Гено Генов-Ватагин - Скажи им, мама, пусть помнят...
И вторую ночь мы провели на берегу реки Аджарской. Нас чуть не обнаружили. Все время мимо проходили и суетились солдаты. С занятой нами позиции хорошо просматривались крайние дома в Калофере. До нас доносился жалобный рев запертой в хлевах голодной скотины. Никого из жителей но выпускали из городка. Таи прошло целых пять дней. Выбраться пока не было никакой возможности.
На шестой день небо прояснилось. На западе высилась вершина Кадрафил, залитая оранжевыми лучами солнца, на севере виднелась часть Юмрукчала, а на востоке гордо высилась вершина Мара-Гидик. Но все их красоты мало волновали нас. Мы совсем обессилели.
Штокман с поразительной точностью распределял между нами картошку. Но и она кончалась. О костре мы не смели даже помышлять.
Йонко, самый младший из нас, не выдержал:
— Товарищи, хватит мучиться! Не умирать же нам с голоду! Предлагаю к вечеру двинуться в путь. Если нас заметят, будем драться. И будь что будет!
Мы приняли это предложение единодушно, потому что оно казалось нам наиболее правильным. Голод мучил нас вот уже целую неделю, а если мы совсем лишимся сил, то тогда…
Луна еще не взошла, когда мы отправились в путь по течению реки. Думали зайти в какой-нибудь дом за продуктами и порасспросить местных жителей об обстановке. Не успели миновать кошары в Коритарско, как Веселин остановил нас:
— Товарищи, смотрите, пчелиные ульи!
Мы вскрыли несколько ульев и с жадностью набросились на душистые свежие соты. Сколько продолжалось это пиршество — не знаю. Первым подал голос Штокман:
— Наполните свои рюкзаки!
Я носил с собой бидон из-под керосина и использовал его для этой цели, наполнили мы и кружки, которые всегда имели при себе. Потом положили в рюкзаки еще по две-три рамки.
Мы спустились к реке, чтобы умыться. Вдруг Веселин скрючился и глухо застонал:
— Больно!
Я не успел ответить, как почувствовал, что, как ножом, полоснула острая боль в желудке. Остальных тоже скорчило от боли. Мы начали кататься по земле, но никакого облегчения это не давало. Боли усиливались. У меня выступил холодный пот. Веселин шептал:
— Нет сил терпеть.
Мы ничего не могли сделать. Молча корчились от схваток более двух часов. У меня был здоровый желудок, и я впервые испытывал такие острые боли. Казалось, что я проглотил горячие угли. Но вдруг нам стало легче. Мы посидели несколько минут и, не обменявшись ни словом, поднялись. Шли долго, не могу даже вспомнить сколько-Уже наступила полночь.
Вдруг на тропинке послышался приглушенный разговор. Мы залегли. Рассветало. Мы лежали на мокрой земле и ждали. Мне уже чудились омерзительные физиономии полицейских. Так и подмывало выпустить всю обойму в тех, кто замер неподалеку от нас. Ясно, что и они нас заметили. Воцарилась тягостная тишина. Кровь бросилась в голову, и сердце наполнилось ненавистью. Семь дней мы скрывались от врагов… Молчание. Те притаились, и мы не шевелились. Так прошло минут двадцать. Но вот с их стороны мы услышали:
— Кто вы такие? Назовите пароль!
— А кто вы такие? — отозвался я. — Какой у вас пароль?
Снова тишина и молчание. Я не выдержал и приподнялся:
— Что вы за люди? Я — Ватагин.
— Да ну, ты ли это? Один?
Я узнал голос дяди Калчо и выскочил из укрытия:
— Дядя Калчо, неужели это ты?
И сразу меня охватило теплое, нежное и радостное чувство. Наконец из глубины холодного, неприветливого леса до меня донеслись не ругательства и угрозы, а дружеские голоса! Штокман, Веселин, Йонко тоже поднялись во весь рост.
— Эй, братья, как вы, живы ли? — быстро подбежал к нам дядя Калчо.
— Живы, дядя Калчо, гадам назло! — протянул я руки и обнял его. — А как вы тут?
— Все целы и невредимы.
— Только это мы и хотели услышать, товарищи! — взволнованно сказал Штокман.
Все стали обниматься, дружески похлопывая друг друга по плечу. А в это время как-то внезапно и быстро рассвело. Проснулись птицы. Природа улыбнулась. Небо просветлело, и лес засиял своей свежей чистотой.
БЛОКАДА
Темные кучевые облака, как чудовища из детских сказок, проносились над самыми крышами, разбиваясь о холмы, и исчезали где-то на востоке. Казалось, что опустевшие улицы стали шире. На тротуарах все реже раздавался звук шагов. Люди встречались только на Брезовской или Карловской улицах. В коротеньких и грязных переулках Каршиака время от времени появлялись лишь полицейские и некоторые засидевшиеся в трактирах мужчины.
