Вопреки всему (сборник) - Поволяев Валерий Дмитриевич
Капитана пытали, это было видно по его лицу, по черной, вырезанной на лбу звезде, замазанной угольным кузбасс-лаком, по переломанным пальцам на обеих руках.
Советский офицер был прибит крупными коваными гвоздями к кресту. Сапоги с него были сняты, гитлеровские мародеры приравняли их к боевым трофеям, гвозди вбиты прямо в кости ступней, в подъем. Такие же гвозди вколочены и в ладони, квадратные утолщенные макушки загнуты и впрессованы в мякоть, в пальцы, в размозженные кости.
Увидев замученного капитана, Куликов остановился и, тяжело вздохнув, заскрипел зубами. В горле возникла твердая соленая пробка, закупорила проход воздуху — ни туда ни сюда…
— С-суки гитлеровские, — просипел он, — ни дна вам ни покрышки!
Он вгляделся в лицо капитана и неожиданно вздрогнул — узнал его. Это был их ротный, Бекетов, командир, всегда старавшийся разделить долю своих солдат, ничем не выделявший себя, часто деливший с ними свой офицерский паек.
— Господи… — надорванно прошептал пулеметчик. — Господи! — Поморгал часто, отвернулся в сторону, чтобы второй номер не видел его глаз.
Янушкевич съежился, словно бы в живот ему всадили кулак, сморщился, как от боли, на мертвого капитана было страшно смотреть, глаза склеивались сами, без всякого веления, лишь бы этого не видеть, все погружалось в красный рябой туман. Второй номер не выдержал и застонал.
А может, и не он это стонал, а Куликов?
Несколько минут Куликов находился в оцепенении, потом, с трудом размежив зубы, выдавил из себя:
— Хороший командир был… Похоронить его надо по-человечески.
— А в полку не заругают?
— Ты чего, Янушкевич? Хотя особист, наверное, должен знать, что случилось с Бекетовым.
— Обязательно должен.
— Наша задача другая — отомстить за командира… Интересно, у немцев бог кто — Иисус Христос или кто-то другой?
— Явно кто-то другой, это совершенно точно, — убежденно произнес Янушкевич.
— Либо у них вообще бога нет. У зверей богов не бывает. Не положено. И природа это дело одобрила.
— Нас искать не будут? — обеспокоился Янушкевич.
— Будут. Для нас это хорошо — пошлют народ на поиск… А народ нам нужен очень, — Куликов отстегнул от пояса саперную лопатку, оглядел ее с сожалением — слишком маленькая. Бруствер ею можно поправить, обстукать, уплотнить, лунку для корня дикой клубники выкопать можно, а вот могилу — глубокую, полновесную… нет, не выкопаешь.
Впрочем, фронтовые могилы хоть и штучные, но сплошь да рядом — неглубокие. Копать глубокие ни времени, ни условий, ни подходящего "шанцевого инструмента" у бойцов не было.
Пулеметчик чиркнул лопаткой по земле, подцепил небольшой ворох грунта. Земля была мягкая, легкая — хорошая земля, в такую только семена цветов бросать и выращивать большие душистые букеты.
Следом Куликов подцепил второй ворошок кладбищенского грунта, потом третий. Янушкевич, кряхтя по-стариковски надсадно, начал копать рядом, отбросил в сторону одну лопатку земли, затем другую, третью, выпрямился, чтобы перевести дыхание и в полную силу затянуться воздухом, потом снова начал копать.
На убитого ротного он старался не глядеть — страшно было, по лицу его пробегали неровные тени и, нырнув за воротник гимнастерки, исчезали. Иногда Янушкевич дергался нервно, заходился в кашле и через несколько секунд снова всаживал лезвие саперной лопатки в землю.
— Суки фашистские, чтоб вас приподняло и хлопнуло, — выдыхал Куликов хриплым голосом, оглядывался по сторонам, он все-таки ожидал подмогу, не может быть, чтобы на поиски пулеметного расчета не послали парочку бойцов…
Он не ошибся. Минут через двадцать у церковной ограды появилась пара хлопцев из числа "старичков", тех, что воевали в их роте уже целых две недели, старички закричали горласто:
— Эгей! Мы за вами!
