Гено Генов-Ватагин - Скажи им, мама, пусть помнят...
На рассвете остановились в молодой дубовой роще, недалеко от села Дрангово. Утро обещало, что день будет солнечный. По ясному небу проносились небольшие облака, похожие на брызги мыльной пены. Красиво. Издали донеслось мычание коров и перезвон их медных колокольчиков. Крестьяне воспользовались хорошей погодой и чуть свет вышли кто в поля, кто пасти скот.
— Люди встают, когда мы ложимся, — сказал я. — Но ничего не поделаешь, нужно отдохнуть. Двигаться днем слишком опасно.
— Ну что, поужинаем? — засмеялся Слави. — Обычно вечером мы почему-то завтракаем.
— Похоже, что нам все приходится делать наоборот, — откликнулся я.
Ничто так не вселяет в людей мужество и бодрость духа, как скромная шутка в суровой обстановке, как приподнятое настроение после бессонной ночи.
— Ну, если мы собираемся поесть, то нужно разжечь костер, — предложил Слави.
Мы развязали свои рюкзаки. Тетя Дайка набила их белым хлебом, брынзой, мармеладом да еще и медом.
Затрещал огонь. Не знаю, найдется ли хоть один партизан, который бы не любил костер. И тогда, как и всегда, костер разгорался по всем правилам конспирации, без струйки дыма. Я нарезал хлеб. Мы решили обжарить его.
— Ну, прошу к столу, — пригласил Седов.
Я только поднес к губам первый кусочек «жаркого», как мне внезапно показалось, что за нами кто-то следит. Я резко обернулся. В десяти шагах от меня, поджавшись, как для прыжка, на нас смотрела крупная полицейская ищейка с широкой мускулистой грудью и высунутым языком.
— Товарищи, вставайте! Поблизости полиция!
Мы лихорадочно собрали свои продукты и затоптали огонь. Собака, ощетинившись, смотрела на нас, но напасть боялась.
Вдруг она встала и неожиданно залаяла. И сразу же где-то поблизости с остервенением отозвались другие псы. Прогремел выстрел. С шипением в воздух взвилась желтая ракета.
— Сигнал! — промолвил Слави. — Нас обнаружили!
Коварное животное продолжало предательски захлебываться от лая.
— Проклятый пес, — заскрипел я зубами, схватил большой круглый камень и изо всех сил швырнул его в собаку. Седов тоже метнул в нее камень. Удары попали точно в цель. Собака пронзительно заскулила и отскочила в сторону. Еще несколько удачно брошенных камней окончательно отбили у нее желание преследовать нас. Мы поспешили уйти.
— Товарищи, — сказал я, — в этой маленькой роще даже комар не сможет укрыться. Полицейских, безусловно, больше, чем нас. Предлагаю добежать до златоселского леса, а туда километров десять.
— Путь впереди пока, наверное, свободен, — добавил Слави, — и у нас нет другого выбора.
Положение создалось весьма серьезное. Предстояло среди белого дня пересечь большой участок голой местности.
— Пока нас не окружили, все еще есть какая-то надежда! — проговорил Седов.
Мы вышли из рощи и остановились в полной растерянности. Перед нами простиралось ровное, свежераспаханное поле, которому не было видно конца-края. Над бороздами поднимался белый туман.
— По этому вспаханному полю идти будет трудно, — бросил я тихо.
Затрещали выстрелы. Пули срезали листья с крайних деревьев. Мы поняли все без лишних слов. Я залег, а остальные бросились бежать через поле. Я открыл огонь, чтобы задержать полицейских. Появившиеся первые фигуры в синей форме вели себя как-то нерешительно и, попав под мой огонь, сразу же бросились на землю. Только один из них, видимо наиболее дерзкий, продолжал стоять во весь рост, но потом упал, чтобы уже никогда больше не подняться. Я оглянулся назад. Мои товарищи оторвались уже метров на двести. Слави махнул мне рукой.
«Уже пора», — мелькнула мысль.
Полицейские не подавали признаков жизни. Я вскочил и помчался по небольшому склону. Сначала бежал быстро, но как только попал на свежевспаханное поле, так сразу же ноги увязли по щиколотку в грязи. Я напряг все тело. Снял со спины рюкзак и с большим сожалением выбросил его, а потом, согнувшись, бросился вперед. Засвистели пули, с тупым звуком вонзаясь в землю. Но винтовка Слави тоже не молчала: под прикрытием его огня я невредимым добрался до своих товарищей. Теперь залег Седов, а мы продолжали путь. Точный огонь Седова вынудил полицейских передвигаться ползком. Когда он нас догнал, я бросил взгляд назад. Нас преследовало множество полицейских и жандармов с собаками-ищейками. Ближе всех к нам продвинулись их фланги. Вражеская цепь растянулась.
— Хотят перекрыть нам дорогу, гады! — выругался Слави.
