Иван Сотников - Днепр могучий
У развилки дорог Щербинин придержал коня. Одна дорога сворачивала влево, другая, менее торная, уходила вправо. Капустин, как видно по следам, ушел по левой. Захватив с собой дозор, Щербинин зарысил вперед по левой дороге, но уже через двести — триста метров сообразил: Капустин заблудился. Услав вдогонку бойцов с приказом повернуть батальон обратно, командир полка заспешил к развилке.
Поставив задачу Жарову, он направил его батальон в качестве авангарда. За ним пустил Черезова, с расчетом пристроить Капустина в хвост колонны.
Сам Капустин прискакал минут через сорок. Перепуганный и разгоряченный, он сбивчиво стал оправдываться. Язык у него еще больше одубел, и от Капустина сильно попахивало самогоном.
— Ладно, — прервал его Щербинин. — Теперь я вижу, каким чаем вы согревали живот. С огурчиком!
— Товарищ майор, чертова темь запутала. Сейчас все выправим, — не унимался Капустин.
— Вы понимаете, что натворили. Втянулась бы за вами вся колонна — попробуй развернись тогда в такой грязюке. Ночью ни за что не выбраться, а с утра немцы в упор расстреливать бы начали. Это ведь крови бы стоило. Понимаете — крови!
Щербинин вплотную подошел к Капустину, отвернул борт его полушубка и сорвал с гимнастерки новенький, только что полученный орден Красного Знамени.
— Пусть пока у меня побудет, — твердо сказал Щербинин. — Не я награждал, говоришь? Верховный Совет? Так вот я сейчас, на этой дороге, и есть для тебя Верховный Совет.
Батя мог быть и неумолимым.
2Час ли, два пути — и дорога несколько улучшилась. Глуше доносился шум боя с отдалившегося фронта. Исчезли ракеты, назойливо маячившие в ночном небе. Наступал рассвет.
Андрей верхом ехал обочиной дороги. Изредка придерживал лошадь, пропуская взвод за взводом, и снова следовал дальше. Солдаты немного приободрились, колонна ожила, заговорила.
— Пишут, тяжело в колхозе, — послышался незнакомый голос.
— Туго, что и говорить, — отозвался другой.
— Местами на коровах пашут, землю лопатой разделывают, а хлеба собирают не меньше, чем до войны.
— Ладно работают люди.
— Зато после войны на танках пахать будем — куда их девать?
— И тракторов хватит, тогда их впятеро прибудет, если не больше. Богато заживем.
— Мне вот тоже пишут, — и Андрей узнал голос Голева, — за несколько месяцев такой завод отхватили, что ай-я-яй!
— Да ну!
— Ей-бо, так. Не сидят сложа руки.
— За труд такой орден надо, самый большой.
И уже слышится новый голос:
— Он бьет, а я ползу и ползу. Когда метров тридцать осталось, привстал маленько — и длинную очередь прямо в амбразуру. Пока они там опомнились, я броском вперед и — гранату туда же. Замер враз, угомонил. А тут и наши насели.
— А я вот заскочил в сени, — раздается в ответ, — рванул дверь и за каменную стену, а оттуда — очередь из автомата. Выждал минуту да как махну туда противотанковую, аж сам оглох…
А издали выделяется басок:
— Турция двоедушна: вроде и нейтральна, а с фашистами компанию водит.
— Грош цена ее нейтралитету, — отозвался кто-то звонким баритоном, по которому Андрей безошибочно узнал Азатова.
— Ее политика, — подхватил Сабир, — что течение в Босфоре: вверху — в одну сторону, а внизу — совсем в другую.
— Одним словом, подлая политика.
И снова другие голоса:
— Письмо от своего парнишки получил.
— Как у них там?
— Знатно получается. Мой триста трудодней заработал.
— Сколько ж ему?
— Да четырнадцать годков.
— Смотри ты!..
И вдруг пошло совсем из другой оперы:
— Приехал, значит, невзначай, а у жены еще муж…
— Как же так?
— А так. Получила похоронную, погоревала-погоревала, что делать? А тут сосед с фронта без руки пришел.
— Ишь ты.
— Только поженились — первый нагрянул. В партизанах был, ранен, лечился. Охнула — и без сил на пол опустилась. Точно подрезали ее. И рада, и не рада. И первого любит, и этого жаль.
— Блудня.
— Не скажи, степенная была. Как знать, что такое вывернется.
— И что ж они?
— Что ж, судили-рядили, как быть. А тут первый присмотрелся: брюхата баба. Дело еще путанее. Ушел бы — детей двое. Как с ними?
— Ну и ну.
— Ни первый, ни второй не отказываются от нее. И порешили, пусть сама выбирает. Заревела — что делать? Прости, говорит, второму, спасибо за все доброе, а Степана больше люблю, и дети…
— И как же? — не утерпел кто-то.
