Владимир Козлов - Школа
– А-а-а. Ну тогда все, жопа Крюку, два года без баб и без водяры – это охуеть надо, да?
– Ага. Ты где выходишь?
– На Моторном.
– Ладно, я до Рабочего. Давай.
– Давай.
Родоков дома нет. Говорили, что пойдут в гости-и хорошо. Включаю магнитофон – родоки мне купили «Электронику-302», типа, ко дню рождения, хоть до дня рождения еще две недели. Кассет у меня пока почти нет, записал только в ларьке звукозаписи около ГУМа два альбома «Кино»: первый и второй. Кассеты – дефицит, так я, чтоб не брать у Белого «ТэДэКа» по пятнадцать, когда госцена восемь, отдал в запись те, которые продавались с магнитофоном. На них было какое-то говно записано.
Врубаю магнитофон на всю громкость, чтоб было слышно из кухни, и иду жрать. Хоть он у меня всего неделю, соседи уже ныли мамаше, что громко. Я мамаше сказал, что буду слушать тише, и при родоках особо громко не включаю, зато, когда один – громкость до конца.
В холодильнике, в большой зеленой кастрюле – борщ. Мамаша в ней все время варит борщ, сколько себя помню. Снимаю крышку – в нем плавают капли застывшего жира. Зажигаю газ, наливаю борща в железную миску, ставлю на газ. В кастрюле почти ничего не осталось, только торчит в капусте большая картошина. Ненавижу картошку в борще, но мамаша говорит, что без нее он будет кислый.
Иду в туалет посцать. Возвращаюсь – борщ кипит. В комнате магнитофон орет:
Группа крови на рукаве,
Мой порядковый номер на рукаве,
Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне…
Я отрезаю хлеба от буханки кирпичиком. Тарелку борща на голодный желудок – за счастье.
Скоро Восьмое марта, бабы с пацанами с класса хотят собраться. А седьмого – первая игра чемпионата по футболу. Нормально. И баба эта с курсов, Инна, тоже ничего. Вот бы ее раскрутить.
Я представляю себе, как раздеваю ее, – расстегиваю и снимаю джинсы. У меня встает, и я дрочу.
Родоки приходят в одиннадцать. Батька – бухой в жопу, мамаша – злая как черт.
– Я больше с тобой никуда не пойду! – орет она в прихожей. – Ты меня позоришь! Как ты себя вел в конце?! Набросился на торт и съел, наверно, половину! А об остальных ты подумал?! – Батька молча лыбится – ему давно все до жопы.
– Зачем ты ему все это говоришь? – спрашиваю я. – Он же пьяный. Ему сейчас что говори, что не говори – бесполезно.
– А что, я должна терпеть все эти его выходки и молчать? Это ты мне предлагаешь? Ты мне его не защищай, лучше подумай, как самому таким не стать.
– Я его не защищаю, просто говорю, что это бесполезно.
Батька проходит в комнату, снимает штаны и садится на диван. На нем красные трусы в цветочек и серые носки – почти до колена. Мамаша берет с батареи халат и идет в ванную переодеваться.
– Все о кей, сынуля, – говорит батька. – Все о кей.
– Да, само собой.
– Ты, знаешь, что… поставь музыку, ладно?
Я ставлю «Группу крови». Батька вихляется на диване в такт, дергает сухими волосатыми ногами. Мне неприятно. Я жму на «стоп».
– Не то ты сделал, – говорит батька. Голова его болтается, он сейчас заснет.
***
Я отпросился с уроков на суд над Крюком. Мог бы не отпрашиваться, просто засимулять, но хотелось повыделываться перед классной. Она минут пять почитала мне морали – типа, надо правильно выбирать друзей, и всякое такое, – потом отпустила.
Подхожу к остановке – Батон и Йоган уже там. Больше никто из пацанов не пришел, хоть и обещали. Когда узнали про залет Крюка, все орали – бабок соберем, на суд придем. А как пришлось – не то что бабок, даже на суд не пошли своего пацана поддержать.
Молча жмем руки, закуриваем. Нечего тут базарить – настроение говняное. Погода тоже херовая – солнца нет, все серое, мокрое.
Подходит троллейбус, мы заходим и садимся на сиденья в конце, лицом к заднему стеклу, смотрим в окно.
На Менжинке пацаны с одиннадцатой школы убирают улицу. Они швыряют снег на дорогу, стараются попасть по машинам. Их классная орет, а они только лахают.
В суде ходим по коридорам, ищем, в какой комнате будут судить Крюка. Заглядываем в один кабинет – там сидит за печатной машинкой молодая баба с большими грудями. Я спрашиваю:
– А где будет суд над Крюковым?
Она смотрит у себя в бумагах и говорит:
– Зал номер три.
В зале еще никого, только толстая тетка в норковой шапке и с большой брошкой.
– Вы кто такие?
– Мы друзья Крюкова.
– Подождите в коридоре, его еще не привезли.
Садимся на стулья. Подходит мамаша Крюка.
Мы говорим:
– Здрасьте.
Она не отвечает, садится рядом.
