Игорь Никулин - Добро Пожаловать В Ад
— В чем дело?! — спросил он с металлом в голосе. И, не дожидаясь ответа, хрипло потребовал: — Уберите машину!
Владелец «Волги» не спешил выполнять указание, и вообще держался непринужденно.
— Вы кто по званию? — с акцентом спросил он. — Как к вам обращаться?
— Неважно. Уберите машину, — повторил комбат.
— Послушайте, уважаемый. Я обращаюсь к вашему здравомыслию. Подумайте, куда вы…
— Машину!
— Подумайте о будущем! Неужели вы не догадываетесь, что ждет вас и ваших подчиненных? Одумайтесь! Поворачивайте назад, пока не поздно.
Его речь была отрывиста и сумбурна. Незнакомец явно старался выговориться, зная, что времени на переговоры у него нет, и придется либо самому откатить машину с проезда, либо за него это сделают другие.
— Вы знаете, что т а м происходит? — повернувшись боком, он махнул рукой в сторону чеченской границы. — Вы должны знать! Не верьте газетам!.. Там боевики, они отчаянно сражаются… Каждый пройденный метр ваши юнцы польют кровью. Многие не вернутся… Против кого вы идете? Против народа… против россиян. Не позволяйте втянуть себя в авантюру… Политики за вашими спинами греют руки, а отдуваться за их ошибки придется вам! В Грозном вооружились… и ждут вас. Подумайте… вы отвечаете за жизни ваших людей.
— Прочь! — сжимая кулаки, проговорил майор. — Убирайся с дороги, или я за себя не ручаюсь.
— Подумай о солдатах! Не о себе, ни о других офицерах… Война — ваше ремесло. В чем провинились восемнадцатилетние юнцы, которым кормить вшей, сидеть в окопах по уши в дерьме, без тепла, питания и надежды?! Выживут единицы. А те, кто уцелеет — не жильцы. Не будет им нормальной жизни от ран телесных и душевных. Я — врач! Я знаю, что говорю. Разворачивайся, командир. Разворачивайся и уходи. Уходи!
Последняя фраза вырвалась у незнакомца в приказном, обидном комбату тоне. Комбат сам не понял, что на него нашло — досада ли, желание оторваться за порезанного Спирина? — размахнувшись, он от души врезал смуглолицему советчику.
Грязь превратила дорогу в подобие жидкого мыла. Не устояв, обладатель кофейного авто опрокинулся на спину. Деловой костюм, мокнувшись в жижу, потерял представительный вид.
Он попытался привстать, из разбитого носа устремились к подбородку извилистые дорожки…
— Одумайтесь…
— Убирайся!
Выплескивая из себя обиду, комбат пнул лежащего по ребрам. Ингуш, как и раненый час назад под Назранью старший лейтенант Спирин, переломился пополам. Побагровев лицом и шеей, зашелся в надрывном, раздирающем кашле.
Отшвырнув комбата к бронетранспортеру, на избитого медика налетели бойцы, наблюдавшие за сценой из машин и до сих пор мучимые за собственное бессилие перед оголтевшей толпой. Но под Назранью перед ними предстали старики, женщины и дети, ответить которым не поднималась рука. Здесь же, в грязи, валялся мужчина…
Кровь за кровь! Око за око! Разбитая морда за умирающего Спирина!..
Удары посыпались со всех сторон. В спину, в живот, по почкам и голове… Вскряхтывая, мужчина пытался заслониться от ударов, измазанный и жалкий. Волосы слипшимися сосульками растеклись по распухающему от побоев лицу.
— Оду-у-май-те-есь…
Но они уже вошли во вкус, каждым ударом, каждым пинком мстя за минувший позор…
Он перестал стонать и закрываться, и лишь ватно дергался от ударов. А вскоре и вовсе обмяк, не реагируя на окружающее.
Турбин стоял у бронемашины, не принимая участия в групповом избиении. Мордобой ему виделось не менее диким, лишенным смысла и человечности, сколь и предательский удар ножа в живот Спирина. Но он не вмешивался в избиение и не отводил взгляда от распластанного в луже тела. И ничего при этом не испытывал. Не было ни жалости, ни сострадания. Ничего…
Над ингушем нагнулся Максимов. Хищно дыша, наслаждаясь одержанной победой, перевалил его на спину.
— В отключке! — удовлетворенно сказал он и, обернувшись, позвал курившего Клыкова. — Валерка, берись за него. Пусть в канаве агитирует.
Нескладный Клыков ухватился за облепленную штаниной ногу, старшина взялся в левую и, волоча по грунту — пиджак мокрой тряпкой задрался, оголив белый живот и спину — перетащили на обочину.
— Туда ему и дорога! — пыхтел Клыков.
Перевалив бездвижного мужчину на бок, он примерился и с силой зарядил пинком в поясницу, отпечатав на коже ребристый след подошвы. Тело, разбрасывая руки, скатилось в поросшую жухлой травой придорожную канаву.
