Анатолий Недбайло - В гвардейской семье
мастерство, боевой опыт и еще раз опыт.
2.
Авиация противника несла значительные потери, и гитлеровское командование вынуждено было вводить
в действие все новые и «новые резервы.
На нашем участке стали появляться пикирующие [47] бомбардировщики Ю-87, метко прозванные
фронтовиками «лапотниками». Дело в том, что у этого самолета были неубирающиеся шасси, прикрытые
обтекателями. Торчащие в полете «ноги» и дали повод острословам сравнить их с лаптями.
С «юнкерсами-87» мы стали встречаться довольно часто. И не просто встречаться, а вести воздушные
бои.
Первый такой бой, в котором было сбито три Ю-87, провела группа, возглавляемая старшим лейтенантом
Прудниковым.
Это была блестящая победа. В бою не только показали свое искусство наши летчики. Серьезный экзамен
выдержала наша прекрасная техника — славный штурмовик «Ильюшин-2», машина, обладавшая
высокими летно-техническими качествами, огневой мощью и маневренностью. У Прудникова нашлось
немало последователей.
Однажды перед нашей эскадрильей была поставлена задача: шестеркой двумя заходами нанести
бомбово-штурмовой удар по скоплению вражеских войск и боевой техники в районе балки Терноватая.
Маршрут полета частично проходил над районами Донбасса, недавно освобожденными от гитлеровских
захватчиков. Острая боль сжала сердце: я видел Донбасс совсем иным. В донецком небе началась моя
летная биография. Здесь все было мне близко и знакомо. А теперь под крыльями проплывали взорванные
мосты, разрушенные шахты и железнодорожные станции, сожженные поселки.
В сопровождении истребителей пересекаем линию фронта. Внизу — привычная в таких случаях картина: наземные войска ведут сражение.
До цели — несколько минут полета. Но вражеские зенитки неистовствуют: нас все время сопровождают
черные шапки разрывов. Умело маневрируя, командир эскадрильи уверенно вывел группу на цель. Вот
уже видна искусно замаскированная огневая позиция дальнобойной артиллерии фашистов. Рядом
укрыты танки, грузовики.
— «Коршуны», атакуем! — командует ведущий и выводит свою машину в крутое пике. Я устремляюсь за
ним, освобождаюсь от бомб...
— «Коршуны», еще заход! [48]
И снова на фашистов обрушиваются наши бомбы, реактивные снаряды. На земле — кромешный ад.
Разворачиваемся на третий заход, и вдруг слышу:
— В воздухе противник!
Ведущий выводит машину из разворота, я неотступно следую за ним. Набираем высоту. Внимательно
осматриваю простор. Вдали замечаю цепочку из маленьких темных точек. Она движется под углом
градусов тридцать к линии нашего полета. С каждой секундой точки увеличиваются и вскоре
превращаются в силуэты идущих один за другим самолетов. Уже и различить их можно: судя по
торчащим под фюзеляжем «ногам», это известные нам «лапотники». Но «юнкерсы» не одни: их
прикрывают «мессершмитты».
— Приготовиться к атаке! — узнаю голос нашего комэска.
Разворачиваемся и идем в лоб боевому порядку «юнкерсов». В это время наши истребители схватились с
«мессерами».
Теперь слово за нами! Всей шестеркой открываем огонь. Строй «юнкерсов» ломается. Рассыпавшись в
разные стороны, «лапотники» сбрасывают бомбы на свои же войска — облегчаются. Один уже горит, падает.
Я четко выдерживаю строй пары, внимательно слежу за воздухом, повторяю действия Кривошлыка.
Мной овладевает боевой азарт.
«Надо бить противника, пока он в растерянности!» — хочу крикнуть я, но его ли учить? Вот он
закладывает вираж градусов на сорок пять. Я — тоже. Теперь его «ильюшин» на крутом развороте
буквально «висит» надо мной. Малейшая ошибка, оплошность — и столкновение неминуемо.
Напряжение длится всего лишь несколько секунд. И вот уже разворот выполнен. Облегченно вздыхаю: выдержал!
Теперь идем на сближение. Пристально слежу за ведущим: как только о;н откроет огонь — должен и я
нажать гашетки. Дистанция сокращается, фашистский бомбардировщик уже совсем близко. Видимо, командир решил бить наверняка. В тот же миг у правого крыла его «ильюшина» заплясали две огненные
струйки: это ведущий ударил по «юнкерсу» из четырех точек — пушек и пулеметов. Я, естественно, поймав «юнкерс» в прицел, поступил так же. Флагманский «юнкерс» перевернулся [49] на спину и, объятый пламенем и дымом, стал отвесно падать. Остальные «лапотники» поспешили удрать. Наша
группа пошла за ними вдогонку. Я выбрал цель, но «юнкерс» увернулся и ушел переворотом. Ловлю в
прицел другой. Начинаю сближаться — и этот ускользнул. Вот досада — опять неудача! А как хочется
скорее сбить «лапотника» и открыть личный счет!
