Игорь Моисеенко - Сектор обстрела
Ветлин понял, что ответа от него не ждут. Начпо продолжил:
— Четверо. А в роте — пятьдесят два, вместо девяноста четырех штатных. Полтора взвода вместе с механиками. Так скажи мне, пожалуйста, кто будет боевую задачу выполнять?… А знаешь, где остальные?… Четверо раненых, а остальные с желтухой, тифом и холерой в Союзе валяются. Некоторые уже по полгода отсутствуют. И ты думаешь, они лечатся? Как же, счазс! Стоит солдату в Союз попасть, в госпиталь — через неделю туда приезжают родители и для своих детишек на пару месяцев реабилитацию выкупают. А уже дома любыми путями находят связи в военкоматах, и начинается: покупают военкомов, врачей, делают справки, комиссуют по инвалидности, сами, якобы, умирают на полгода. Я понимаю. Кому сюда хочется? Но это же — армия… Это же — присяга… Хорошо, что ты у нас такой правильный. А знаешь, сколько прапоров вот так в Союзе пропадает? А сколько наших сейчас в Ташкентском КПЗ трибунала ждет, знаешь? Там же все просто: сдал на пересылке документы и…и — в город. По три месяца бойцы по Ташкенту болтаются. Их там патрули уже вместе с ментами вылавливают. Вот и выходит — одни воюют, а другие…
После многозначительной паузы Китаев продолжил:
— Я знаю: перед операцией Кузнецов этого парня в пулеметный перевел. Пулеметчиком. А что ему делать прикажешь? Может штатное расписание увеличить и молодых набрать? Так он еще не главнокомандующий. Или закрыть роту на карантин?
Где-то он уже это слышал. Ветлин вспыхнул:
— Товарищ полковник! Та мне же в глаза ему смотреть. Разрешите — я за него пулемет понесу!
— Ишь ты…ы — шустрячишко какой? Он понесет. Ты хоть раз в горы ходил? Тебе сколько уже — развалина? Ты хоть барабан свой, хоть на крышу своего клуба вынесешь?.. Пулемет он понесет… А как прикажешь его оттуда вынимать? Пешком домой отправить, или вертолетом с горы снимать? Есть приказ: "двадцать четверки" использовать только по назначению, как боевые машины. Забыл, как прошлым летом вертушку завалили? Так тогда летуны всего лишь воду на обыкновенный пост ребятам сбрасывали. Душманами и близко не пахло. А тут — боевая операция. Даже не смей к летунам подходить. Если духи не собьют при зависании, то свои в тюрьму точно посадят. Сразу — трибунал. Даже не думай. Я их знаю — гренадеры. Они-то согласятся. А вот особистов и я потом не уговорю.
Китаев замолчал, копаясь в сигаретной пачке. Ветлин решился вставить:
— Так что ж теперь делать? Даже если его вытащить — этот приказ…
Начпо прикурил «Родопи», сделал глубокую затяжку и с наслаждением выпустил густую струю дыма. Ветлин впервые увидел, как Китаев курит. Обычно, командиры такого ранга свои плохие привычки старались подчиненным не демонстрировать.
После короткой паузы начпо продолжил с явным раздражением:
— Сухари сушить! Кроме стрелять, да железо таскать еще и соображать научиться не мешало бы.
Ветлин почувствовал, что какой-то выход все же существует, и Китаев чего-то не договаривает. Начпо пришлось растолковывать:
— Ой-ёй-ёй-ёё. Разжевать и в рот положить. Ты приказ внимательно читал? Он кому адресован? Правильно — начальникам политотделов. А есть еще свет-батюшка царь Дантес. Только обращаться к нему не ты должен, а сам пацан.
— Но, как же его оттуда снять?
— Без комбрига никак. А он сейчас в Харе. А посему — собирайся! Через полчаса я туда вылетаю. Мало ли. Может, на месте чего и придумаем, — заключил Китаев и неожиданно легко поднял со стула свое тучное тело.
Ветлин вскочил. Где-то в глубине души забрезжила надежда. Радоваться особенных поводов не было. Но все же гнетущая перспектива бездействия отодвигалась.
Китаев погасил окурок в банке из-под скумбрии в томате, стоящей на подоконнике, и, направляясь к двери, проговорил, не глядя в сторону прапорщика:
— Поторопись, машина возле штаба будет.
— Спасибо, Юрий Михалыч! — совсем не по-уставному выпалил Ветлин в спину Китаеву.
Начпо не терпел фамильярности. Последние слова заставили Китаева остановиться и повернуться к прапору. Молча и многозначительно он уставился на Ветлина.
— Виноват, товарищ полковник! Есть — через полчаса машина у штаба!