— И машину… туда же! — приказал комбат.
Отворив пассажирскую дверь, он уперся в стойку. С другой стороны на помощь подбежал Черемушкин. Они с трудом скатили ее на обочину.
— Ехать надо! — Черемушкин облизнул сухие губы. — Вдруг кто видел?
— Плевать! — прохрипел, туша окурок, майор. — По машинам!
Заговорчески подмигнув Черемушкину, прыжком заскочил на колесо бронетранспортера.
* * *… Бронетранспортер затормозил, дернулся корпусом, прервав полусонные видения Турбина. Сорвавшись с сиденья, Кошкин прилип к триплексу, выглядывая наружу.
— Уже приехали?
— Похоже на то…
Глава десятая
Цветов и духового оркестра при въезде в Петропавловскую комбат не ждал, как не ждал и толпы встречающих с румяным караваем и солонкой на вышитом рушнике…
Присматриваясь к десяткам светящихся в ночной темноте огней, непроизвольно вздрогнул, когда буквально в десяти шагах от бронемашины воздух вдруг прошили красные нити трассеров.
— Тормози! — воскликнул он: — Что за чертовщина?
Впереди, скрытый ночью, кто-то орал и дергал затвором:
— Пароль! Стрелять буду!.. Пароль!
«Свои, — успокоился комбат. — Чечены пароль бы не спрашивали…»
Приподнявшись, он откинул люк, но наверх, под пули перетрусившего часового, не полез, и, оставаясь под защитой брони, выкрикнул в отдушину:
— Свои, мать твою!.. Свои!
Переполошившийся караульный никак не брал в толк, откуда во враждебном краю, да еще ночью, которая, как известно, самое время для рыскавших в округе боевиков, могли оказаться свои, и продолжал драть глотку:
— Назад! Стрелять буду! Пароль!
Комбат матерно выругался и сокрушенно подумал:
«Боже, какой идиот! Такой вояка страшнее танка, настолько же предсказуем, как обезьяна с гранатой».
— Нарожают же… — проворчал вслух и снова крикнул в открытый люк. — Командира зови, живо!
А командир уже сам спешил на выстрелы. Из темноты, где орал часовой, выплыла неясная фигура, и другой голос — ниже и спокойнее — запросил:
— Слышь, кто там?
— Да свои… говорю же! — обрадовано отозвался майор и выбрался на броню. — Я командир мотострелкового батальона. Прибыл, что называется, для выполнения поставленной задачи… Хорошо же встречаете, славяне!
— Командир батареи старший лейтенант Васнецов, — в свете фар предстал крепкий малый в бушлате и шапке без кокарды, и крепость эту комбат испытал в рукопожатии. — А что касается встречи, так кто ж знал, свои вы иль чужие? По рации запрашиваем — тишина. Ждать, никого не ждем. А у вас даже бортовые номера замазаны…
— Закрасишь, когда прикажут. А со связью ты прав… На прежней волне до сих пор работаем.
Колонна уже расслабилась, захлопала дверями, ожила голосами и смехом. Уставшие солдаты спрыгивали из грузовиков, разминаясь.
— Пошли ко мне, — предложил Васнецов и повел гостя в поле наискось от дороги.
Диковинными шатрами выплывали из темноты ряды палаток, сразу за ними, на молочной пороше поля, темнели контуры тягачей с прицепленными орудиями.
Васнецов поднялся по приставленной лесенке в кунг ЗИЛа, потянул дверь. Яркий свет, хлынувший из будки, на мгновение ослепил комбата.
— А ты неплохо пристроился, — позавидовал он.
На жестяном поддоне шаяла, обдавая теплом, буржуйка, около нее сохла поленница дров. Возле занавешенного окошка приспособлена лежанка, застланная шинелью. Стол с оперативной картой. На вмонтированной в стену полке, рядом с открытой банкой тушенки, парился в стакане чай.
— Так жить можно…
— Ничего, — согласился старший лейтенант и, прихватив тряпкой створку, подбросил в огонь полено.
Он был совсем не богатырского роста, каким показался в темноте, но плотный сложением. Широкое, по-мальчишески круглое лицо с приплюснутым носом. Серые глаза приветливо смотрели на майора из- под густых пшеничных бровей.
— Давно ты здесь? — спросил комбат, принимая от Васнецова кружку с чаем.
— Пятые сутки пошли.
— И как?..
— Пока не на что жаловаться
Майор отхлебнул кипятка, и, обжигая пальцы, поспешно отставил кружку.
— А местные?.. Ладишь с ними?
— Соседствуем. — Пожал плечами Васнецов. — Населения в станице меньше половины осталось. Из чеченов, как прочуяли, что дело пахнет жареным, многие ушли. А русским деваться особо некуда…
