Игорь Никулин - Добро Пожаловать В Ад
Объехать толпу невозможно. Если броневики еще и сползут по крутой насыпи на поле, а потом и заново преодолеют отлогий подъем, Уралам, перевозящим личный состав, подобные кульбиты повторить не удастся. Да и рискованно…
Вдобавок, перед зеленой мордой бронетранспортера выросла цепочка детворы — мал мала меньше, сопливых, в неопрятной одежке. Подражая взрослым, они тоже что-то выкрикивали и воинственно вскидывали над головенками сжатые кулачки.
… В воздухе пролетел камень, треснулся в лобовое стекло, не причинив вреда, скатился на броню. Механик испуганно переглянулся с комбатом и полез опускать бронированные щитки.
А толпа волновалась, кипела истеричными возгласами:
— Оккупанты!
— Вон!
— Вам здесь не пройти!..
— Аллаху Акбар!!!
Камни затарабанили по стальному корпусу, в триплексы виднелись совсем близкие разъяренные лица.
— Убирайтесь! — визжала молодая женщина в слетевшем на затылок платке.
— Изверги! — потрясал клюкой старик в бараньей папахе.
Майор растерялся, не ведая, что предпринять. Стоять нельзя. Толпа почувствует свое моральное преимущество и их бессилие, и кончится как неделю назад в Хасавюрте, когда также вот разоружили и взяли в заложники полтора десятка ребят из внутренних войск. Однако, и давить взбунтовавшихся людей — мирное, по сути, население — он права не имел.
Нерешительность военных утверждала толпу в своей агрессивной правоте.
К откидному борту Урала подбежала ингушка в черном платке, из-под которого выбилась седеющая прядь волос и, обливая сжавшихся солдат испепеляющим взглядом, возбужденно закричала:
— Дальше дороги вам не будет! Под колеса ляжем, а не пропустим. Не уйдете добром — разоружим. Убирайтесь!
Не потерявший чувства юмора Кошкин хамски ухмыльнулся в ее вытаращенные гляделки и показал средний палец.
Бабенка захлебнулась, завертела платком, призывая свидетелей и, в сердцах плюнув в Володьку, запустила непонятным предметом. Предмет пролетел мимо и разбился вдребезги о стальной болт, оказавшись обыкновенной бутылкой.
— Ты ж… стерва! — яростно выпалил Максимов и вскинул автомат. На испуг.
Отпрянув, ингушка заверещала и растворилась в волнующейся толпе. Из всей ее мало понятной без переводчика тирады, Юра уловил одно: «Каратели!»
Он смотрел на совершенно безумных, озлобленных людей, на сгорбленного годами аксакала в кожаных сапогах с загнутыми носками и наброшенном на поникшие плечи коричневом матерчатом плаще, из-за которого виднелась орденская колодка. Сучковатой палкой, бормоча под нос невнятные ругательства, он истово колотил о деревянный борт.
Слова обиды так и вертелись у него на языке. Его подмывало спросить старика, наверняка прошедшего войну: «Это мы, мы — каратели?..»
Быков заерзал на скамье.
— Чего время тянем? Потихоньку надо ехать, потихоньку… На понт берут. Эх, командира толкового нет.
А толпа разрасталась, пополняясь стекающими к несанкционированному митингу зеваками. С мигалками подъехал милицейский воронок.
— Сейчас поедем! — сказал Кошкин, разглядывая подъехавших в прореху тента. — Оттеснят только этих козлов…
Но милиционеры даже не вылезли из машины, открыв лишь двери и чего-то выжидая.
— Да они все заодно! — пробормотал Клыков, обиженно оттопырив нижнюю губу. — И что теперь?..
— Не переживай, — Максимов щелкнул флажком предохранителя. — Отобьемся!
У замыкающего колонну бронетранспортера откинулся боковой люк. Пригнувшись, на слякотную дорогу выбрался офицер.
Юра его не знал, видел лишь сегодня на построении, и о звании мог только догадываться — носить знаки различия в батальоне Сушкина считалось признаком дурного тона…
Поправив шапку, офицер решительно направился к толпе. Толпа вновь забурлила и обтекла его полукругом.
Что он доказывал этим людям, оставалось загадкой. Слова его тонули во враждебном гуле, и лишь по выражению лица, почти по губам, Юра читал, повторяя как завороженный: «Что же вы делаете?! Поймите, у нас приказ…!
Реплика вызвала всплеск негодования, и парламентер торопливо добавил:
— Мы не воевать пришли, а восстанавливать закон…
Всколыхнувшись, толпа тысячерукой губкой втянула его в себя. И сомкнулась. Внутри началось движение, замелькали кулаки.
— Смотри, гады, что делают! — Максимов передернул затвор и, высунувшись за тент, полоснул поверх голов очередью.
