Чарльз Буковски - Возмездие обреченных
Накладывая клейкую ленту на очередной светильник, он неожиданно выкрикнул: «Луч света!»
Возможно, сыграла его интонация или неожиданность, но, так или иначе, все вокруг начали смеяться — и мексиканочки, и паковщики, и механики, и даже старик, который обходил конвейер с масленкой и смазывал трущиеся части механизма — все хохотали. Это попахивало всеобщим безумием.
Появился Брок.
— В чем дело? — закричал он.
В ответ — молчание.
Светильники появлялись на конвейере и исчезали, рабочие оставались на своих местах.
Наконец, как пробуждение от кошмара, наступил конец рабочего дня. Все взяли свои пропуска и выстроились в очередь у табельных часов, чтобы отметить время окончания смены.
Том отметился, оставил пропуск на проходной и забрался в свой автомобиль. Выезжая со стоянки, он думал только об одном: хоть бы никто не попался мне на пути, я не в состоянии нажимать на тормоза. Выбравшись на автостраду, Том заблокировал педаль газа и покатил вперед, проскакивая даже на красный свет светофора, останавливаться ему было невмоготу.
Добравшись до дома, он припарковал машину, взобрался на крыльцо, открыл дверь и вошел.
Первую, кого он увидел, была Елена — его жена. Она лежала на диване в своем грязном халате — голова на подушке, рот открыт, из него вырывается храп. Рот у нее был довольно пухлый, а храп по звучанию напоминал процессы плевания и глотания вперемежку, словно бы она никак не могла решить, что же ей делать с этой жизнью — выплюнуть или проглотить.
Она считала себя несчастной женщиной, мечты которой не сбылись ни в коей мере.
Рядом, на кофейном столике, стояла бутылка джина. Она была пуста на три четверти.
Два сына Тома, Роб и Боб, пяти и семи лет, били теннисным мячом об южную стену — единственную, которая не была заставлена мебелью. Когда-то она была довольно белой, но теперь на нее противно было смотреть.
Пацаны не обратили на отца никакого внимания. Они прекратили бросать мяч и заспорили:
— Ты в ауте!
— Нет, я выиграл четвертый мяч!
— Нет, в ауте! Значит, три!
— Нет, четыре!
— Эй-эй, подождите минутку, — вмешался Том, — я могу вас спросить кое о чем?
Мальчишки замолкли и уставились на родителя с обиженным видом.
— Да, — наконец отозвался Боб — старший.
— Ребята, как это можно играть в бейсбол, бросая мяч о стену?
Сыновья посмотрели на него, потом отвернулись.
— Ты в ауте! Значит, три!
— Нет, я выиграл четвертый мяч!
Том отправился на кухню. На плите стояла кастрюля, из-под крышки валил дым. Том открыл крышку и заглянул внутрь. На дне кастрюли лежали обуглившиеся куски картофеля, моркови и мяса. Том убрал кастрюлю с плиты и выключил огонь.
Оставалось посмотреть в холодильнике. Там Том нашел банку пива, откупорил и приложился.
Теннисный мяч снова забил по стене. Потом раздался грохот — это Елена, она на что-то наткнулась. И вот она объявилась на кухне, в правой руке пинта джина.
— Догадываюсь, как ты взбешен, ха…
— Меня больше волнует, накормлены ли дети…
— Да ты оставляешь мне на день вшивую двадцатку. Что я могу сделать с таким мизером?
— Для начала купи туалетной бумаги. Каждый раз, когда я собираюсь подтереть зад, то нахожу только картонный ролик.
— Эй, у женщин тоже есть свои проблемы! Как, по-твоему, я живу? Ты каждый день уходишь из дома, ты видишь жизнь, ты видишь мир! А я сижу здесь! Ты не знаешь, что значит сидеть дома изо дня в день!
— Да, все так…
Елена припала к бутылке.
— Я люблю тебя, Томми, и когда тебе плохо, плохо и мне, мое сердце разрывается, я не нахожу себе места…
— Ладно, Елена, давай сядем и спокойно поговорим.
Том сел за кухонный стол. Елена подошла, поставила бутылку и села напротив Тома. Она посмотрела на него.
— Господи, что случилось с твоими руками?
— Новая работа. Нужно будет подумать, как защитить руки… Лейкопластырь или резиновые перчатки… ну, или еще что…
Том допил пиво и посмотрел на бутылку.
— Слушай, а у нас найдется еще джину?
— Думаю, да…
Елена встала, открыла буфет, извлекла с верхней полки пинту и поставила на стол. Том откупорил.
— И сколько ты припасла этого добра?
— Есть немного…
— Отлично. Как пьем? Чистоганом?
— Как хочешь…
Том отхлебнул из горла. Посидели. Он осмотрел свои исполосованные руки, сжимая и разжимая кулаки. Порезы тоже то приоткрывались, то сжимались. Интересно было наблюдать за ними. Том взял бутылку и плеснул немного джина в ладошку, затем растер.
— Уау! Жжет!
Елена отхлебнула из своей посудины.