Началась погоня. Один из нас оставался, чтобы прикрыть остальных, пока те, отстреливаясь, отходили. Иногда преследователи настолько приближались к нам, что я ясно видел их озверевшие лица и слышал их грязную ругань и угрозы. Но они явно боялись встать и накинуться на нас в открытую и не смогли замкнуть кольцо окружения.
Только к обеду мы добрались до густого златоселского леса. Его манящая зелень вдохнула в нас свежие силы. Взбешенные полицейские к этому времени уже стали отставать. Холодный ветер обдувал мое вспотевшее лицо. Но когда я встретился взглядом со своими товарищами, то не увидел среди них скромного и всегда сосредоточенного Седова. У меня потемнело в глазах. Седов погиб…
Мы углубились в лес. Никто не проронил ни слова. Все стояли неподвижно, сняв шапки. Слезы навернулись на глаза. Я не стыдился этих слез. В тот момент сильнее всего во мне горело желание, чтобы наступил день, когда убийцы заплатят за все…
Уже к вечеру, падая от усталости, измученные, убитые горем, мы добрались до отряда Бойчо. Партизаны расположились в неглубокой, по отлично замаскированной деревьями и буйно разросшимся кустарником пади. Посты вели наблюдение с холмов, опоясывающих ложбину. Не успели мы рассказать Бойчо и его людям о том, что случилось с нами около Дрангово, как появились запыхавшиеся партизаны Владо и Пейчо. Они вернулись после трехдневной разведки. Все присели. Владо снял шапку, вытер лицо и опустил голову:
— Плохо, товарищ командир! Не только в Златоселе, но и в других селах полно солдат. Наши помощники сказали, что готовится большая блокада. Завтра, вероятно, начнут рыскать повсюду…
Пейчо нетерпеливо прервал его:
— Все дороги перекрыты!
Бойчо встал:
— Товарищи, идите сюда.
В отряде насчитывалось примерно пятьдесят человек, главным образом из района Брезова; почти все они являлись ремсистами. Самым старым партизаном был Владо, который давно ушел в горы вместе с сыном Стояном. Брезовский отряд отличался маневренностью: в случае необходимости его сразу же разбивали на небольшие группы, которые незаметно проскальзывали между селами и всегда благополучно соединялись в заранее определенном месте.
— Товарищи, — поднял руку Бойчо, — положение серьезное, началась блокада. Считаю, что нам не следует переносить лагерь в другое место. По пути мы наткнемся на полицию и солдат. Если придется вести бой, то лучше всего принять его здесь: место хорошо замаскировано и защищено.
Мы согласились. Предложение показалось нам разумным. Бойчо продолжал:
— Если нас обнаружат, отряд придется разделить на четыре отделения. Мы нанесем внезапный удар по врагу, овладеем ближайшими скалистыми высотами и будем там обороняться до вечера. Вот так, товарищи.
Партизаны стали готовиться к бою. Возле нас остались Бойчо и Боцман.
Мы поговорили еще какое-то время, уточнили некоторые вопросы и легли отдохнуть.
Нас разбудил крик Владо:
— А ну, налетай, мамалыга готова!
Я встал, потянулся. Усталость прошла, и каждой клеткой своего тела я чувствовал бодрость.
— Ого, Владо, да ты приготовил райское угощение! — засмеялся Боцман. — Мамалыгу с медом я еще никогда не ел. Браво!
Только мы успели поесть, как сверху донесся голос часового:
— Товарищи, с юга к нам цепью продвигаются каратели!
Я посмотрел на часы: было около шести. Лагерь походил на муравейник. Владо лихорадочно суетился возле своей маленькой кухни, ему никак не хотелось бросать посуду, которую он использовал для приготовления пищи. Мы снова уточнили план, и Бойчо приказал:
— Пора, занимайте свои места!
К северу от лагеря, метрах в пятидесяти — шестидесяти, проходила тропинка. Там расположилось одно отделение во главе с Бойчо. Ему предстояло командовать боем. Это было правильное решение. Бойчо, несмотря на молодость, проявил себя смелым и умным командиром. Другие отделения тоже заняли свои места. Партизаны все с большим нетерпением ждали встречи с врагом.
Послышался лай полицейских собак. Мы лежали, ждали и прислушивались. Обычно во время блокад противник поднимал неимоверный шум, и это помогало нам ориентироваться в том, откуда он наступает. И сейчас до нас явственно доносились крики идущей впереди группы.
Взорвалась граната, затем вторая. Резко прозвучали выстрелы. Группа Бойчо вступила в бой. Похоже, что среди фашистских гадов из-за неожиданности нашего нападения возникла суматоха. В промежутках между выстрелами до нас долетали крики, проклятия и ругань. Прошло несколько напряженных минут. Стрельба на тропинке заметно усилилась. Я поднял голову. Другие отделения молчали.