Китаев сделал шаг вплотную к прапорщику и с нескрываемым раздражением прошипел ему в лицо:
— Ты со своей лестью дешевой завязывай. Я — подполковник. Дадут третью звездочку — будьте любезны. А пока что, давай, не пресмыкайся. Не люблю я этого.
Дверь за подполковником аккуратно прикрылась…
Глава тридцать четвертая
На такие подарки они уже и раньше нарывались. Летчики натыкали этих сюрпризов по всему Афганистану. Старшина рассказывал, что такая бомба могла взорваться от любого прикосновения: от сорвавшегося кручи камушка, от случайного осколка, от птичьего крика, в конце концов. А могла, так и сгнить здесь лет через триста, не причинив никому вреда. Сколько неразорвавшаяся бомба пролежала здесь, было неизвестно. Как была неизвестна и причина того, почему не сработал взрыватель. Был ли это заводской брак или чья-то удача, особого значения это уже не имело. Главное, что повезло роте. Прошли мимо без приключений. "А могли и не пройти", — подумал Белоград, укладывая камень на бруствер так, чтобы издалека его сооружение казалось естественным хаотическим нагромождением.
Белоград управился за полчаса. Установил пулемет, проверил ленту и сменил Маслевича. Раненый афганец оставался на месте и, казалось, своего положения не изменил. Теперь Белограду оставалось только ждать развития событий и молить Бога, чтобы душман не истек кровью. Под ним просматривалось чёрное от крови пятно, а рядом по-прежнему лежал обезглавленный труп.
Ожидание — самое трудное в работе снайпера. Глаза постепенно устают от наблюдения. Положение головы при этом не всегда удобно. Приходится думать и о безопасности, прижимаясь поплотнее к земле. При этом, шея немеет от многочасовой неподвижности, а кровь начинает пульсировать в висках, отдавая ощутимой непрекращающейся болью в ушах. Через некоторое время противник начинает мерещиться за каждым камнем. Возникает ощущение, что ты теряешь контроль над сектором обстрела, и под давлением чувства ответственности за товарищей тебя охватывает нешуточная паника.
Маслевич тоже подустал:
— Может, курнем, товарищ сержант?
— Забивай! — ответил Белоград.
Отдых действительно был уже просто необходим. Хотя наркотик усугубил бы и так уже нестерпимую жажду. Но, если в меру, он помог бы снять внутреннее напряжение и мобилизовать зрение.
— А я не умею, — по-детски растерянно признался Маслевич.
Он-то рассчитывал просто выкурить по сигаретке. А закурить без разрешения не решался. Белоград с недоумением оглянулся на бойца.
— Так ты покурить хочешь или курнуть?
— Покурить, товарищ сержант!
— Ну, кури. Только без дыма.
Маслевич решил, что дедушка издевается, и с глупым видом уставился на сержанта. Белоград уточнил:
— Дым глотай. Во время затяжки сделай глоток и задержку. Тогда дым останется в легких.
Маслевич затянулся, как советовал сержант. К его удивлению, так все и получилось. Через минуту он сменил Белограда. Маслевич переполз на место сержанта, забрался под маскхалат и прильнул к окуляру.
Богдан все же опасался доверять свою жертву молодому:
— Если заметишь движение возле раненого, не стреляй. Позовешь меня. И за ротой следи.
В то, что афганец еще может прийти в себя и уползти самостоятельно, Белоград не верил. Он достал из пистона палочку чарса и, не отрывая взгляда от сектора обстрела в тылу, принялся ногтями крошить зелье в ладонь. Привычными движениями Белоград оторвал от пачки «Донских» клочок картона, свободной ладонью скатал его об колено в трубочку фильтра и вставил в выпотрошенную сигарету. Через минуту косяк был готов.
Богдан «взорвал» его и затянулся режущим бронхи дымом. Сладковатый запах повис в воздухе. Задержав дыхание, Белоград свободной ладонью разогнал дым и выпустил воздух из легких. Сделав еще несколько прерывистых затяжек, Богдан прикрыл глаза и прислушался к ощущениям. Через десяток секунд мышцы омыло томительной волной расслабления, а горло перехватила тугая удавка жажды. В голове приятно зашумело. Глуповатая улыбка растянулась на разбитой физиономии. Необыкновенная легкость разлилась по всему телу. Богдан поплыл…
— Мася! А кем ты на гражданке был? — спросил Белоград, не открывая глаз, через минуту.
Маслевич ответил, не отрываясь от окуляра:
— В училище учился на сварщика. А Вы, товарищ сержант?
— А я в технаре, на механика мясокомбината.
— Ух, ты! В Полтаве что ли? Меня старики тоже туда фаловали. Но конкурс там, говорят…
— Конкурс, в натуре, там зашибательский. У нас восемь человек на место было. Ну, иди чарсу дерни.
— Не, товарищ сержант. Меня не берет. Я уже пробовал. Только горло дерет и жрать хочется.