— Том, почему ты не найдешь другую работу?
— Другую? Где? Сотни парней мечтают заполучить мое место…
Вбежали Роб и Боб. Они подскочили к столу.
— А когда мы будем есть? — спросил Боб.
Том посмотрел на Елену.
— У меня, кажется, остались сосиски, — объявила всем мама.
— Опять сосиски? — скривился Роб. — Ненавижу сосиски!
— Эй, парень, спокойней, — сказал Том.
— А можно тогда и нам бухнуть с вами? — спросил Боб.
— Ах ты, щенок! — заорала Елена и съездила Боба по уху ладошкой наотмашь.
— Не смей бить детей! — вступился Том. — Мне достаточно перепадало в детстве, и я знаю — каково это.
— Не смей учить меня, как мне воспитывать моих детей!
— Они и мои тоже…
Ухо у Боба покраснело, но он не уходил.
— Значит, ты хочешь бухнуть? — спросил его Том.
Боб молчал.
— Подойди сюда, — поманил его Том.
Боб придвинулся ближе к отцу, и Том протянул ему бутылку.
— На, пей. Бухни с нами.
— Том, что ты делаешь? — уставилась на мужа Елена.
— Давай… пей!
Боб взял бутылку, припал к горлышку и набрал джина в рот. Затем он поставил бутылку на стол и попробовал проглотить. И вдруг он весь побледнел, даже красное ухо побелело. Боб сплюнул и закашлялся.
— Фу, какая гадость! Как одеколон! Зачем вы это пьете?
— Потому что мы дураки. Ваши родители — дураки. Так что давай иди в свою комнату и забирай с собой брата…
— А можно, мы посмотрим телик? — спросил Роб.
— Валяйте, только идите отсюда.
Дети убежали.
— Не смей делать из моих детей алкашей! — взвилась Елена.
— Я надеюсь, что им повезет в жизни больше, чем нам, — ответил Том.
Елена схватила свою бутылку и добила остатки. Затем она встала из-за стола, подошла к плите и смахнула подгоревшую кастрюлю в раковину.
— Прекрати греметь! — прикрикнул на нее Том.
— Том, что же нам делать? — сквозь слезы проговорила Елена, набирая в кастрюлю горячую воду.
— Делать? С чем?
— С тем, как мы живем?
— Да ни черта мы с этим не сможем сделать.
Елена поскребла дно кастрюли, потом плеснула в нее жидкого мыла и оставила. Сполоснув руки, она открыла буфет, пошарила на верхней полке и извлекла еще одну пинту джина. Усевшись напротив Тома, Елена откупорила свою бутылку.
— Пусть немного отмокнет, — кивнула она на кастрюлю, — потом я быстренько отварю сосиски.
Том хлебнул джина.
— Милая, ты просто старая пьянчужка, старая пьяная баба…
Слезы все еще стояли у нее в глазах.
— Ну да, конечно… Только кто, интересно, сделал меня такой? Отгадай с одного раза!
— Легко, — сказал Том, — два человека: ты да я.
Елена приложилась к свежей бутылке. Потом еще, и слезы исчезли. Она слабо улыбнулась.
— Слушай, у меня идея! Я могу пойти работать официанткой, ну, или что-то в этом роде… А ты смог бы отдыхать иногда… Как думаешь?
Том взял ее руку в свою.
— Спасибо, ты хорошая, но пусть все останется как есть.
Слезы снова появились на ее глазах. Но они только украшали ее, особенно когда она пила свой джин.
— Томми, ты все еще любишь меня?
— Конечно, милая, ты самая лучшая и прекрасная.
— Я тоже люблю тебя, Том, сам знаешь…
— Знаю, малыш. Давай выпьем за это!
Том поднял свою бутылку. Елена подняла свою.
Они чокнулись и припали каждый к своей пинте.
А в спальне Роб и Боб смотрели телевизор, включив громкость на полную катушку. Шел очередной сериал со смехом за кадром. И люди за кадром все смеялись, и смеялись, и смеялись.
Ввысь без крыльев
Я сидел за стойкой бара «Восьмой пункт», ни о чем, собственно, не думая, разве что о том, что вот сижу и пью виски напополам с водой. Наверное, это потому, что Мария мне всю плешь проела из-за того, что я задумал брать уроки пилотирования. Да, в общем-то, она постоянно ко мне цепляется, по любому поводу. Не поймите меня превратно, в принципе, она нормальная, но ведь в мире полно таких нормальных душ, просто жизнь такова, что приходится вертеться, как ужу на сковородке. Ну, в общем, вы меня понимаете. Короче, было уже поздно, и я сидел рядом с каким-то старым чудаком в оранжевой водолазке и шортах. Он все поглядывал на меня и улыбался, но я игнорировал все его прихваты. Не хотел ввязываться в эти кабацкие базары. Я считаю так: коли приходится вертеться, как ужу на сковороде, то лучше остерегаться всякой лишней туфты. Нужно дорожить временем, так ведь? Только вот этому чудиле не терпелось. И в конце концов он заговорил — и, естественно, со мной.