Минут через десять два мента приводят Крюка. Он в наручниках, небритый – вся морда в черной щетине. Почти как старый пацан или даже мужик. Мы хотим зайти за ними, но мент говорит:
– Подождите.
Ждем минут пять, заходим. В углу – железная клетка. В ней сидит Крюк. В другом углу – стол, за ним – три кресла. В них садятся тетка в шапке, еще одна, с пуховым платком на шее, и сухой лысый дядька. Сбоку – пять рядов скамеек. Мы садимся на последний, мамаша Крюка – перед нами.
Входят чмошные мужик с бабой – потерпевшие. Оглядываются по сторонам, смотрят на нас, на Крюка, садятся на первый ряд.
– Встать, суд идет, – говорит баба без шапки.
Мы встаем.
После перерыва объявляют приговор. Два года общего режима. Крюк смотрит себе под ноги – типа, ему все до жопы. Его мамаша поднимается со скамейки и орет:
– Что ж гэта такое? Еб жа вашу мать, суки вы, блядь.
Мент хватает ее за воротник и тянет по проходу к двери. Она орет и цепляется за спинки стульев.
Мы выходим на крыльцо. Мамаша Крюка плачет, бурчит себе под нос:
– Бляди вы все, суки. Няма у жызни прауды, адно блядство, еб вашу мать.
Мы закуриваем.
Из дверей выходят мужик с бабой, идут мимо нас к воротам.
– Что, может насовать им? Из-за них пацан сел, – предлагает Йоган.
– На хуй надо, – говорю я. – Крюку от этого легче не станет.
– Ладно, пусть уябывают. Увижу на Рабочем пьяный – я их попишу.
– Они и так на Рабочий не приедут. А Крюк сам дурак – не надо было лезть первому, они его не трогали.
– Ну, ты щас до того договоришься, что если тебя никто не трогает, то и ты никого не трогай.
Типа, приехали в трест, а там Пионеры, человек пять. На нас они не полезут, ясный пень. Так что, им и пизды ввалить нельзя, так, что ли? Они ж нас не трогают?
– Я такого не говорил.
Мы идем к остановке.
– Пацаны, я тут… это… хотел вам сказать… – начинает Йоган.
– Хотел – говори, что ты мнешься, как целка, – говорю я.
– Ну, ладно, это… Короче, я женюсь.
– Ничего себе. А то смотрю – ты что-то давно про своих баб не рассказывал. Что, классная баба?
– Не, ты не понял. Я это… По залету.
– А что за баба?
– Так, есть тут одна.
– С хабзы твоей?
– Нет, с Рабочего.
– Я ее знаю?
– Может быть, видел.
– А сколько лет?
– Восемнадцать.
– А хули она аборт не стала делать? – спрашивает Батон.
– Ну, не стала, и все. Я ж ей его не сделаю.
Я подкалываю Йогана:
– А ты б попробовал – столько баб переебал в своем училе. Наверно, уже можешь гинекологом работать.
Мы все втроем ржем.
– Да ладно вы подъябывать, – говорит Йоган. – Я вам как пацанам рассказал, а вы…
Я спрашиваю:
– Когда свадьба?
– В апреле.
– Ты хоть пригласишь нас?
– Ясный пень. Как это, чтоб я своих пацанов и не пригласил?
Подходит «двойка», мы садимся. Я рассказываю пацанам про Инну.
– Я тут одну пилу снял – на курсах. Ничего такая – с Пионеров. Живет в доме, где «Пингвин».
– Палку уже поставил? – спрашивает Батон.
– Да нет еще. Куда спешить? Я ее только снял два дня назад.
– А хули тянуть? Можно и в первый день раскрутить, да, Йоган?
Йоган молчит.
– Только смотри, набери гондонов, чтоб не было, как у Йогана. А то поженитесь все – бухнуть будет не с кем. Мне тут год до армии остался, так я буду пить все, что горит.
– Капуста есть? Можем сегодня бухнуть, – предлагаю я.
– Если б была, я б не спрашивал. А у тебя, Йоган?
– Копеек тридцать.
– Все ясно. Ты теперь все бабки – в копилку и на свадьбу, да?
Мы ржем.
Я спрашиваю:
– А свадьба хоть где будет?
– На Рабочем в столовой. Матка говорит – человек сто надо позвать. А то абсудют, что плохо сделали.
***
Идем с Инной с курсов. Сегодня вообще тепло, тротуар почти сухой. Она без шарфа и в туфлях.
На «Чырвонай зорке», под надписью «скоро» – афиша кино «Игла»: «В главной роли – солист рок-группы „Кино“ Виктор Цой».
– Знаешь эту группу? – спрашивает Инна.
– Да. У меня есть два их альбома.
– Тебе нравится?
– Ага.
– Мне, в общем, тоже.
– Давай, может, вместе сходим на фильм, а?
– М-м-м… Не знаю… Ну, мы еще мало знакомы, почти ничего друг про друга не знаем.
– Спроси, что ты хочешь, и я отвечу.
– Например, чем ты увлекаешься? Хобби у тебя какое-нибудь есть?
– Да вроде нет.
– И спортом никаким не занимался?