Забыв об опасности, ввожу штурмовик в пике, разгоняю скорость, затем беру на себя ручку — и снизу
захожу на врага. Быстро сближаюсь с «им, выпустив шасси, гашу скорость и держу врага на носовом
штырьке прицела. Проходят секунды предельного напряжения. Уже отчетливо видны кресты на крыльях
«юнкерса». Чуть-чуть доворачиваю свой самолет с учетом упреждения и с силой нажимаю одновременно
на кнопку пуска реактивных снарядов и на гашетки пушек и пулеметов. Штурмовик буквально
выплескивает мощную струю огня. «Юнкерс» вспыхнул и стал падать. Так был открыт счет сбитых мной
в воздухе вражеских самолетов.
Я убрал шасси, развернулся влево и только стал искать новую цель, как в шлемофоне раздался голос
командира:
— Сбор! Сбор!..
Приказ есть приказ. Наша шестерка собирается. Все целы и невредимы. Каждый занимает свое место в
боевом порядке. Подходят «яки», и в их сопровождении шестерка «илов» возвращается на свой аэродром.
3.
Нелегко давались нам победы. В период наступательных операций наших войск полк выполнял сложные
и ответственные задания. Летчики по нескольку раз вылетали на штурмовку переднего края противника, наносили удары по важным целям в тылу врага. Днем и ночью гремели бои — тяжелые, кровопролитные.
В одном из жарких боев сложил голову мой ближайший друг Игорь Калитин. Тяжело было сознавать, что
он никогда уже не вернется в боевой строй, что я не увижу его улыбки, не услышу доброй дружеской
шутки. Я словно бы осиротел. Не хотелось верить случившемуся, не хотелось мириться с тяжелой
утратой.
Произошло все так. [50]
...Эфир, как всегда, полон голосов: сотни танковых и самолетных радиостанций ведут обмен, кто-то
кому-то отдает приказ, кто-то просит помощи, требует огня. В русскую речь вплетается немецкая. Один
непрестанно повторяет позывные, другой кричит открытым текстом. «Бей его, Леня! Бей!..» Попробуй в
этом шуме и свисте различить голос командира!
Но я все же улавливаю слова ведущего. — Держитесь плотным строем: в воздухе «фоккеры»!..
Перестраиваемся. Продолжаем полет к цели. С восьмисотметровой высоты отчетливо видны на поле боя
«коробочки» — фашистские танки. Их-то нам и предстоит атаковать. При перестройке вдруг почему-то
наша группа рассыпалась. Я оказался позади Калитина.
Связываюсь по радио с Игорем:
— Видишь танки? Бьем!
Да, он видит цель: его самолет уже пикирует. Иду несколько правее, сзади.
И тут произошло неожиданное: из-под мотора Игоревого штурмовика полыхнуло пламя. Машина словно
бы стала разматывать ленту черного дыма. «Неужели?!»
Хоть Игорь и сам знает, что ему делать, я кричу:
— Маневрируй! Сбивай пламя! Слышишь?!.
Но Калитин молчит. Только шорох да свист на нашей частоте.
А штурмовик стремительно мчится к земле. Рядом проносятся огненные трассы — это бьют по мне
вражеские истребители. Но я не обращаю внимания. Что предпринять? Подставить бы свои крылья, сдержать его падение!.. Эх, Игорь, Игорь, друг мой дорогой!
До земли триста метров, двести, сто...
Машина Калитина пылает факелом. Я вывожу свой самолет из пике, а сам не отрываю взора от
полыхающего штурмовика. Он врезается в стальные коробки вражеских танков. По земле катится
огненный шар...
— Прощай, дружище! Я буду мстить за тебя врагу! В груди клокочет ярость, я перехожу на бреющий и
нажимаю на гашетки. За друга, погибших гвардейцев, за муки наших людей, за слезы вдов и матерей!
Прекратил атаки лишь после того, как был израсходован боекомплект.
Тогда я стал набирать высоту. И в этот момент ощутил [51] удар, хвостовую часть словно бы подбросило, а машина тут же перестала повиноваться рулям.
— Малюк, что там произошло? — спрашиваю воздушного стрелка.
— В нижней части фюзеляжа розирвався снаряд, — отвечает он. — Отбило шматок хвоста.