— Пишут, живут, и неплохо живут.
Бесхитростная история никого не оставляет равнодушным, и Андрей слышит, как горячо обсуждают солдаты драму чужой семьи.
А откуда-то из конца колонны доносится песня. Негромкий, но заливистый тенорок выводит:
Эй, бойцы-богатыри
Бьются за свободу.
Фронтовые сухари
Выдали к походу.
Много мы прошли дорог
С лютыми боями,
Много выпили, дружок,
Чаю с сухарями.
Эх, ржаные пряники,
Сердцу дорогие,
Сухари-сухарики,
Сухари сухие…
Жарова еще с вечера одолевала непомерная усталость. Почти семь суток он не смыкал глаз. А тут еще и из дому нет писем. Настроение было не из лучших. А стоило ему проехать вдоль колонны, послушать бесхитростные солдатские разговоры да эту вот песенку о сухарях-сухариках, и усталости как не бывало, и на душе вроде рассвело. «Дорогие вы мои человеки, — тепло подумал Андрей о солдатах. — Да с вами и беда не беда, и смерть не смерть».
Двухчасовой привал позволил хоть немного собраться с силами. А после завтрака — снова в путь. Щербинину надоело в седле, и он забрался на повозку к Голеву. Над колонной нависли низкие лохматые облака. Это неплохо: погода, значит, нелетная. Но мелкий холодный дождик донимал по-прежнему. Казалось, ни конца ни края этой серой скучной мгле, полонившей землю и небо.
Привалившись к мешкам, Щербинин даже вздремнул. Но его разбудил вдруг гул мотора. В такую погоду? Не успел он опомниться, как над головой на бреющем полете промчался советский самолет и высыпал листовки и газеты.
Голев прытко соскочил с повозки. Щербинину он принес свежий номер фронтовой газеты, себе оставил листовку. Забрался на повозку и начал вслух читать:
— «Зажатый в стальном кольце советских войск, враг обречен на гибель. Но его нужно добить.
Идя в бой, помни: ждет тебя советская земля, обагренная кровью и опаленная огнем; ждут родные селения и хаты, над которыми нависла черная ночь; в немецкой неволе ждут тебя братья и сестры, отцы и матери, жены и невесты».
Тарас на минуту прервал чтение.
— Эх, Людка, Людка, бедная твоя голова, — горько вздохнул бронебойщик. — Неужели мне не найти тебя?
— Погоди, Голев, придет час, вызволим и твою Людку, — тихо сказал Щербинин. — Дочитывай листовку-то.
— «Спеши, ускорь боевой шаг, приблизь час грозного и справедливого возмездия, верни наших людей в родную семью, неси им радость освобождения».
Щербинин обернулся, оглядел колонну. По ней будто прошла электрическая искра. Многие уже прочитали листовку, ее простые страстные слова коснулись человеческих сердец, и они не могли остаться безответными.
Полк уже сворачивал на стеблевскую дорогу, как прискакал подполковник Савельев. Снова осложнилась обстановка, и многие части перебрасываются на внешний фронт. Нужно остановить танки противника, рвущиеся к окруженным. Виногоров уже поставлен в известность. Полк Щербинина прямо с марша пойдет выполнять новую задачу.
Щербинин поморщился. Опять в чужое подчинение. Не сладко, конечно. Но приказ есть приказ. Полковая колонна перестроилась и повернула на Джурженцы, где размещалось полевое управление штаба армии.
3Фронтовая хроника этих дней необычайно богата событиями. В Джурженцах, ожидая приказа, Щербинин узнал много новостей, ознакомился с обстановкой, и перед ним открылась более ясная картина положения на фронте.
Войска Ватутина только что освободили Ровно, где находилась резиденция гитлеровского гауляйтера Коха. Город занят искусным ударом наших войск. Они совершили сложный и трудный маневр и замкнули кольцо вокруг города. Другая группа войск направила свой удар на Луцк. Стремительный натиск ошеломил противника, и он бежал в страшной панике, оставив множество машин и складов с военным имуществом.
И хотя ровенские события развернулись на правом крыле фронта, далеко отсюда, они гулким эхом отзывались здесь под Корсунью, облегчая войскам успех сражения.
В северной части кольца враг потерял уже каневский плацдарм, Мироновку и очень выгодные богуславские рубежи. На юге он оставил Смелу. Немцы попытались нанести удар между Шполой и Лебедином, бросили в бой триста танков, но наши артиллеристы и пехотинцы с невиданной стойкостью отразили удар. А сегодня идет ожесточенная борьба севернее Звенигородки. Здесь проходит грейдерная дорога, на которую изо всех сил рвутся окруженные.