— За нами, за нами, — покладисто подтвердил Куликов. — Включайтесь в работу — могилу ротному надо толковую вырыть…
Увидев распятого на кресте капитана, бойцы разом стихли — не ожидали лицезреть такое, было отчего стихнуть. Куликов всадил лопатку в гору выкопанной земли, скомандовал бойцам:
— Давайте-ка соберемся с силами и… — он споткнулся и, горько поморщившись, умолк. Приходя в себя, помахал в воздухе ладонью. — Давайте снимем капитана с креста.
Тело замученного Бекетова отвердело, не гнулось, толстые кованые гвозди, сработанные в одной из сельских кузниц, не поддавались, чтобы их вытащить, нужны были хорошие ухватистые клещи, а на фронте этот инструмент, как известно, не водится.
И само слово "клещи" имеет другое значение, популярно это слово среди генералов. Каждому из армейских начальников, находящихся на фронте, как правило, очень хочется провести войсковую операцию, которая позволит взять фашистов в клещи, потом этими же клещами вытащить из противника всю начинку, все потроха, проветрить на свежем воздухе, чтобы запаха не стало, и разложить на просушку. Хотя фрицев не на просушку надо раскладывать, а закапывать в землю, чтобы они никогда не проросли.
Кованые гвозди пришлось сшибать прикладом автомата; хорошо, что к торцу приклада привинчена стальная пластина, чтобы было удобно бить всякого подвернувшегося под руку фрица по каске. Приклад и помог, капитана сняли с креста.
— Простите, товарищ ротный, если сделали больно, — на "вы", едва внятно, для себя, пробормотал Куликов. Вновь взялся за саперную лопатку.
Редкая стрельба, доносившаяся до церковного кладбища с городских улиц, затихла, полк их, взявший городок на одном дыхании, лихим броском, дальше не пошел. Когда надо будет двигаться дальше — скажут, из полковой канцелярии придет пакет, следом за передовыми рядами подтянулись тылы, в первую очередь полевые кухни, чтобы накормить солдат.
До церковного кладбища иногда доносились далекие, но очень бодрые вскрики старшин, пробивавшие забитые дымом и пороховой гарью пространство: старшины привезли наркомовскую пайку — водку, ее следовало срочно распределить, разлить по кружкам личного состава и при этом не забыть самих себя. Захотелось выпить и Куликову, но прежде надо было выкопать до конца могилу — это раз, и два — неплохо бы позвать кого-нибудь из командиров и показать тело замученного Бекетова.
Так Куликов и поступил. Рыть могилу в четыре саперных штыка закончили довольно скоро, Куликов заглянул в темный, узкий, пахнущий преющими кореньями прямоугольник и остался доволен, затем осмотрел кресты, находящиеся рядом с могилой ротного, и согласно наклонил голову. По соседству с Бекетовым лежали священники, православные люди, жившие здесь, обихаживавшие эту церковь…
— Ротному тут будет хорошо, — удовлетворенно проговорил он.
— Да, — подтвердил Янушкевич.
Одного из бойцов, помогавших копать могилу, Куликов послал в штаб батальона.
— Топай быстрее, одна нога здесь, другая там, — велел он, — отыщи комбата майора Трофименко… Скажи, что мы нашли замученного капитана Бекетова, вырыли ему могилу… Понял, малой?
— Все понял, товарищ младший сержант.
— Тогда дуй скорее!
Через двадцать минут за старой церковной оградой зафыркал мотор полуторки — приехал Трофименко, сам, лично, с ним — капитан из особого отдела дивизии, с мрачным лицом и новенькой кожаной планшеткой, при ходьбе звонко хлопающей его по боку.
Командир батальона был молчалив, к лицу его прочно припечаталась маска скорби, а вот особист, напротив, сделался необычайно оживлен, единственное что — в могилу лишь не спрыгнул, чтобы замерить ее глубину и ширину, все оглядывался по сторонам, как понял Куликов — искал человека, прятавшегося за могильными холмиками, чтобы записать на бумагу свидетельские показания о гибели капитана Бекетова, но такого человека не было, и лицо особиста нехорошо вытягивалось, тяжелело, будто наливалось свинцом.
Распахнув планшетку, особист сделал короткую запись в блокноте, пошевелил ртом, соображая, что же еще толкового можно сотворить, и командно махнул рукой.