Перемахивая через борта, посыпались бойцы, залязгали затворами и, не дожидаясь запоздалой уже команды, открыли беспорядочную стрельбу в воздух.
Народ шарахнулся, откатился в сторону, давя друг друга, посыпался в кювет, отбегая на безопасное расстояние.
К лежавшему на щебенке парламентеру спешил белый, как известь, комбат.
Офицер скрючился на боку, обхватив руками живот. Утонув рукоятью в грязи, валялся брошенный нож.
— Га-а-ды-ы!!! — закричал во все горло Максимов, разворачивая автомат на отбежавших в поле людей.
Ингушские милиционеры, бросив перекур, бежали к ним, вспомнив, наконец, о своих обязанностях.
Комбат склонился над раненым, осторожно отогнул полу его бушлата. Пятнистая куртка на животе напиталась кровью. Расстегнув пуговицы, майор задрал льняную майку. Из пореза пульсирующими толчками проливались красные струйки.
— Ах, Спирин, Спирин… — покачал головой майор и, подняв голову, вскричал:
— Медик! Медика сюда-а!..
Расталкивая столпившихся солдат, к нему пробился фельдшер — почти еще мальчик. Достав из брезентовой сумки с нашитым красным крестом индивидуальный пакет, зубами надорвал прорезиненную оболочку, вытащил белоснежный бинт.
Спирин тяжело дышал, закатывал глаза. Лицо его побелело, на нем отчетливо прорезались синие тонкие нити. Из стиснутых зубов вырывался утробный свист.
Мальчишка-фельдшер замер, впервые столкнувшись с реальной, а не изображенной на учебном плакате, раной. Собравшись с волей, прижал к порезу марлевый тампон. Бинт стремительно пропитывался. Руки фельдшера мелко дрожали, и он не успевал накладывать на расплывающееся пятно новые и новые стежки.
В круг протиснулся смуглый милиционер в помятом, словно изжеванном кителе с сержантскими лычками, поправил смоляной чуб, выбившийся из-под шапки, стрельнул рачьими глазами по раненому и по солдатам, спросил:
— Кто стрилял? Кто?!
— По-шел ты на хер! — громко ответил Сургучев.
— Что?.. — опешил сержант и потянулся к кобуре. — Что ти сказал?
Посеревший, с вымазанными кровью руками майор поднялся с колен и прорычал:
— Вали отсюда! Вали по-хорошему… Или я за своих людей не ручаюсь.
Словно подтверждая его правоту, на сержанта наставили автоматы. В лицах солдат появилась недобрая решимость. Ждали команды. И скомандуй комбат: «Огонь!», выполнили бы без тени сожаления.
Сержант скис и поспешно смотался.
Майор, глядя на беспамятного Спирина, что-то обдумывал.
— А ну, давайте переложим его в машину. Астанин (водителю), разворачивайся и дуй на всех парах во Владик… Знаешь, где госпиталь?
— Знаю, — неуверенно сказал Астанин.
— Чтобы быстрее ветра, значит…
Раненого парламентера подняли на руки и перенесли на предусмотрительно расстеленный в кузове бушлат.
Астанин влез в кабину. Запустив мотор, развернул Урал и погнал в направлении черменского круга…
Черемушкин с виноватым видом подошел к расстроенному комбату:
— А как быть с моими людьми? В этой машине ехали.
— Как?! Сажай в любой БТР. Ничего, поместятся. И пошустрее! Нам бы добраться засветло…
* * *Неприятность не приходит одна. Прописная, знакомая каждому с детства истина, в который раз подтвердила свое право на существование. Еще час после трагического инцидента колонна беспрепятственно следовала по ингушской земле. Пока…
Погруженный в невеселые раздумья комбат даже выматерился, когда механик вновь ударил по тормозам.
— Ты что… водила чертов?! — дернулся майор, едва не состыковавшись лбом с панелью рации.
— Смотрите, — показал механик на дорогу, где поперек стояла видавшая виды «Волга».
Из «Волги» вышли. Ее владелец — средних лет, в солидном костюме при белой рубашке и строгом галстуке, старательно обходил разлившиеся лужи, чтобы не запачкать лакировано сияющие туфли. Приблизившись к бронированной машине, поднялся на носки, заглядывая в стекло. Постучал костяшками по броне.
Водитель выжидательно смотрел на комбата. Комбат сидел неподвижно, обдумывая, как быть; затем приподнялся и откинул люк над головой, впуская в салон поток влажного воздуха.
По броне застучали каблуки. Он спустился к буртику, спрыгнул, подошел к незнакомцу.
— В чем дело?! — спросил он с металлом в голосе. И, не дожидаясь ответа, хрипло потребовал: — Уберите машину!