До ворот нас проводила тетя Анка, тысячи раз приговаривая, чтобы мы берегли себя и, когда вернемся с гор, опять наведались бы к ней. Добродушная и спокойная, тетя Анка не раз встречала нас, как дорогих гостей. У нее мы чувствовали себя как дома. Дядя Янко вышел раньше нас, чтобы осмотреть улицу. Он, казалось, по одному запаху узнавал обстановку и мог по самому неприметному факту предусмотреть все. И это не случайно. Дядя Янко — старый конспиратор, один из создателей партийных организаций в Кричиме и Пловдиве. Он отличался необыкновенной наблюдательностью, сообразительностью и безошибочным чутьем. Через несколько минут он вернулся, улыбаясь, подбодрил нас взглядом и подал знак отправляться в дорогу.
Мы вышли из дома Янко Шопа. На улице Тича стало уже совсем пустынно и темно. Но в моем сердце было светло. Светло было от встречи с Янко Шопа, этим чудесным человеком, который ничего не боялся. Мы знали, что он готов пойти за нас в огонь и в воду. Он всегда принимал нас, как родной отец. И слова его, обращенные к нам, такие теплые и нежные, заставляли не думать о смерти, хотя она подстерегала нас повсюду.
Мы шли вместе со Слави Чакыровым. За нами на некотором удалении дядя Иван нес в мешке наши рюкзаки. Мы часто прибегали к этой уловке. Без вещей, в случае неожиданного нападения, можно было свободнее действовать, а прохожий с мешком за спиной в таком квартале, как Каршиак, не вызывал подозрений. Какими только хитростями мы не пользовались в тяжелые дни подпольной борьбы! И всегда после успешного завершения какого-нибудь задания в груди бушевало особенное чувство — радость, искреннее удовлетворение и гордость от сознания своей силы.
Вскоре мы дошли до садов на окраине города. Быстро темнело, как будто бы невидимые руки опускали перед нами занавес. Я обернулся и тихо произнес:
— Дядя Иван, давай вытащим рюкзаки.
Пока мы натягивали ремни мешков на плечи, выглянула луна, стало чуть светлее, и мы могли уже разглядеть, что делается вокруг.
— Ребята, доброго вам пути и наилучших пожеланий всем товарищам, — сказал дядя Иван.
Мы пожали друг другу руки и расстались. Этой осенней ночью мне и Слави предстояло идти на северо-восток по направлению к Среднегорью и к рассвету добраться до стрямалийских лесов, где нас должны были ждать товарищи, чтобы отвести в отряд.
Через час мы очутились среди пловдивских рисовых полей. Жидкая грязь предательски засасывала ноги. Часто мы увязали в ней по колено.
— Ватагин, — прошептал мне Слави, — если увязнем но пояс, не представляю себе, как мы выберемся.
— Давай, давай, осталось совсем немного, — ответил я. Отяжелевшие ноги едва подчинялись мне.
Кому не доводилось идти через рисовые поля ночью, тот не сможет себе представить всех наших мучений. Всегда, когда мне приходилось проезжать по шоссе, я засматривался на эти поля и удивлялся крестьянам, возделывающим свои затопленные участки, как им удается работать в этой жидкой грязи. В нашем селе никогда не выращивали рис, и это представляло для меня известный интерес, но мне никогда не доводилось непосредственно иметь дело с полем, подготовленным для посева риса. Пробираясь по колено в грязи, я вспомнил о людях, месивших эту грязь на рисовых полях в течение многих дней, и полюбил их еще больше. Нас одолела такая усталость, что просто не хватало сил перемолвиться словом.
Вдруг Слави тихо проговорил:
— Послушай, дорогой, отсюда нет выхода. То, что мы встретим здесь рассвет, ясно, но мне не ясно, как мы проведем день в этой грязи.
Через час показалось село. Мы догадались об этом по бледным огонькам и собачьему лаю. По всей видимости, это было село Калековец.
Наконец мы ступили на твердую землю и оказались на берегу Стрямы. Слева заметили деревянный мост.
— Слави, думаю, что по мосту идти опасно. Дядя Иван говорил, что там устраивают засады.
— Ну что ж, перейдем реку вброд ниже моста по течению. Заодно, может быть, удастся смыть грязь с одежды.
Мы перешли реку вброд. На противоположном берегу в небольшом молодом лесу нас ждали товарищи. Первым появился сияющий Седов.
— Что вам сказать, товарищи, добрый вечер или доброе утро? Да не все ли равно! Хорошо, что вы благополучно добрались.
Мы присели на минутку, обменялись новостями и снова пустились в путь. Молчали, потому что на дороге могла быть засада.
