. Он и позади, в кипящем корсунском котле, из которого очертя голову рвутся штеммермановские дивизии; он и впереди, откуда им навстречу устремились танковые полчища Манштейна. А полк Щербинина, как и все другие, — меж этих двух сил, готовых смять и раздавить все живое.
4К вечеру полк вышел к назначенному рубежу и начал немедленно зарываться в землю. Правый фланг, там, где занял оборону Жаров, упирался в лесок, а левый, где встал Черезов, граничил с оврагами. Внутренние фланги обоих батальонов сходились у дороги, идущей от противника через озимое поле. Позади раскинулись украинские хутора, которые занял Капустин. Его батальон во втором эшелоне.
Свой командный пункт Жаров разместил за околицей. Была оборудована удобная ячейка для наблюдателей, вырыт небольшой блиндаж, дугой обогнули командный пункт окопы автоматчиков и противотанкистов.
Возвратившись из подразделений, Андрей заглянул в орудийный окоп Покровского. С кухни принесли горячую воду, и Андрей решил побриться тут же, у пушкарей. Примостившись у лафета, он выставил небольшое зеркальце. Эх, как его распортретило: лицо темное, землистое, воспаленные слезящиеся глаза, ввалившиеся щеки, лучики морщинок у глаз. Ничего не поделаешь — отпечаток Богуслава. И все же нужен режим, отдых. Иначе долго не вынесешь. Война не спрашивает, отдыхал ты или нет, спал или бодрствовал. Она требует от тебя всех сил, энергии, трезвого ума.
Андрей с удовольствием намылился и стал бриться, невольно прислушиваясь к тихим солдатским разговорам. На всем рубеже продолжалась подготовка к бою.
— Хороша землица, а тяжела, измотала вконец, — вздохнул Руднев, вытирая влажный лоб тыльной стороной руки. — Вот соснуть бы сейчас часик-другой, а там хоть сто боев подряд.
— Что и говорить, — понимающе согласился кто-то.
— Куда лучше, уснуть бы и проснуться лет через сто, — отставляя лопату в сторону, размечтался вдруг Сахнов. — Да, пожить бы в той жизни без войн, без фашизма, без «добрых» союзничков.
— Ого! — даже приподнял брови Соколов. — Да эта все равно, если бы засел ты в кусты, пока мы кровь тут проливаем.
— В кустах еще не отсиживался, — обиделся ефрейтор.
— Ну, все, товарищи, конец разговорам. За работу! — сказал Пашин. — Дел у нас уйма, и нам как каменным стоять. Стоять и драться. Драться и стоять.
И, как бы вторя командиру, Глеб Соколов заговорил стихами:
Мы вырвались из этой тьмы,
Прошли заслоны огневые.
Ты говоришь нам: «Каменные мы».
Нет, мы сильнее камня, мы живые.
Бойцы дружно застучали лопатами, а Жаров, побрившись, направился к себе. Он думал о бойцах. Сильные и смелые люди! Эти умрут, но не оставят рубежа.
Андрей спрыгнул к себе в окоп и уселся на земляной выступ. Выпил кружку горячего чая, быстро позавтракал. Наступил его час сна. Разбудил Юрова, а сам привалился плечом к сырой стене окопа. Сразу навалился сон — тяжелый, но беспокойный и настороженный, когда каждый звук воспринимается и во сне, как наяву…
Проснулся он от взрыва снаряда, разорвавшегося поблизости: немцы начали обстрел. Но атак еще не предпринимали: видно, подтягивали силы и собирали их в кулак…
Рассвет лишь слегка позолотил горизонт. Погасли звезды, посветлело небо. Из утреннего серого полумрака словно выползла и побежала вдаль змейка дороги. Снова зазеленела озимь, которая ночью казалась совсем черной. Зябко поеживаясь, Андрей прислушивался к звукам тревожного утра, не обещавшего ничего доброго. Вдруг донесся нарастающий шум моторов, и очень скоро прояснились контуры движущихся танков. Их можно различить пока только в бинокль. А прошло немного времени, и танки уже легко виделись невооруженным глазом. Один, два, три… пять… семь… Остальные еще за складками местности.
Андрей поглядел на лица солдат и офицеров. В них настороженность и решимость.
Не доходя километра полтора до переднего края, танки начали развертываться по фронту, вправо и влево от дороги. На зеленях они оставляли черные следы.
Вдалеке на дороге неожиданно появились мотоциклисты. Сначала они мчались гуськом, временами приостанавливаясь. Затем развернулись и стремительно понеслись к переднему краю.
— Не стрелять!
Немцы снова приостановились. Застрочили из пулеметов и, не вызвав ответного огня, двинулись дальше.
Подпустив их метров на двести, в упор ударили пулеметы. Три машины были подбиты. Виляя по озими, остальные бросились наутек. В угон им ударили наши пулеметы.
— Увертюра кончилась, — сказал Юров.
— Сейчас снова начнут, — мрачно заметил Сахнов.
— Сейчас мы им дадим жару! — по-своему оценил обстановку комбат.
С ближайшего танка грянул первый выстрел. Ударившись о землю, снаряд срикошетил и разорвался где-то за хутором.
— Не отвечать!
До танков еще с километр. Они медленно ползут грозной лавиной, и их железный гул висит в воздухе.
— Не стрелять!
Андрей по себе знает, как трудно, очень трудно сдерживаться: руки сами собой тянутся к оружию. Напряжение достигает высшего накала.
Шестьсот метров… пятьсот…
Соблазнительная дистанция. Бить бы и бить! Но снова и снова по всем линиям связи повторяется приказ:
— Не стрелять!
«Тигры», «фердинанды», «пантеры» движутся медленно, осторожно, но, кажется, неотвратимо. За ними появляются новые машины, их больше, чем в первом эшелоне. Это второй стальной таран.
Четыреста метров. Танки убыстряют ход, усиливается гул моторов.
Триста метров.
Андрей доложил по телефону Щербинину. Приготовиться! Впрочем, команда носит чисто условный характер, ибо все готово, и все нетерпеливо ждут слова «огонь».
Мгновение — и оно прокатилось по всему рубежу.
Грянул артиллерийский залп. Ударили бронебойщики. Молчали лишь истребители танков, вооруженные гранатами.
Сразу же ответили немецкие танки обоих эшелонов. В воздухе повис грохот и гул орудийной пальбы, поглотившей все другие звуки. Кругом вздымались черные фонтаны разрывов.
Один из «фердинандов» ошалело закружился на месте: ему сбили гусеницу. Подошел тягач, чтобы эвакуировать подбитую машину. Выстрел, удар снаряда, и она воспламенилась. Экипаж бросился прочь и погиб под огнем. Через несколько минут «фердинанд» взорвался.
Руднев подбил «пантеру». Затем артиллеристы заклинили орудие одного тяжелого танка, и он, повернув, заспешил обратно. Лишь самая первая машина в центре, избежав прямых попаданий, на быстром ходу наскочила на позицию Голева и Зубца. Танк закружился на месте. Можно подумать, у него тоже подбита гусеница и он беспомощен. Оказывается, вовсе нет: танк решил задавить истребителей, скрывшихся в ячейке. Он очень быстро зарылся в землю чуть не на полметра. Однако расчет по ходу сообщения выскользнул из своей ячейки раньше и забросал танк гранатами. Машина задымила. Остальные стали откатываться назад.
